Африканскими дорогами - Иорданский Владимир Борисович. Страница 36

Угроза, вполне реальная, которую представлял колониализм для рядового африканского крестьянина, воспринималась им зачастую в искаженной архаичным сознанием перспективе. Мир общинной солидарности и взаимопомощи представал перед ним в новом и неожиданном обличье — зависти, вражды, подозрительности, беспощадного соперничества. Страх перед таинственными силами зла, никогда не исчезавший из дальних уголков крестьянской души, теперь выплескивался наружу волнами слепого ужаса, и парализованный им ум начинал допускать, что, действительно, ведьмы и колдуны невероятно умножились. Одновременно все больше и больше надломленных, психически заболевших людей убеждалось, что им присуща некая способность зловещего перевоплощения. Возникало странное, на первый взгляд, положение: в обществе, охваченном ужасом перед ведьмами и колдунами и уничтожающем тех, кто был заподозрен в близости к «нечистой силе», появлялось все больше людей, верящих в то, что им, действительно, присущи особые духовные качества.

В Гане эти идеи получили распространение среди населения областей, переживающих крутую ломку традиционных порядков. Они вырастали еще на почве архаичного сознания, но уже чувствовалось, что в них выражались и отдельные элементы нового быта.

В одном из городков Ганы, Акропонге, студентов местного учительского колледжа попросили описать, как они представляют себе ведьм и колдунов.

«Ночью, между полуночью и часом, женщина-ведьма встает, берет листья дерева, чуин“ и кладет их на мужа и детей. Тогда никто не замечает ее отсутствия», — писал один из студентов.

Другой будущий учитель продолжал: «Обманув близких, душа ведьмы покидает тело, так что „пустая кожа" остается позади. Если те, кто был вокруг, все же заметили, что душа покинула тело, они могли натереть „пустую кожу“ красным перцем. В этом случае душа не в состоянии вернуться, а вы можете доказать, что ваша жена ведьма».

Третий студент дополнил это описание: «Прежде чем ведьмы покинут тело, они переворачиваются вверх ногами. Они ходят ногами вверх, то есть головой вниз, и их глаза находятся за голенным суставом. Если женщины ходят на голове, то мужчины идут нормально, на ногах, но с ужасающей скоростью».

В сочинениях рассказывалось также, что ведьмы путешествуют обнаженными. Их рот пылает, как огненный шар, пламя вырывается из глазниц, из ноздрей, из ушей. Светящиеся, они несутся по воздуху. Один из студентов уточнял: «Обычно это желтый свет, по он может становиться кроваво-красным».

По распространенному мнению, ведьмы и колдуны двигались по паутине, поэтому люди верили, что, когда их опутывала паутина, их касались ведьмы. Столь же общим было убеждение, что ведьмы и колдуны могли передвигаться на животных и даже на людях: «Они оседлывают питонов, тигров, львов, антилоп».

«Прежде чем покинуть дом, ведьма ударяет веткой дерева, чуин“ по камню, обычно лежащему рядом с ее головой. Этот камень превращается в лошадь либо орла, на котором она и направляется по воздуху к месту встречи ведьм», — говорилось в другом сочинении.

Где же ведьмы встречались?

Изредка в кронах фруктовых деревьев, которые после этого больше не приносили плодов, но чаще на деревьях «одум», «уада», «офрам», выделявшихся своей высотой и мощью. Эти деревья были табу, неприкосновенны. Лесорубы, например, боялись даже по требованию европейцев валить деревья «одум». Это грозило безумием или даже смертью.

«В моем городе, — писал еще один студент Акропонгского колледжа, — есть хлопковое дерево, служащее ведьмам местом встреч… Среди его ветвей виднеется большой черный горшок, весь в ракушках каури. Считается, что этот горшок содержит кровь человеческих существ, пожранных ведьмами во время их ночных сборищ».

Кроме того, в подобных же горшках укрывались «удачливость», «везение» ведьм и колдунов. Эти горшки защищали от разоблачений, и если они бывали утрачены или украдены, то защищаемое ими общество ведьм распадалось.

И еще одна подробность.

«В таком горшке каждая ведьма держит души и кровь людей, убитых ею, — писал студент Акропонгского колледжа. — Правда, это не настоящая кровь, но черные зернышки канн, цветущего большими красными цветами растения. Были в горшке и камешки, по числу ведьминых жертв».

Конечно, все это поражало воображение. К тому же деяния колдунов и ведьм, о которых сообщала людская молва, были невероятными, зловещими.

В соседней с Ганой стране — на Береге Слоновой Кости были записаны публичные, сделанные перед народом исповеди нескольких колдунов, которые признали, что они оборачивались в разных зверей, птиц, портили поля и т. д.

Почему же стали возможны подобные самообвинения?

Мне кажется, было бы неточно видеть причину в вере этих людей в сверхъестественное, невероятное, необычайное. Нет, когда они исповедовались в собственных преступлениях или обвиняли в чудовищном злодействе других, они не верили, а знали, как им казалось, что ведьмы и колдуны существуют, что ими творятся непостижимые обычным человеческим разумом дела.

Сказывалось влияние еще сильного архаичного сознания, размывавшего границы между воображаемым и реально существующим. В конце концов даже трезво мыслящий человек оказывался непоколебимо убежденным в достоверности своих субъективных представлений, особенно если они разделялись не им одним, а всем окружающим обществом. Когда его племя допускало существование колдунов и ведьм, когда это подтверждалось признаниями последних, уже не могло быть речи о вере. Нет, эти люди считали свою веру знанием.

Крестьяне Берега Слоновой Кости, Ганы, многих других африканских стран видели, что рядом с ними находятся люди, исполненные глухой враждебности и располагающие средствами творить зло. Не удивительно, что в отдельных областях континента время от времени вспыхивали массовые гонения на ведьм и колдунов. Даже после установления колониального «порядка» их преследовали морально, изгоняли из деревень, иногда убивали.

Средства защиты

…Частенько по городам и деревням приморской Ганы разносились слухи о появлении очередного «спасителя», который уничтожал фетиши, разоблачал колдунов и колдуний. Таких людей вожди зазывали к себе для «очищения» своих городков от «подозрительных элементов». Им платились немалые деньги, на церемонию разоблачения затаившихся ведьм и колдунов созывалось все население.

Еще с ночи начинали стучать барабаны, чтобы никто не остался дома. Утром фанфары оповещали горожан о пробуждении «спасителя». Напротив церкви сооружался навес из пальмовых листьев, здесь-то и должно было состояться судилище.

Пока собирались горожане, духовой оркестр играл сначала танцевальные мелодии, а потом церковные гимны. На одном конце площади, на небольшом возвышении разместился приглашенный в город «охотник за ведьмами» со своей свитой, на противоположном — городские старейшины, вождь. Группа молодых людей наблюдала за порядком.

И вот началась собственно церемония. Из толпы был выволочен первый обвиняемый. Его поставили на открытом месте, под палящим солнцем. Один из прислужников «спасителя» громко, так, чтобы все слышали, зачитал обвинение: фамилии нескольких человек, скончавшихся недавно якобы в результате губительных происков разоблачаемого.

Правда, тот утверждал, что невиновен, но сам «инквизитор» закричал на него: «Я тебя поймал. Ты и твоя мать погубили много людей».

Угрозы и обвинения перемежались, пока несчастный, окруженный враждебной толпой, не признался, что, действительно, занимался ворожбой.

Когда прозвучало это явно вынужденное признание, толпа словно вздрогнула и молодым парням из охраны с немалым трудом удалось удержать порядок. Приезжий «инквизитор» определил наказание — крупный штраф, после чего «колдуна» увели.

Из толпы выволакивалась следующая жертва.

Проще всего было бы отвернуться в сторону от подобных сцен как от «пережитков» быстро исчезающей эпохи. К тому же в этой невеселой игре в палачей и жертв роли легко менялись: ведь и первые и вторые придерживались одних и тех же убеждений.