Тени «Желтого доминиона» - Рахим Эсенов Махтумович. Страница 16

После полудня гости стали позевывать – пора расходиться. Вскоре королевская резиденция опустела, лишь кое-где мелькали тени торопливо пробегавших слуг.

…Поздней ночью в калитку особняка, где остановился Кейли, раздался стук. Шофер-пенджабец, осторожно посмотрев через окно, увидел на улице конников. Он впустил во двор одного – коренастого, в лохматой барашковой папахе, провел его в дом.

Кейли еще не спал. Выйдя в гостиную, он узнал в ночном госте Эшши-бая. Тот, крепко держа под мышкой тяжелый, туго набитый хорджун, угодливо улыбался.

Наметанный глаз эмиссара определил, что в хорджуне, зашнурованном волосяной тесьмой, – золото. Англичанин чуть не задохнулся от радости, выпуклые глаза заблестели, словно маслины. Он подхватил Эшши-бая под руку и, прохаживаясь с ним по просторному залу, не знал, куда усадить ханского сына. Что ж, ликовал Кейли, урок, преподанный Джунаид-хану на совещании, пошел впрок… Не такой уж хан скряга, каким показался еще там, в Каракумах. Расщедрился, как халиф багдадский…

Не успела за Эшши-баем закрыться дверь, как Кейли трясущимися руками развязал хорджун. Глаза не обманывали Кейли: золотые монеты царской чеканки, высшей пробы. Не удержался и, как делал отец, попробовал одну монету на зуб. Червонное!.. У этих неотесанных каракумцев губа не дура…

Кейли не спеша открыл массивный сейф, замаскированный за шкафом из мореного дуба, и, священнодействуя, ласково перебирая каждую монету, мерцавшую тусклым сиянием, переложил туда все золото. Третью часть поместил на видное место, на верхнюю полку – на нужды «комитета», остальное – вниз и подальше – это для себя. Подальше спрячешь – поближе возьмешь.

В ту ночь Кейли засыпал радостный и счастливый, ему даже не приснились сны.

Утром следующего дня «комитет» собрался снова. Та же стеклянная галерея, те же пальмы, но без молитвенного коврика и Корана с маузером. Разговор на этот раз был коротким: единодушно решили выступать, советскую границу переходить крупными отрядами, в заранее разведанных местах. Начать сразу же после Навруза – новогоднего праздника мусульман, дня весеннего равноденствия, а пока копить силы, сколачивать группы, отряды.

– Теперь следует договориться об оружии и боеприпасах, – изрек афганский король. – С голыми руками на большевиков не пойдешь.

Все согласно закивали головами. Джунаид-хан о чем-то зашептался с Ибрагим-беком, но, когда Надир-шах посмотрел в их сторону, Джунаид-хан торопливо произнес:

– Мне понадобится двадцать пять – тридцать вьюков. Остальное отыщем в Каракумах.

– Я хочу получить в три раза больше. – Ибрагим-бек, мельком взглянув на эмира, уставился на Кейли. – Люди мои безоружны…

– Нам тоже столько, – произнес король. – Но в наше время ничего даром не дается… Дела комитета – это богоугодные дела, а за оружие сэру Кейли надо платить звонкой монетой… И не забыть отблагодарить его за праведные труды во имя святого дела.

– Я весьма признателен вам, ваше величество! – Кейли галантно поклонился Надир-шаху, довольный, что король хорошо усвоил проведенный накануне инструктаж. – Оружие сначала надо заказать, потом уж доставить. Наши фабриканты и пальцем не шевельнут, пока не внесешь задатка…

Джунаид-хан досадливо поморщился. «Осел старый, – ругал он себя, – поторопился, отдал этому пучеглазому почти все золото, что привез с собой. Теперь еще раскошеливайся…»

– Туркмены не так богаты, – Джунаид-хан, сам того не замечая, щипал себя за бороду, – как вы думаете… В Афганистане не разживешься, а до Туркмении далеко…

– А вы думаете, мне легко? – перебил Кейли. – Оружие сюда доставляют на пароходах, по морям, разгружают в Бенгалии, а оттуда на мулах везут через весь Индостан по адскому пеклу, по ледяным горам. Боже мой! Пока доберешься до Лахора, проклянешь день, когда родился, а от Лахора до Кабула – еще сколько!

Эмиссар был прав – путь с оружием трудный. Зато дело прибыльное. А Кейли без выгоды тоже не пошевелится, даже если придется поступиться интересами Британии. Что ему до скупого английского казначейства? Скупердяи! Немцы вон на вербовку одного вшивого агента отваливают кучу денег. Не ассигнациями – золотом! А хозяева знаменитого Интеллидженс сервис гроши считают, и то трясутся. Джентльмены паршивые! Но разве скажешь об этом хану с козлиной бородой? Он хочет получить оружие сейчас, авансом. Дудки! Да Кейли завалит оружием с ног до головы всех хоть сейчас. В городах и селах Афганистана у эмиссара тайные склады ломятся от винчестеров, маузеров, пулеметов, патронов. Они были припасены еще для мятежных отрядов Бачаи Сакао, но бедолаге не повезло. А ведь Кейли предупреждал своих шефов: не на того конька ставите! Не послушались…

На Лоуренса положились, думали, что он – ясновидец. А он сел в лужу со своим Бачаи Сакао, бывшим унтер-офицером афганской армии, который недолго правил под именем Хабибуллы. Уму непостижимо, и чем только обворожил Лоуренса этот Бачаи Сакао – «Сын водоноса»? Благородным происхождением? Но по общественному положению на селе ниже водоноса стоял лишь мурдашуй – мойщик трупов. Может, военным талантом? Так ведь унтер-офицер феодальной армии читать едва умел. Богатством? Единственное, что унаследовал этот Хабибулла у отца, – необычайную физическую силу. Сын водоноса, не тужась, гнул руками лошадиные подковы, раздвинул толстенные тюремные решетки, когда ему однажды угрожала смертная казнь за ограбление правительственного каравана. Это, видно, и подкупило Лоуренса, которого друзья еще в Аравии прозвали «фигляром в бурнусе» за его слабость выряжаться в одежду арабов. Но Кейли сердцем чуял, что сына водоноса ждет крах, и поэтому эмиссар распорядился оружием по-своему – утаил. Даже Лоуренс о том не знал. Кто теперь, после разгрома мятежников, будет доискиваться, попало ли в их руки оружие, присланное военным министерством Англии? Теперь оно, поднявшись к тому же в цене, принадлежит ему, Кейли, и он распорядится им как ему заблагорассудится. Говорят же – кривой кол кривой же колотушкой вколачивают. Это уж его бизнес. Кейли непременно запросит Лондон: пришлите оружие, да поскорее! Не опустели же оружейные склады, что в Индии…

– Да будет вам известно, хан-ага, – продолжал Кейли, – что мне приходится нести двойные расходы, по комитетским делам и по военным… Но у вас есть выход… Если не можете рассчитаться золотом, то кто вам запрещает оплатить коврами, каракулем, паласами, скакунами… Боже мой! Да мало ли богатств в Туркмении?! У вас прекрасные ковры! В Англии они в цене. У вас чудные национальные женские украшения – гульяка, серьги, гупба, и все они из чистейшего золота или серебра, филигранной работы… Боже мой, боже мой! Или теперь туркменки не ходят в таких нарядах? Или, хан-ага, у вас не найдется отважной десятки? Две-три вылазки в пограничные районы Туркмении – и вот вам караваны добра! Ведь это же ваше, байское, отобранное большевиками! И вы смеете, хан-ага, говорить, что туркмены не так богаты. Боже мой, боже мой!..

Джунаид-хан молча снес попреки англичанина, хотя и раньше знал, что тот даром ничего не даст. Нечего было унижаться и выставлять себя перед людьми бедными, сирыми. «Что, хан, захотел, чтобы тебя пожалели? – досадливо укорял себя Джунаид-хан. – Кто пожалеет? Эти шакалы? Сиди уж, помалкивай, да пораскинь мозгами, куда снарядить нукеров за добычей. Оплошал, старая коряга!..»

Как-то вечером у особняка Кейли остановился всадник, чье лицо шоферу-пенджабцу показалось знакомым. Не снимая мохнатой папахи, натянутой почти на брови, в грязных сапогах, он сидел в вестибюле, дожидаясь, пока выйдет Кейли. Лицо его, перехваченное черной лентой поверх того места, где раньше находился нос, было усталым и запыленным.

Портьера раздвинулась – вошел Кейли. Он сразу узнал Аннамета.

– Вам привет от моего господина Джунаид-хана, – Аннамет низко поклонился. – Он прислал Эшши-бая с караваном. В Кабул мы не въехали… Ждем вас в селе Дашти-Кала.

Кейли тут же собрался, отдал распоряжения шоферу, а сам поскакал вместе с Аннаметом, предусмотрительно приведшим запасного коня.