Тени «Желтого доминиона» - Рахим Эсенов Махтумович. Страница 18

«Тут как дома – небо без облаков, солнце горячее, – в глазах Нуры мелькнула грусть. – Птицы такие же. А Конгур далеко…»

– На нас обращают внимание, мой эфенди. – Голос Мадера доносился словно из подземелья. С минарета мавзолея в их сторону вглядывался человек. Час полуденной молитвы еще не настал, и тот, кто взобрался во внеурочное время на минарет, мог наблюдать лишь за двумя спешившимися всадниками, почему-то не торопившимися к святой гробнице. – Нам, немцам, в этой стране мало что угрожает. Но разумно, мой эфенди, если мы не будем привлекать к себе внимание.

Ведя на поводу коней, они зашагали в сторону гробницы. Каракурт хотел было рассказать о прошлом Вахидова, но Мадер перебил его.

– Кто еще был на маслахате? – Мадер погладил рукой гладкую шею неспокойного ахалтекинца, чуть замедлившего шаг.

– Джапар Хороз… Так его зовут. – Каракурт тоже попридержал своего коня, а когда ахалтекинец поравнялся с карабахцем, продолжил: – Хороз – по-туркменски «петух»… Он и похож на петуха. Сам он мервский. Старый знакомый… Раза два встречался с ним в Каракумах, привозил Джунаид-хану оружие. При русском падишахе служил агентом охранки, а в девятнадцатом, когда в Мерв вернулись большевики, он ушел в Иран с англичанами, боялся, прикончат красные… Я бы его, собаку, и сам порешил. Морда у него такая противная, глаза серо-желтые, усы топорщатся, как у кота, и борода козлиная с проседью… Сразу не поймешь – петух или козел перед тобой в образе человека. А в тот год, ну, когда мы ушли из Туркмении, он должен был доставить караван оружия. Джунаид-хан говорил, что Джапар Хороз у англичан оружие-то получил, но нам не довез. Продал курдам, что вечно воюют с иранским шахом. А в этот раз Джапар Хороз приехал с Вахидовым, хвастался, что белый свет перевидал, между Мешхедом и Парижем курсирует. Никак, хозяев сменил, шакал…

– Что еще? – Мадер не сводил глаз с мавзолея. На минарете теперь никто не маячил.

– Вахидов все успокаивал Мирбадалева. – Курреев сильной рукой сдавил железный мундштук своего скакуна, выделывавшего копытами вензеля. – Как ребенка уговаривал. Ну что плохого, говорил он, если мы объединим свои силы с русскими, мы под одним Богом, мол, ходим… Православный Иисус Христос – это ваш Иса, пророк и посланник Аллаха. А дыхание Исы, утверждает Коран, животворно: воскрешает мертвых, исцеляет калек, больных. Вахидову подпевал и Эшши-бай: «Вспомните Искендера-падишаха или, как его зовут, Александра Македонского. Он завоевал Иран и Туран, когда язычники – предки туркмен и персов – об исламе и слыхом не слыхивали. Теперь же его, иноверца, считают правоверным, а иранский шах даже объявил его своим предком. Я готов породниться хоть с самим шайтаном, лишь бы нашему общему делу выгода. С паршивой овцы хоть шерсти клок!» А по мне, мой тагсыр, все это пустой треп.

– Не скажите, не скажите, мой эфенди! И бегство умелое иногда считается доблестью. Некий смертный однажды попросил пророка: «Сулейман, научи меня языку животных!» Пока человек не знал, что пророк Сулейман понимает язык птиц и животных, ему было невдомек, какой волшебной силой обладал мудрец…

– Вы говорите загадками, мой тагсыр…

Мадер не успел ответить – навстречу им высыпала толпа юродствующих странников. Многие из них сидели или лежали в тени развесистых платанов, на мраморных ступенях, ведущих к стройной стрельчатой арке гробницы. Они что-то кричали, клянчили подаяние, молили о снисхождении. Кто-то подполз к ним на коленях, вытирал ладонями пыль с их сапог, какой-то безногий целовал края плаща Мадера.

– Хув хак! Он Бог, он истина! – Длинный, высохший, как мумия, дервиш потрясал над головой посохом. – О правоверные, сотворили ли вы молитву и омовение, прежде чем направить свои стопы к святой гробнице?

Мадер полез в карман, чтобы ублажить крикливого дервиша, но откуда-то выскочил седобородый ахун [10] в чалме и воскликнул:

– О безумец, остановись, если не хочешь быть растерзанным толпою! – Ахун, щупленький и подвижный, замахал руками: верующие безропотно повиновались, тут же разошлись. Служитель Аллаха признал в пришедших непростых людей, хотя из-под их абы виднелись черные со стоячим воротником потертые сэрдари – иранская национальная одежда, похожая на что-то среднее между сюртуком и поддевкой, а на головах – шапчонки из грубоватого черного войлока. Ох уж эти иностранцы! Не знаешь, как им угодить. Днями наезжал сановник из Тегерана, битый час увещевавший быть предупредительным с гостями, особенно с немцами и англичанами: «Они наши друзья… Они борются с большевиками». – На всех денег не напасетесь… Что проку им подавать? Они обратят ваши деньги в терьячный дым. Отдайте их мне, они пойдут на пользу нашего ордена. – Старик протянул руку, и Мадер вложил в его ладонь пару серебряных кранов.

Ахун пригласил гостей за невысокую глинобитную ограду, за которой в углублении простиралась протоптанная просторная площадка. Они спустились по истертой каменной лестнице к белому ноздреватому валуну, захватанному руками. Над ним возвышался потемневший от времени кривой гладкий столбик арчи, усеянный шляпками гвоздей. Так верующие выражали Аллаху свои мольбы об исцелении, о счастье и благополучии, оставляли у камня деньги, приношения, здесь же закалывали баранов.

– Этот белый камень обладает чудодейственной силой, исцеляет от недугов. – Голос ахуна звучал высоко, торжественно. – Яблоко заплачет, гранат засмеется… – Он заученно повел бровью: из кельи, встроенной в дувал, вышел юноша атлетического сложения и застыл изваянием у валуна. – Камень наделен чудотворной силой… Ба-алла! С Богом!..

Юноша, сложив руки по швам, лег на землю, положив голову на камень. Тут же какая-то сила, легко поворачивая его с боку на бок, покатила по площадке. Метров через тридцать он поднялся, подошел к гостям. Мадер достал из кармана несколько монет, протянул их парню, но ахун проворно выхватил деньги из рук немца.

Мадер попросил юношу повторить еще раз, тот взглянул на старца, но, заметив, что он кивнул головой, снова, однако уже с неохотой, лег на камень и покатился по земле. Вскоре парень, не докатившись до прежнего места, поднялся и быстро юркнул в свою келью.

Курреев с раскрытым ртом смотрел на чудо, не замечая снисходительной складки, залегшей у губ Мадера. Немец, взглянув на карманные часы, заторопился: время близилось к двенадцати. Вскочив на застоявшихся коней, Мадер и Курреев выехали на дорогу, обсаженную гималайскими кедрами, проскочили мелководную речушку, разлившуюся по серой гальке. Когда гробница с ее кладбищем и небольшим селением остались позади, всадники перешли на неторопливый шаг.

– Вы, мой эфенди, уповаете только на силу, – заговорил Мадер, возвращаясь к прерванной беседе. – Но сила без хитрости, как человек без мозга. Чтобы хитрить, надо лгать, обманывать, ибо в наше время честность – анахронизм, свойственный глупцам… Эпоха рыцарства давно канула в вечность. Но и обману должен быть свой предел. Один из моих знакомых, – ему, кстати, прочат большую карьеру, – говорит: «Врите, но знайте меру. Ложь должна быть такой величины, чтобы слушатели не посмели подумать, что ее можно выдумать». Разве случай у гробницы не преподал нам урок хитрости и обмана с именем Аллаха на устах? Вы, мой эфенди, поверили, что там свершилось чудо… Но чуда-то не было! Заметили, что во второй раз парень ложился на камень без особого желания. На лбу у него выступили капельки пота, весь он взмок… Рукава рубашки были порваны выше изгиба локтя. Когда он катался по земле, я видел, как от напряжения вздувались его бицепсы. Просто у парня хорошо натренированные мускулы, а у ахуна – мозги… Юноша – это сила, священнослужитель – сама мудрость, хитрость. В союзе они властвуют над богомольцами, которые считают за великое благо поклониться служителю Аллаха, коснуться губами края его одежды. Такого почитания, послушания верующих он добился, мой эфенди, умом и хитростью. Словом, он как Сулейман – понимает язык животных.