Большая интрига - Гайяр (Гайар) Робер. Страница 11

Передав, наконец, ему подзорную трубу, она воскликнула:

— О, Боже! Моя работа! Шевалье, я теряю здесь с вами время, а все из-за вас!

Он ничего не ответил и посмотрел в свою очередь на залив.

Он увидел около пятидесяти совершенно голых мужчин, выкрасившихся ярко-красной краской, которые выстроились в каре при входе на кладбище. Это была делегация с карибских островов. Чуть поодаль стояли солдаты вспомогательной части во главе с офицерами верхом на лошадях. Солдаты держали в руках мушкеты и пики, опущенные вниз в знак траура. А в это время пушечными выстрелами, гремевшими над фортом, люди выражали свою скорбь над гробом горячо любимого господина, который был им скорее отцом.

Вскоре орудийные залпы смолкли. Кортеж рассыпался и затем вновь выстроился на дороге. Он растянулся на три километра, а когда тронулся в путь к форту, то напомнил разноцветную извивающуюся змею, ползущую по зеленой траве прерии.

Реджинальд де Мобрей закрыл трубу. Он поискал глазами Жюли, но та уже ушла.

Он пожал плечами. Пора начинать новую игру. Реджинальд оставил служанку заниматься своими делами, а сам вернулся домой и стал ждать Мари и людей, которые должны были прийти обязательно вместе с ней, чтобы выразить ей свое соболезнование. Одни для того, чтобы поддержать Мари в ее неутешном горе, другие, чтобы поглазеть, как она будет держаться в ее новой роли вдовы.

Глава 4

Разглагольствования по поводу умершего

Те, кто надеялся увидеть, как Мари воспримет свой траур, были разочарованы, по крайней мере, в начале приема.

Многие выразили желание проводить вдову до самого замка. В большом салоне, где местами еще сохранились следы разрушений после извержения Горы Пеле, находились отец Шевийяр и отец Бонненон, настоятель монастыря иезуитов, большой друг и покровитель покойного. Несмотря на свой преклонный возраст, он, не колеблясь, приехал из форта Руайяль в форт Святого Петра. Рядом с ними был Мерри Рулз де Гурселя, шталмейстер, майор, на ответственность которого отныне, как, все полагали, будет возложена большая ответственность и в руках которого будет сосредоточена большая власть.

Военные были представлены капитаном Байярделем, капитаном Лестибудуа де Ля Валле и господином де Ля Усейемом, командиром роты колониальной вспомогательной части. К ним потом присоединились колонисты Босолей, Сигали и Виньон, которые всегда были верны генералу.

В других группах находились господин де Вассер, отец Фейе, настоятель доминиканского монастыря, колонист де Пленвилль дю Кабре, далее шли судья Фурнье, лейтенант Дювивье, занимающийся гражданскими и уголовными делами, интендант Лесперанс и, наконец, капитан Ля Гаренн, который подходил то к одной, то к другой группе, прислушиваясь к тому, о чем говорили.

Мерри Рулз изобразил на своем лице печаль сообразно обстоятельствам. Когда в течение грандиозных похорон, о которых все долго вспоминали потом, люди выражали свое горе, Мерри Рулз оставался суров и неприступен. Трудно было сказать, о чем он думал, глядя на жесткое выражение его оплывшего красного лица. Однако те, кто знал его лучше, могли бы увидеть скрытое беспокойство и нетерпение. Дело в том, что он не без основания считал, что в ближайшее время его власть и состояние будут поставлены на карту. Он задавался вопросом, сможет ли Мари заменить своего мужа. Решит ли Высший Совет, что она не способна выполнять столь сложные функции? Маловероятно, так как Мари может сама потребовать стать преемницей своего мужа, потому что, в конце концов, именно губернатор острова назначал членов этого Совета, который должен был назвать королю нового губернатора. Впрочем, не столь важно, станет ли Мари преемницей Жака дю Парке. В любом случае Мерри Рулз, майор острова, будет чем-то вроде регента. Надо только, чтобы Мари повиновалась ему, слушала его и следовала его советам. Слабая женщина в трауре, ей бы заниматься своими детьми, а не руководить островом. Если даже Мари не захочет занять пост дю Парке, Высший Совет, вне всякого сомнения, не назначит Мерри Рулза на этот высокий пост.

Правда, такое назначение Высшим Советом должно быть утверждено самим королем. Но знал ли король о том, что происходит на Мартинике? Наложит ли он вето на назначение Мари?

После смерти дю Парке Мерри Рулз только и думал об этом и, как видно, не он один.

Однако он заметил, что ему стали чаще оказывать знаки уважения, словно этим хотели добиться его расположения и дружбы.

Отец Бонненон, настоятель монастыря иезуитов, человек высокой культуры и всеми уважаемый, который был назначен на этот пост благодаря протекции кардинала де Ришелье, оценившего тонкость его ума и прозорливость, всегда уделявший внимание проблемам майора, был, по-видимому, занят в этот момент другими вопросами.

Поэтому сейчас он делал с определенной целью замечания, которые все слушали с большим вниманием.

Реджинальд де Мобрей вышел наконец к гостям из своей комнаты, иначе могли бы подумать, что он собирался прятаться там все время, чтобы избежать этой компании. Он спустился неслышным шагом, стараясь пройти незамеченным, что было сделать довольно легко, так как каждая группа была слишком увлечена разговором, и никто не повернул головы в его сторону. Мобрей направился к отцу Бонненону и Мерри Рулзу.

Подходя к ним, он услышал, как настоятель говорил:

— Мой дорогой майор, я уже сказал капитану Байярделю об опасности, грозящей острову и его процветанию со стороны этих морских пиратов, которых вооружил командор де Пуэнси на своем острове Сен-Кристоф. Я говорю об этих людях, грабящих как испанцев, так и англичан, с которыми, однако, мы не находимся в состоянии войны. Они подходят даже к нашим берегам и убивают наших несчастных колонистов.

В этот момент отец Бонненон заметил кавалера де Мобрея. Реджинальд низко преклонил колено и с почтением приветствовал его. Иезуит ответил ему улыбкой и легким наклоном головы.

— Святой отец, — сказал шотландец, видя, что настоятель замолчал, — позвольте мне напомнить, что я нанес вам визит несколько лет тому назад, когда приезжал к генералу дю Парке, чтобы сообщить ему секрет отбеливания сахара.

Он уже было собрался напомнить, как уговорил голландских специалистов выдать их секрет, когда отец Бонненон дал ему понять, махнув рукой, чтобы он не продолжал.

— Я хорошо помню вас, сын мой. Вы шотландец по имени Мобрей.

— Совершенно верно, — ответил кавалер.

Мерри Рулз окинул Реджинальда долгим взглядом, по которому трудно было судить, выражал ли он ненависть, злобу или беспокойство. Однако он приветствовал его взмахом своей шляпы с пером. Кавалер ответил на это приветствие.

— Я приехал, господа, в день смерти этого великого человека, которого похоронили сегодня. Могу сказать, что я высоко ценил его необыкновенные качества, — сказал Реджинальд. — Кончина генерала явилась большим ударом для Мартиники и ее жителей.

Он глубоко вздохнул и снова заговорил:

— Святой отец, я слышал, как вы говорили об этих морских пиратах, убивающих и грабящих беззащитных колонистов. Я думаю, что речь идет о людях, которых называют флибустьерами и которые бороздят карибские воды без всякого стеснения. Во время моих путешествий я слышал много страшных рассказов о том, как эти люди обходятся с пленными. Мне даже рассказали, что один капитан с острова Сен-Кристоф приказал посадить на кол одного английского капитана, но ведь так не обращаются даже с простыми матросами!

— Однако, вы сами шотландец! — вставил отец Шевийяр с легкой улыбкой.

— Ну и что же! — ответил Мобрей, нисколько не смущаясь. — Если я говорил об английском капитане, так это не от того, что сам я не англичанин, а шотландец. Никто лучше меня не знает, что бывают, к сожалению, английские флибустьеры, столь же жестокие и низкие, как и флибустьеры этого командора де Пуэнси. Кстати, я хотел бы напомнить вам, что этот де Пуэнси был долго связан с капитаном Варнером с острова Сен-Кристоф, а он мой соотечественник.