Большая интрига - Гайяр (Гайар) Робер. Страница 9

— Я, — сказал он несколько холодным тоном, — я думаю, что не пойду в церковь Святого Петра на эту церемонию. По некоторым причинам, я полагаю, что мое присутствие может не понравиться некоторым людям.

— Как это? Вы же были другом генерала и его жены!

— Все это так. Если бы генерал не занимал столь высокий пост на острове, я не колебался бы ни секунды. Но надо трезво смотреть на вещи и быть откровенным. Не подумайте, что я циник, дорогая Луиза, но я могу сказать, что на похоронах речь пойдет скорее о преемнике губернатора Мартиники, чем о том, кого провожают в последний путь. Вы подумали о тех интригах, которые начнутся? Вы задавались вопросом, во скольких людях проснулось властолюбие после этой смерти?

— Это правда. Но вы, Реджинальд, вы же не имеете к этому никакого отношения!

— Я, — сказал он с некоторым величием, — я — иностранец и не должен об этом забывать. Иностранец, которого, может быть, ненавидят из-за его национальности. Если бы я присутствовал на похоронах генерала дю Парке, меня бы обязательно обвинили в тайном приготовлении какого-нибудь дворцового переворота.

Она опустила голову.

— А вам, Луиза, придется сделать усилие, перебороть себя и обязательно присутствовать на похоронах.

Она с трудом проглотила слюну с таким видом, как если бы хотела сказать: «Как жаль, а мне так хотелось бы остаться с вами!»

Он схватил ее за запястье и таинственным ледяным тоном наставительно сказал вполголоса:

— Луиза, помните, что отныне мы не вправе совершать ни малейшей ошибки, мы не можем себе позволить даже самую маленькую неосторожность.

Он отпустил ее руку и подошел к окну, потому что какой-то шум невольно привлек его внимание. Ставни были полуоткрыты. Он наклонился и увидел, как несколько всадников въезжали в железные ворота.

— Вот, — сказал он почти с презрением, — люди, которых вы должны принять. Поторопитесь, Луиза!

Подойдя к ней, он почти силой вытолкнул ее в коридор, словно боялся, что она некстати начнет какие-нибудь словесные излияния.

С огромным облегчением Реджинальд де Мобрей наблюдал через просветы ставней, как уезжал небольшой кортеж, увозивший на пушечном лафете, запряженном в три лошади, тело генерала дю Парке. Кортеж направился в форт Святого Петра.

Капитаны Байярдель, Лестибудуа де Ля Валле, господин ле Вассер и колонист Ля Фонтен держали ленты покрова на гробе.

Шотландцу не хотелось никого видеть. Он заперся в своей комнате, но все же время от времени подходил к окну, наблюдая за происходящим. Он увидел, что Мари в сопровождении отца Шевийяра и отца Боннеона вышла во двор. На ней была длинная черная вуаль, держалась она хорошо. Он не мог не восхититься мужеством, с которым она преодолевала свое огромное горе, той силой воли, которую она проявляла в этот трудный час.

Затем он услышал, как стих стук лошадиных копыт, смолкли религиозные песни, исполняемые представителями миссий, которые шли за гробом в это солнечное утро, казавшееся праздничным, а не траурным.

Кортеж был уже далеко, когда Реджинальд медленно спустился по лестнице в большой салон.

Колокола Святого Петра продолжали звонить. Затем Реджинальд пошел на кухню. Открыв дверь, он увидел обнявшихся Сефизу и Клематиту, которые плакали и причитали. Увидев его, они стали издавать еще более отчаянные крики, а потом сделали вид, что собираются убежать, словно их застали врасплох. На самом же деле негритянки были потрясены скорее атмосферой торжественности, царившей во время короткой и простой церемонии в Горном замке, чем самой кончиной губернатора Мартиники.

Реджинальд с раздражением взглянул на них, потом спросил почти грубым тоном:

— Где Жюли?

Его тон был таким твердым и повелительным, что негритянки сразу умолкли. Однако они не ответили, и Реджинальду пришлось повторить вопрос.

Они заговорили на своем наречии.

Реджинальд не стал настаивать и, со злостью хлопнув дверью, направился в комнату служанки. Когда он пересек салон, то вдруг увидел Демареца.

Слуга Демарец был высокого роста и плотного телосложения. Однако его портила сутулость, свойственная крестьянам, всю жизнь работающим на земле. У него был низкий лоб, на который спадали свалявшиеся волосы, плутоватые, глубоко посаженные глаза. Он не спеша направлялся в сторону двора, где у него были какие-то дела. Первым желанием Реджинальда было подойти к нему и выяснить причину его любопытства. Но тут он вспомнил, что оставил шпагу в своей комнате, под рукой у него не было даже кинжала, чтобы припугнуть наглеца так, как тот того заслуживал. Он пристально посмотрел вслед удалявшейся фигуре. Внешне упрямый и тупой, тот шел прямо, даже не повернув головы, и, по-видимому, не заметив шевалье. Тогда Реджинальд подумал, а не ошибся ли он накануне, приняв воровато убегающего по лестнице человека за слугу Демареца? Ведь было так темно, и он, конечно же, мог ошибиться. Однако тот факт, что он ясно видел мужской силуэт, в то время как в Горном замке из мужчин были только он да Демарец, показался ему достаточным доказательством.

Он решил пока оставить этот вопрос и постучал в комнату Жюли. Не дожидаясь ответа, он повернул ручку и при этом снова взглянул в сторону удалявшегося слуги. Тот остановился на улице и взглянул на окно, словно наблюдая за Реджинальдом. Шотландец почувствовал приступ страшного гнева. Если бы не Жюли, которая как раз появилась в этот момент, он без сомнения бросился бы за ним вдогонку. Увидев Реджинальда, она радостно воскликнула:

— Добрый день, шевалье! Вам что-нибудь нужно?

— Да, черт подери! — воскликнул он, теряя терпение. — Хорошей шпаги и здоровенной палки мне бы вполне хватило, чтобы проучить этого негодяя, который подслушивает у моих дверей и следит за мной!

— О ком вы говорите? — спросила, смеясь, служанка.

— О Демареце!

Жюли засмеялась еще громче, грациозно покачивая головой, от чего ее красивые букли затряслись.

— Что вы хотите сделать с Демарецем? Как это ему удалось довести вас до такого состояния?

Реджинальд взглянул на молодую женщину — ее изящество, красота и веселость сразу сделали свое дело: он почти остыл. Весело улыбнувшись, он ответил:

— Ах, плутовка! Мне кажется, что вы расскажете мне больше об этом типе, чем я сам могу додумать!

— Вряд ли, мой господин.

— Неужто? Вы что же думаете, что я настолько глуп и слеп, чтобы не догадаться, что Демарец был вашим любовником?

— Моим любовником? Вот это да!

— Не притворяйтесь, Жюли! Я отлично помню, как однажды вечером вы намекнули мне на это. Вы не хотели остаться со мной, потому что Демарец ждал вас в вашей постели, сказали вы мне.

— А почему бы и нет, в конце концов? — бросила Жюли равнодушным тоном.

Мобрей строго посмотрел на Жюли, почувствовав укол ревности.

— Так знайте же, что это мне совсем не нравится. Надеюсь, что этот человек немного для вас значит, но он так нагло повел себя со мной, что, учтите, я больше не потерплю, чтобы этот мерзавец вертелся вокруг вас.

— Если я правильно поняла шевалье, мне запрещается принимать его у себя? — спросила молодая женщина, не моргнув глазом, продолжая улыбаться еще более насмешливо.

— Вы правильно поняли меня, Жюли. С сегодняшнего дня я считаю своим долгом заставить уважать этот дом, — заявил он с пафосом. — Ни под каким предлогом я не позволю, чтобы он стал пристанищем разврата, отрицающим всякую мораль и дающим пищу низкой и грязной клевете, порочащей его обитателей, в особенности после смерти генерала!

— Следовательно, это надо понимать как то, что вы вмешиваетесь в мою личную жизнь. Значит, отныне я не свободна в своих поступках?

— Вы догадливы. Именно это я и хотел сказать.

— Выходит, вам можно развратничать, а нам с Демарецем нельзя?!

— Да! В противном случае я просто выгоню его.

Жюли сделала вид, что размышляет. Затем эта плутовка сказала:

— Вообще-то, может быть, вы и правы, шевалье. Я обязательно поговорю об этом с мадам дю Парке. Я расскажу ей о тех замечаниях, которые вы мне сейчас сделали, и попрошу ее сделать так, чтобы комната Демареца находилась подальше от моей.