История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века - Верн Жюль Габриэль. Страница 36

Вторая экскурсия, совершенная вечером того же дня, оказалась не более плодотворной. Все же Кук установил, что бухта была очень глубокая, и решил начиная со следующего дня обойти ее вокруг. Вскоре он убедился, что пролив, в который он вошел, быстро расширяется и образует в конце концов обширное озеро, сообщающееся с морем. Другой рукав уходил далеко на восток, и озеро, по всей вероятности, сообщалось с морем также где-то в глубине бухты.

Эту часть Австралии Кук назвал Новым Южным Уэльсом. Бесплодная, песчаная, безводная, она, казалось, была лишена всего необходимого для создания колоний. На основании поверхностного изучения — вернее, чисто гидрографического исследования — англичане не смогли установить, что по залежам полезных ископаемых это одна из самых богатых областей нового материка.

С 31 мая по 10 июня продолжалось столь же однообразное плавание. Под конец «Индевер», благополучно прошедший вдоль неизвестных берегов среди мелей и рифов расстояние в двадцать два градуса, то есть тысячу триста миль, внезапно оказался перед лицом такой страшной опасности, какую только можно себе вообразить.

Когда корабль находился на 16° южной широты и 145°21' восточной долготы, Кук, увидев перед собой два низких, поросших лесом островка, приказал держаться ночью в открытом море, с тем чтобы наутро заняться поисками островов, открытых в этих местах Киросом, — архипелага, который некоторые географы без всяких оснований присоединяли к материку. Начиная с девяти часов вечера лот стал показывать каждые четверть часа все меньшую глубину. Все находились на палубе, якорь держали наготове, как вдруг глубина увеличилась. Из этого заключили, что корабль миновал край песчаных банок, замеченных при заходе солнца, и радовались избавлению от опасности. Глубина продолжала увеличиваться, Кук и офицеры, не занятые на вахте, вернулись в каюты.

Однако в одиннадцать часов лот, только что показывавший двадцать саженей, внезапно показал лишь семнадцать, и, прежде чем его успели снова забросить, «Индевер» коснулся дна, затем, подкидываемый волнами, стал ударяться задней частью киля об острые подводные рифы.

Положение создалось чрезвычайно серьезное. Перенесенный волной через край кораллового рифа, «Индевер» очутился во впадине между скалами. При свете луны уже можно было видеть, как вокруг корабля плавали обломки фальшкиля [99] и обшивки.

К несчастью, катастрофа произошла во время прилива, и не приходилось рассчитывать на то, что он сможет снять корабль с мели. Не теряя времени, за борт сбросили шесть пушек, крупные и мелкие бочки, чугунный балласт и все, что могло облегчить корабль, продолжавший биться о скалу. Спустили на воду шлюпку, обрубили реи и стеньги, бросили за правый борт швартов верпа [100], как вдруг воды под кормой стало больше. Но хотя шпиль крутили изо всех сил, освободить корабль не удалось.

На рассвете выяснился весь ужас положения. «Индевер» находился от земли на расстоянии восьми лье. Ближе — ни одного острова, где можно было бы спастись в том случае, если корабль, как следовало опасаться, разобьется. Хотя освободились от пятидесяти с лишним тонн груза, осадка уменьшилась всего на полтора фута. К счастью, ветер утих, иначе от «Индевера» вскоре остались бы одни щепки. Однако вода в трюме быстро прибывала, несмотря на непрерывно работавшие две помпы. Пришлось поставить третью.

Полная безвыходность! Если корабль снимется с камней, он пойдет ко дну, как только его перестанет поддерживать скала; если он останется на мели, его уничтожат волны, которые разобьют корпус! А шлюпок слишком мало, чтобы за один раз доставить всю команду на сушу!

Не следовало ли опасаться, что при подобных обстоятельствах дисциплина будет нарушена? Кто мог поручиться, что братоубийственная борьба не сделает катастрофу непоправимой? А если даже часть матросов доберется до земли, какая участь ожидает их на этом негостеприимном берегу, где с помощью сетей и огнестрельного оружия они с трудом смогли бы добывать себе пищу? Что, наконец, произойдет с теми, кому придется остаться на корабле? Эти страшные мысли занимали умы всех. Но чувство долга было настолько сильно, авторитет начальника, сумевшего заслужить любовь команды, оказался настолько велик, что охватившая всех тревога не проявлялась ни криками, ни каким-нибудь нарушением порядка.

Силы людей, не работавших у помп, благоразумно сохранялись до того мгновения, когда будет решаться общая судьба. Принятые меры были очень оригинальны; в момент наивысшего прилива все ухватились за шпиль и якорный канат, корабль сошел с мели, и оказалось, что вода поступала в трюм не быстрее, чем в то время, когда он сидел на рифе.

Однако силы матросов, в течение суток переживших столько мучительных минут, подходили к концу. Вскоре пришлось сменять их у помп каждые пять минут, так как они валились с ног от усталости.

В это время плохая весть довела отчаяние до предела. Матрос, которому поручили измерять уровень воды в трюме, объявил, что за несколько секунд она поднялась на восемнадцать дюймов. К великому счастью, почти сразу обнаружили неправильность его замеров, и радость команды была так велика, словно всякая опасность миновала.

Тут одному офицеру, по фамилии Монкхауз, пришла в голову блестящая мысль. Он распорядился подвести к пробоине в боковой части корабля лисель [101], наполненный смесью из ветоши, шерсти и навоза от находившихся на борту животных. Таким способом удалось частично заделать течь. Люди, еще совсем недавно поговаривавшие о необходимости выброситься на берег, с тем чтобы из обломков корабля построить шлюпку, на которой можно будет добраться до Ост-Индии, теперь думали только о том, как бы найти подходящую гавань для починки полученных повреждений. До гавани, о которой мечтали английские моряки, они добрались 17 июня; она находилась возле устья потока, названного Куком рекой Индевер. Немедленно приступили к работам, необходимым для приведения в порядок корпуса корабля, и вели их со всей возможной быстротой. Больных разместили на суше, а офицеры много раз съезжали на берег, чтобы попытаться застрелить какую-нибудь дичь и раздобыть для страдавших цингой немного свежего мяса. Тупиа увидел животное, которое, по его описанию, Банкс счел за волка. Но несколько дней спустя охотники спугнули нескольких таких животных, скакавших на двух задних ногах и делавших огромные прыжки. То были кенгуру, крупные сумчатые животные, встречающиеся только в Австралии; ни один европеец до тех пор их не видел.

В этих местах туземцы оказались менее свирепыми, чем в какой-либо другой части побережья. Они не только решились приблизиться, но, убедившись в дружелюбном отношении англичан, провели несколько дней в их обществе.

«Обычно среднего роста, они отличались, — говорится в отчете, — исключительной миниатюрностью рук и ног; кожа у них цвета сажи или темно-шоколадная; черные, но не шерстистые волосы, у одних гладкие, у других курчавые, коротко острижены. Некоторые части тела были выкрашены в красный цвет, а у одного из туземцев на верхней губе и на груди имелись белые полосы, которые он называл „карбанда". Черты лица ни в коем случае нельзя назвать неприятными; у них очень живые глаза, белые ровные зубы, нежный и мелодичный голос».

Некоторые туземцы носили необыкновенное украшение, виденное Куком до того лишь в Новой Зеландии: птичья кость толщиной с палец продевалась в носовую перегородку.

Несколько позже вспыхнула ссора из-за черепах; их поймали матросы, а туземцы требовали своей доли, хотя совершенно не участвовали в охоте. Увидев, что их домогательствам не собираются уступать, они ушли разъяренные и подожгли траву вокруг лагеря англичан. Все, что могло гореть, погибло в этом пожаре, и огонь, распространившийся на большое расстояние по холмам, представлял ночью впечатляющее зрелище.