В поисках копей царя Соломона - Шах Тахир. Страница 47

На полпути между Гондаром и Бахир-Даром, расположенным на берегу озера Тана, Бахру врезался в огромную стаю серых грифов. Через несколько секунд на дороге началось настоящее побоище. Большинство людей стараются избегать встречи с грифами — но только не Бахру.

Машина пробивалась через ряды стервятников, давя крылья и ломая шеи птиц, а я молился, чтобы убийство грифов не обернулось для нас ужасными последствиями. Самсон заявил, что грифы — посланники дьявола. Их убийство — это благое дело, хотя дьявол будет пытаться отомстить.

Дорога шла вдоль восточного берега озера Тана, и мы впервые увидели воду. Лучи заходящего солнца отражались от поверхности озера, превращая ее в сверкающую полосу золота. Озеро Тана — это одно из тех мест, где можно бесконечно бороздить узкие заливы и посещать многочисленные монастыри на берегу и на разбросанных среди воды островах. Самсон умолял меня отпустить его в одну из церквей. Он хотел просить у бога защиты, которая могла потребоваться нам после того, как мы пролили кровь грифов. Мне тоже хотелось сделать остановку, чтобы посетить остров Деджа Эстефанос, где в церкви св. Стефания в стеклянных гробах хранились мумифицированные останки пяти эфиопских императоров.

Самсон был не в состоянии любоваться окрестностями и думал только о спасении. Он утверждал, что если мы не остановимся для молитвы, то катастрофы не избежать. Стервятники уже начали мстить, говорил он. Чтобы как-то отвлечь его, я разложил карту и стал сверять маршрут. У нас не было времени на остановку. Нужно было ехать дальше на запад, до Бени-Шангул, а затем повернуть на юг к Туллу-Валлель. Позже у нас будет масса возможностей помолиться, сказал я.

Заночевали мы в Бахир-Даре. Город оказался неожиданно красивым, нисколько не похожим на все, что я видел в Эфиопии. Вдоль широких улиц росли пальмовые деревья, и дворники подметали тротуары их широкими листьями. Здесь были маленькие бутики, торговавшие разнообразными безделушками, и банки с пунктами обмена иностранной валюты, продавцы корзин, расхваливающие свои изделия, и полицейские в безукоризненных мундирах. Самсон тяжело вздохнул.

— Наверное, это самое красивое место в мире, — сказал он. — Я привезу сюда свою девушку, когда мы поженимся.

Однако медовый месяц оставался для Самсона весьма далекой перспективой. Женитьба была одной из тех тем, которые глубоко интересовали его. Женатый человек, утверждал он, испытал на себе прикосновение ангелов. Из Самсона получился бы хороший муж Он был внимательным и добрым, не курил, не пил, не играл в азартные игры, не жевал кат и не сквернословил. Но его подруга принадлежала к другому социальному слою. Ее семья владела большим домом в престижном пригороде Аддис-Абебы. У них даже была своя машина. А Самсон оставался всего лишь таксистом, ютившимся в хижине, пока она не сгорела дотла. За три года знакомства он ни разу не встречался с родителями девушки. Хуже всего было то, что девушка боялась, что их связь обнаружится, и поэтому они не появлялись вместе на людях. Необходимость скрываться тяжело переживалась Самсоном.

Бахру высадил меня около отеля «Гион» в Бахир-Даре. Мои вещи были выгружены из машины и доставлены в номер сильно косолапившим носильщиком. Самсон сказал, что не будет ночевать в отеле. Он собирался в ближайшую церковь.

— Нужно о многом помолиться, — объяснил он.

— Ты все еще думаешь о грифах?

— Конечно, о грифах, — ответил Самсон. — Но я думаю и об ангелах. Если я буду усердно молиться всю ночь, может быть, они спустятся и коснутся меня своими крыльями.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Безумный султан

Бело-желтая линия на карте, которая вела к Бени-Шангул, выглядела достаточно безобидно. Картографы фирмы «Мишлен», сидевшие в своих уютных парижских кабинетах, понятия не имели об истинном состоянии дороги. Я сделал пометку в дневнике, что по возвращении домой нужно написать им письмо. Затем я вспомнил, что мы путешествуем в сезон дождей, когда безопасные дороги превращаются в полноводные реки грязи. Бахру, стиснув зубы, до отказа вдавил в пол педаль газа. Колеса бешено вращались, проталкивая несчастный «императорский джип» по липкой жиже. Они с Самсоном почти все время молчали. Я чувствовал, что они объединились против меня, связанные общим гражданством и нежеланием продолжать путешествие. Оба страстно желали вернуться в столицу и инстинктивно чувствовали, что дальше дорога станет еще хуже. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы убедиться в этом. Желто-белая полоса сменялась тонкой линией, указывающей на неразмеченную дорогу. Я оторвал от карты лист с условными обозначениями и сунул его под заднее сиденье.

Несмотря на ужасное состояние дороги, настроение Самсона улучшилось. После отъезда из Бахир-Дара два дня назад я позволял ему останавливаться у каждой церкви для краткой молитвы. Иногда даже самый строгий работодатель вынужден проявлять снисходительность.

Книга де Пророка «Мертвец рассказывает сказки» была написана несколько десятилетий назад и сообщала о диких неукротимых племенах, живших на враждебной к человеку земле. За время, прошедшее после экспедиции де Пророка, природа не изменилась, но я надеялся, что туземные племена стали более дружелюбными.

Тем не менее любой, к кому я обращался с расспросами, говорил, что только безумец отважится на путешествие в Бени-Шангул. В конце концов я перестал спрашивать, потому что ответы собеседников не способствовали укреплению духа нашей экспедиции.

Единственным утешением мог служить тот факт, что Безумный Султан Гоголи, по всей видимости, давно уже мертв. Де Пророк подробно описывал леденящие душу подробности его деспотичного правления. Гоголи был практически независимым владыкой Бени-Шангула, лишь формально подчинявшимся императору Хайле Селассие I и сохранившим контроль над золотыми рудниками, расположенными на его территории. Его власть была абсолютной. Самой легкой формой наказания считалась кастрация, к которой он проявлял особое пристрастие. Если обнаруживалось, что кто-то из рабов проглотил золотой самородок, провинившемуся отрезали нос и уши, а затем закапывали в муравейник по самую шею или подвешивали на столбе, пока тот не умирал от голода. Когда Гоголи пребывал в благодушном настроении, то преступнику позволяли умереть от руки ближайшего родственника, причем вся семья должна была наблюдать за казнью. Де Пророк писал, что стены дворца Безумного Султана были украшены высушенными «частями тела» его врагов. Автор выразился очень деликатно, но я понимал, что речь идет о гениталиях.

Излюбленным наказанием у султана была так называемая «человеческая свеча». Оно приберегалось для тех, кто ставил под сомнение его власть. Я слышал, что Хайле Селассие не одобрял эту практику, но император был не в силах искоренить ее. Одна из причин этого — популярность среди местного населения. «Человеческими свечами» невозможно пресытиться — подобно тому как страстным любителям корриды никогда не надоедает бой быков.

Процедура казни начиналась с того, что стража Безумного Султана грела на медленном огне котел с жиром. Заключенного раздевали донага и связывали ему руки за спиной. Затем стражники макали длинные полоски ткани в растопленный жир и обматывали ими несчастную жертву.

Де Пророк сравнивал эту процедуру с древнеегипетским процессом мумификации. После того как приговоренный к казни оказывался туго спеленатым от коленей до подбородка, более толстую полосу пропитанной жиром ткани вплетали между полос на спине и оставляли висеть, наподобие фитиля.

По знаку султана фитиль поджигали. Под ликующие вопли толпы повязки начинали тлеть, дымили, а затем ярко вспыхивали. Заживо горящая жертва бегала и истошно кричала. Если несчастный пытался убежать, стражники били его мечами. Де Пророк увлекся зрелищем казни: «Постепенно запах горящей плоти усиливался, но у человеческой выносливости есть предел. Жертва сходила с ума. Страдания несчастного были так велики, что он не осознавал, что делает. Едкий запах горящего мяса невозможно было спутать ни с чем. Наконец, страдания жертвы прекратились — безумство сменилось беспамятством, а затем предсмертными судорогами».