По неизведанным землям Эфиопии - Кацнельсон Исидор Саввич. Страница 22

Булатович привык к таким обедам — его не раз приглашал во дворец Менелик, — и в этом зале, заполненном пестрой шумной толпой, он чувствовал себя непринужденно, с любопытством наблюдая за гостями.

Вот гости, насытившись, поднялись со своих мест и вышли, а в зале появилась новая смена приглашенных, за ней — третья, а потом четвертая. Рас и его почетные гости все это время сидели, не торопясь пили мед и красное вино и вели приятную беседу.

Вальде Георгис расспрашивал Булатовича, умеют ли в России пить и бывают ли там такие славные пиры, как у него. Булатович ответил, что на его родине торжественные обеды выглядят несколько иначе, но вот в доб рые старые времена киевский князь Владимир устраивал для своих дружинников такие же пиры, а что касается хмельного, то тот же князь, выбирая для Руси подходящую веру, так ответил на предложения послов волжских булгар принять мусульманство: «Веселие Руси есть пити, и без него нельзя нам быти». Рас оценил жизнелюбие киевского князя, а его приближенные тут же единогласно решили, что русские должны быть истинными христианами.

И конечно же, говорили о военных походах, недавних победах и потерях близких. Вспоминали сражение с негусом Годжамским, когда исход боя решил легендарный рас Гобана, вовремя подоспевший со своими кавалеристами, и битву на реке Аваш, которую солдаты раса выиграли, но с поля боя все-таки бежали, так как лихорадка уносила больше жертв, чем вражеские копья. Но самым захватывающим был, конечно, рассказ о покорении Каффы.

На всех базарах, во всех селениях глашатаи раса объявили призыв Вальде Георгиса: «Я выступаю в поход против негров. Собирайтесь все до единого к празднику крещения в Андрачи. Кто опоздает, тот не пойдет со мной и упустит возможность стяжать себе славу и добыть скот и пленных». И вот теперь на зов раса Вальде Георгиса каждый день в Андрачи прибывали новые полки из отдаленных областей. Они спускались в город с вершины зеленого холма, ветер развевал разноцветные флаги и белоснежные шаммы воинов, на солнце ослепительно блестели доспехи и оружие. Зрелище было великолепное. Полк выстраивался на площади перед расом, и в ответ на его приветствие солдаты, все как один, опускали ружья на землю, припадали на одно колено и низко, до самой земли, склоняли головы.

Вальде Георгию любовался своими войсками. Булатовича поражало, что в этих полках, насчитывавших тысячи воинов, рас знал почти всех офицеров и многих солдат.

— Видишь солдата на сером муле? — обращался он к путешественнику. — Так вот, этого мула я подарил ему в прошлом году за храбрость. А вон у того на голове появилась лента — верно, убил слона в последней охоте. Саблю с серебряным наконечником этот солдат получил за то, что с поля боя вынес раненых под вражескими стрелами. А про того красивого, статного офицера, Аба-Ильму, рассказывают легенды. Я никогда не поверил бы им, если бы сам не видал Аба-Ильму в бою. У него есть все отличия, которые может получить в нашей армии офицер, — серебряный щит, золотые серьги, шелковые ленты, серебряный головной убор, лемда из львиной гривы. Сколько на его теле ран, не знает даже он сам. Я сам видел, как пуля пробила ему грудь навылет. И в охоте на слонов ему нет равных. Однажды раненый слон бросился его преследовать, но Аба-Ильма, подпустив его совсем близко, ударом сабли отрубил кусок хобота. Обезумевший слон бросился бежать. Тогда Аба-Ильм вторым ударом сабли обрубил ему хвост. Еще никто в Эфиопии не добывал почетных трофеев таким способом.

Вальде Георгию гордился своим войском, с которым была связана вся его жизнь, прошедшая в военных походах, сражениях, у лагерных костров.

В одиннадцать лет его отдали пажом на службу к негусу. Служба эта была, конечно, почетной, но не легкой мальчик сопровождал Менелика во всех походах. Однажды — это было в 1870 году — в палатку императора привели трех молодых солдат, которые раньше служили у царя Феодора, а теперь хотели поступить на службу к Менелику. — А ну, Вальде Георгис, — обратился император к своему пажу, — посоветуй, кому отдать их. — Мне, — ответил тот. С этих трех солдат и началась ныне знаменитая своими победами пятнадцатитысячная армия Вальде Георгиса, пакорителя многих земель. Паж, ставший теперь военачальником, немедленно произвел своих трех солдат в пятидесятники. У родственников он выпросил для них леопардовые шкуры. Вскоре в его войске было уже двадцать человек. Они участвовали в набегах и на добытые деньги купили вьючного мула, который вез за маленьким отрядом продовольствие и палатку начальника. После каждого сражения росла слава Вальде Георгиса и его отчаянно храбрых солдат. И в знаменитый отряд приходили все новые и новые воины. Поначалу этот отряд в армии негуса называли «муча» — «молокососы», Но не проходило дня, чтобы эти «молокососы» не участвовали в набеге и не возвращались в лагерь с трофеями, И однажды император сказал какие же они «муча», они — «уаруари» — «метатели копий». Так это название и укрепилось за войском Вальде Георгиса.

К 15 января 1898 года все полки собрались в Андричи, а на 24-е было назначено выступление. На всех холмах, окружавших город, насколько хватало глаз, виднелись солдатские палатки. По ночам сотни, а может быгь, и тысячи костров загорались на холмах. Солдаты группками собирались у огня и долго, почти до рассвета, обсуждали предстоящий поход. Куда они идут? Что там, в этих землях, где никто из эфиопов никогда не был раньше? И зачем надо идти за тридевять земель, если по соседству есть еще области, где много скота и продовольствия? Солдаты были возбуждены, обеспокоены, а приезд в лагерь русского офицера вызвал множество толков. Отт сам слышал, как однажды у костра один солдат рассказывал:

— У фрэнджа (иностранца) англичане отняли землю, жену и детей. Он пожаловался Менелику, и тот приказал расу идти наказать англичан и вернуть фрэнджу отнятое у него. Только, говорят, это очень далеко. И там живут люди, похожие на собак. Плохо будет нам…

Рас знал о настроении своих солдат. Он и сам беспокоился, хотя перед солдатами держался уверенно и ничем не выдавал своей тревоги. Но от Булатовича он ничего не скрывал и прислушивался к его советам.

Однажды утром он прислал своего слугу за Булатовичем, чтобы подробно обсудить с ним план действий.

Рабочий кабинет раса располагался под невысоким, крытым соломой навесом. Вальде Георгис сидел на диване, а рядом, на полу, расположился его секретарь и что-то писал на клочке бумаги, скрипя тростниковым пером, которое он макал в чернильницу, зажатую между пальцами ноги.

Булатович разложил на полу карту, которую он составил сам и надписал по-амхарски. Рас отыскал на ней Аддис-Абебу, Андрачи и попросил показать ему тот самый второй градус, куда он должен выйти со своей армией и где волей Менелика, должна пройти южная граница Эфиопской империи.

— Почему там, куда мы идем, нет ни надписей, ни гор, ни рек? — спросил рас.

Булатович пояснил, что места эти еще никем не исследованы. Никто не знает, живут ли там какие-либо племена, есть ли там хлеб и скот.

Рас покачал головой и задумался. Его армия живет в походе только добычей. Продовольственных обозов у нее нет. Если места, по которым пойдет армия, окажутся необитаемыми, то голод, а за ним болезни неминуемы. Он очень верил в своих солдат, он знал, что их мужеству и выносливости завидуют все другие военачальники Менелика. Но вместе с тем он сознавал, какую ответственность берет на себя перед своими солдатами и перед императором.

Посылать разведчиков уже не было времени. Менелик требовал, чтобы Вальде Георгис в этом году вышел и южной границе и на заставах вдоль нее поднял эфиопские флаги. «…Противодействуя при этом всякой другое державе, которая возымела бы намерение захватить зем ли между Каффой, озерами Альберт и Рудольф», — доавил Менелик, имея в виду, конечно, Англию. И если солдаты не понимали, зачем и куда их ведут, то Вальде Георгис отлично разбирался в политике Менелика и сознавал все значение предстоящего похода для престижа и независимости империи. И поэтому в его озабоченности не было и тени нерешительности и неуверенности. Без малейшего колебания он сказал Булатовичу: