Расплата - Крамар Павел Васильевич. Страница 1

Павел Крамар

РАСПЛАТА

повесть

Глава I

В РЯДАХ АРМЕЙСКИХ ЧЕКИСТОВ

Весна в том году пришла в Хабаровск рано и была холодной, капризной. Не сумев одолеть своим первым бурным натиском устоявшуюся за суровую зиму стужу, она надолго затянулась, заметалась непроглядными колючими метелями и вихрями. Солнце все сильнее пригревало в полдень. Оно уже успело согнать почерневший за зиму снег с протянувшихся по крутым холмам и высокому берегу Амура улиц и скверов города. Но по ночам от реки тянул резкий северняк, как бы советуя горожанам: расставаться с зимней одеждой спешить не надо. А за городом снег лежал почти нетронутый. Величавый Амур еще спокойно дремал, закованный метровым льдом и укутанный снежной пеленой, по которой гуляла пенисто-кружевная поземка. И казалось, что нет на свете силы, способной оживить и всколыхнуть таежного речного великана.

Ранним утром, когда по студеным улицам проворно пробегали редкие прохожие, к многоэтажному зданию, в котором размещались межкраевые курсы по подготовке оперативного состава органов госбезопасности, быстрым твердым шагом подошел, поеживаясь под порывами леденящего ветра, высокий широкоплечий военный в форме майора-пехотинца. Предъявив стоявшему при входе часовому удостоверение личности на имя сотрудника Управления особых отделов МГБ войск Дальнего Востока Батищева Петра Петровича, он поднялся на второй этаж, шагая по крутой лестнице рывками, через две ступеньки. Затем направился к кабинету начальника курсов, с которым они накануне условились встретиться до начала занятий.

— А, Петр Петрович, заходите, пожалуйста, — приветствовал начальник курсов майора Батищева и поздоровался с ним за руку. — Оказывается, амурскому ветерку и сибиряки подвластны, продолжал он шутливым тоном, всматриваясь в разрумянившееся широкоскулое волевое лицо майора и жестом руки приглашая присаживаться к столу.

— Вы правы, амурский сквознячок продолжает шалить и продирать, словно наждачком, щеки и уши, — сдержанно улыбнулся Петр Петрович.

— Мне сообщили, что руководство управления утвердило ваше обзорное выступление перед курсантами по ранее проведенным оперативным мероприятиям. — Гремя стулом, начальник курсов тоже сел за стол, застланный зеленой скатертью. — Об этом я и хотел поговорить. Возможно, у вас есть какие-то соображения на этот счет?

— Материалы мной уже собраны, выступление подготовлено, — раздумчиво произнес Петр Петрович. — Намереваюсь рассказать курсантам о проведенных армейскими чекистами операциях по разгрому японских разведорганов в Маньчжурии во время войны с Японией в 1945 году. А также о розыске и обезвреживании агентуры этой разведки в Приморье… О тех событиях хотелось бы не просто рассказать, но в меру сил проследить, как они назревали и вытекали из конкретной обстановки. Кроме того, хочу коснуться вопросов становления и мужания молодых контрразведчиков. Как видите, задумано немало. Поэтому просил бы выделить мне время, возможно, за пределами ваших официальных напряженных плановых занятий, чтобы разговор повести не в академическом ключе, а в более свободной манере — это доходчивее для молодежи.

Задав ряд вопросов Петру Петровичу об объеме материала, о фамилиях и судьбах участников событий, о которых пойдет речь, начальник курсов поднялся, заглянул в лежавшую на столе синюю папку с какими-то документами, прошелся по кабинету взад-вперед, о чем-то размышляя, и, остановившись перед собеседником, сказал:

— Значит, поступим так: завтра ваши соображения мы рассмотрим на учебном совете. Думаю, время для ваших выступлений найдем.

Потом он — по его словам, для ориентировки — кратко проинформировал Петра Петровича об учебе, дисциплине и социальном составе курсантов.

Через полчаса они тепло распрощались.

Несколько дней спустя Петру Петровичу сообщили, что руководство курсов отвело для его выступлений необходимое время — за счет уплотнения вечерних занятий и часов самоподготовки курсантов. Затем в просторном конференц-зале состоялось его первое выступление. Начальник курсов представил рассказчика аудитории и сам остался здесь послушать его.

Петр Петрович поднялся на сцену, подошел к трибуне. Не без волнения окинул он взглядом зал, почти битком заполненный слушателями.

«Оправдает ли мой рассказ их ожидания? — подумал он, борясь с закравшейся на мгновение в его душу нерешительностью, прокашлялся, пробуя голос. — Ну что ж, раз взялся, надо постараться…»

Он положил руки перед собой на трибуну и тут же почувствовал привычную уверенность в себе. Но все же он молчал, возможно, дольше, чем нужно в таких случаях, собираясь с мыслями и как бы углубляясь в них. Наконец задумчиво вглядываясь в исполненные нетерпеливого ожидания и любопытства лица курсантов, потирая руки, словно на морозе, что делал Петр Петрович по давней привычке в минуты сильного душевного напряжения, он заговорил вполголоса:

— Прежде чем приступить к главным событиям своего рассказа, надо, на мой взгляд, сделать несколько вступительных пояснений…

Он глубоко вздохнул, окончательно преодолев внутренний барьер, и повел рассказ о самом себе так, словно бы о постороннем:

— В целом ряде событий, о которых пойдет речь, будет фигурировать и моя личность. Поэтому уместно немного сказать о той моей личности, какой тогда она была, то есть откуда и с каким идейно-нравственным багажом пришел я в армейскую контрразведку, как мне тогда представлялась чекистская профессия… Кстати сказать, чекистов, в частности военных контрразведчиков, кое-кто считает людьми особыми, необыкновенными, с почти что сверхчеловеческой выдержкой и упорством в достижении цели, с незаурядными умственными и физическими способностями. Возможно, все это так. Во всяком случае, под влиянием прочитанных книг и различных рассказов раньше я тоже считал чекистов людьми особыми, которые, как говорится, видят под землей на метр и даже глубже. О том, чтобы самому стать в их ряды, я тогда не думал. И не скрою, был даже удивлен, когда, уже во время войны, особый отдел предложил мне перейти к ним на работу. Я начал отказываться от этого предложения, просил оставить меня на прежнем месте. Мне посоветовали подумать и — «зайти завтра утром». И вот накануне, в ту бессонную ночь, я мысленно перебирал по косточкам свою недлинную, двадцатитрехлетнюю биографию. Чем упорнее думал, тем больше сомневался: справлюсь ли с обязанностями чекиста? Ведь вырос я в простой крестьянской семье в таежном сибирском селе. В детстве вместе с другими мальчишками, как водится, озоровал, дрался со сверстниками и любил бродить по таежным дебрям. «Какие уж тут чекистские задатки!» — думалось мне. А в студенческие годы, в педучилище, успехи мои были скромными. Среди студентов я встречал действительно заметных, вроде бы необыкновенных ребят. Даже тайком завидовал им. Они уже летали на самолетах, обучались при Осоавиахиме, прыгали с парашютом, бойко выступали на собраниях, были запевалами на студенческих линейках, что очень высоко у нас ценилось. «Вот это ребята!» — восхищался я. А что моя личность представляет? Разве только то, что иногда меня похваливали за безотказность в работе. Ну что еще? Я рано стал интересоваться политическими вопросами, а в двадцать лет вступил в партию. А еще: любил с детства честность и справедливость. И вот говорил тогда себе (да и сейчас говорю): «Но это же обычные качества многих советских людей. Ничего тут нет особенного».

Итак, на другой день утром я пришел в особый отдел нашей воинской части и попытался снова отказываться — не достоин, мол. Мне сказали: о моей кандидатуре уже доложено комиссару полка и, как член партии, я обязан быть там, где более всего нужен. Тогда я опустил руки по швам — и моя судьба была решена…

А до этого, окончив педучилище, я два года работал учителем. После призыва в армию в сентябре 1939 года служил в 66-й стрелковой дивизии, стоявшей в городе Приморского края. Вначале служил рядовым, а потом заместителем политрука… Никогда не сотрется в моей памяти первый день войны. В то воскресное утро мы проводили в батальоне соревнования по волейболу. И вдруг — тревога. Война!.. Это известие потрясло всех нас, бойцов и командиров, вызвало в душе гнев и ненависть к фашистским захватчикам и какое-то новое, глубоко тревожное чувство, не покидавшее меня всю войну.