Колыбель ветров - Бенк Теодор Поль. Страница 45

Афиноген уделил мне много времени. Когда я сказал ему, что хочу знать, какие лекарственные растения применялись раньше, он, отложив все свои дела, совершал со мной далекие прогулки к местам, где, как ему было известно, росли травы, обладающие целебными свойствами.

Когда мы шли по краю стоячего болота, он нагнулся и сорвал росшую в воде траву со словами:

- По-русски она называется трилистник; это сильное средство употребляется в виде настойки при расстройстве желудка и ломоте в костях.

Или же он останавливался у скалы и указывал на другой цветок:

- Ромашка - употребляется при рези в животе. - Увидев тысячелистник, он пояснял: - Это сингатудакс; стоит, растерев между пальцами, наложить на порез - и сок остановит кровь.

Он показал мне икукс - морской салат, который годился в пищу, и тмакс - длинные водоросли, некогда употреблявшиеся в качестве лески. Он водил меня туда, где лучше росла трава таксук, идущая на плетение корзин, и показал, где растет амадакс - оранжево-розовая брусника. Идя берегом, мы встретили кавак, или морского льва. Мой спутник показал мне также, как лучше всего извлекать и есть восхитительно сладкие яйца морского ежа агугнакс.

Вечерние беседы всегда велись у него в доме, содержавшемся заботами Мей в безукоризненной чистоте. Мы усаживались втроем за кухонный стол, и наши разговоры при свете керосиновой лампы затягивались далеко за полночь; при этом мы выпивали бесчисленное количество чашек чая.

Меня тянуло расспросить Афиногена о погребальных пещерах, но я удерживался. Осведомляясь о моих прежних занятиях, старик узнал, что я интересовался подобными местами, и если бы ему хотелось побеседовать со мной на эту тему, он и сам завел бы такой разговор. Тем не менее за это время я почерпнул немало нового для себя о других обычаях алеутов.

Афиноген помнил много древних легенд. Одна из них, повествующая о появлении алеутов, особенно поразила меня, так как она до смешного перекликалась с современными теориями эволюции человека. Легенда гласила, что вначале на земле не было ни животных, ни людей - ничего, кроме растений. Однажды с неба упали два существа, отдаленно напоминавших человека, только их тело покрывала длинная шерсть. Из них выскочила пара таких же существ, но с голой кожей. От этих последних и произошли народы земли, которые потом расселились по всему свету.

- Алеуты явились на эти острова из большой страны по названию "Алякска", - продолжал Афиноген. - Зимы там не бывает и всегда стоит теплая погода. Но так как в народе пошли распри, люди стали покидать родные места. Они уходили все дальше и дальше, пока, наконец, не сели на лодки и не отправились в открытое море. После долгих странствий некоторые из алеутов наткнулись на острова, где и нашли себе пристанище.

Это были предки алеутского народа. Но они оказались не первыми людьми, жившими на этих островах. Строя свои землянки - бараборы, древние алеуты обнаруживали кости людей другой расы - более длинные и тяжелые, чем кости их покойников. И хотя то были голые скелеты, они издавали сильный запах, подавляющий все другие. Алеутские знахари утверждали, что это останки высоких людей, которые населяли архипелаг в давние времена и погибли при наводнении.

Первые алеуты жили на островах мирно, но потом начали ссориться между собой. Позднее между ними и индейцами, занимавшими полуостров Аляска, разгорелась война. С той поры за алеутами пошла слава воинственного народа.

И тем не менее, сказал Афиноген, его предки больше прославились своими морскими подвигами. Они отваживались на гораздо более дальние плавания, чем другие народы Аляски, иногда заходя по воде так далеко, что совершенно теряли из виду землю. Часто мужчина покидал свою деревню на много недель и бульшую часть времени в любую погоду проводил в своей кожаной байдаре. В древние времена алеуты были сильными людьми и жили в довольстве.

Афиноген гордился культурным наследием своего народа и хотел, чтобы его история приобрела известность. Просто и с достоинством рассказывал он все легенды, какие знал сам. И хотя его речь была мне непонятна, они не потеряли своего интереса в переводе Мей. Я слушал его как зачарованный.

Случалось, что Марш и Шейд ходили к Афиногену вместе со мной, но чаще я посещал его один, а они проводили работу в других домах.

Марш продолжал изучать алеутский язык. Шейд, который в начале лета помогал вести археологические раскопки, занимался сбором сведений об обычаях алеутов. Одновременно он пополнял список алеутских наименований частей женского тела, что вполне оправдано с точки зрения науки, но эта его деятельность была для миссис Дирингер несомненно одним из поводов для опасения, что в "ее деревне" ученые до добра не доведут.

Часто, когда я возвращался в свою комнату в школьном доме, Дирингеры приглашали меня пить чай. Обычно разговор, который я не поддерживал, вертелся вокруг "туземцев", и ни одного щепетильного вопроса о том, чем именно занимаются мистер Шейд и мистер Марш. Опасения миссис Дирингер в отношении моей личной деятельности, вероятно, отчасти смягчались тем, что я собирал растения и меня интересовали только их наименования - такое занятие представлялось педагогам в достаточной мере невинным.

Ввиду того что в составе гарвардской экспедиции не было сотрудника, обладающего опытом в собирании и изучении проб грунта в археологическом разрезе, Лофлин еще раньше осведомлялся, не возьмусь ли я проводить для них такую работу. Так как это составило бы для меня лишь незначительную дополнительную нагрузку, а результаты представляли интерес для обеих экспедиций, я дал свое согласие.

Как только позволила погода, я начал закладывать шурфы по краям раскопок, которые велись ими на месте древнейшего поселения. Оно стояло на значительном возвышении, пересекаемом ручейком и примыкающем к нынешней деревне. Это возвышение само по себе было внушительным - высота его достигала почти двадцати футов, а длина почти двухсот футов. В начале лета гарвардская группа глубоко врезалась в него с одного конца, вскрыв сотни пластов рыбьей чешуи, костей и культурных остатков. Здесь когда-то стояло множество примитивных жилищ; по-видимому, люди начали селиться тут многие тысячелетия назад. Археологи достигли основания холма, лишь углубившись более чем на двадцать пять футов.

Руководил работой Алэн Мей. Садовод по профессии, он стал настолько блестящим археологом, что Хрдличка сделал его своим первым помощником в экспедиции 1936-1938 годов. Теперь он руководил археологическими раскопками гарвардской группы. На его работу по раскопкам алеутского поселения было любо-дорого посмотреть - вертикальные стены и чистые линии срезов свидетельствовали о крайней осторожности. А на практике это достижимо ценой геркулесова труда.

Насыпи, на которых располагались алеутские деревни, состоят из бесчисленного множества отдельных свалок - здесь и иглы морского ежа, и ракушки морских моллюсков, и спрессовавшиеся рыбьи кости, и раковины улиток, и кости морских млекопитающих, и растительные остатки. Нелегко разобраться во всей этой стратиграфии и исследовать прошлое, лежащее за тысячами куч этих отбросов, тем более что в них попадаются весьма разнообразные вещественные находки - каменные ножи, скребки, гарпунные наконечники и другое.

Мей обнаружил в Никольском много скелетов того типа, который был назван доктором Хрдличкой "предалеутским". Ближе к верхнему слою насыпи Мей нашел другой тип скелетов, отличающийся очень широкой черепной коробкой. Такие скелеты Хрдличка назвал "алеутскими". Трудно объяснить наличие этих двух разнящихся между собой типов черепов и скелетов. Быть может, как полагал Хрдличка, на месте Никольского в разное время селились два различных народа. А может быть, причина различий в костных остатках совсем иная.

Помимо сотен поврежденных каменных наконечников, лопаток, скребков и разнообразных обломков, Мей обнаружил на этом участке много уцелевших наконечников для гарпуна и остроги. Они сбивали с толку разнообразием форм и рисунка. Создавалось впечатление, что среди жителей этой деревни ни один стиль не получил преобладания. Как будто люди заменяли одну форму другой в виде эксперимента, так же как в наше время они меняют формы автомобилей.