Позабытые острова - Даниельссон Бенгт. Страница 14

В дверь заглянули двое мальчишек, явно будущие гиды. Они предложили показать нам старое кладбище с настоящими черепами, идти лишь несколько сот метров. В награду запросили всего-навсего две сигареты. Мы им дали по конфетке и пошли за ними, только бы отделаться от назойливых проводников. Подведя нас к каменной осыпи, мальчишки гордо показали нам белые черепа, аккуратно разложенные на плоской плите.

В научных коллекциях очень мало полинезийских черепов, и я решительно забрал их с собой. Авось патер Альберт сумеет убедить островитян, что музей куда более подходящее место для черепов, чем каменная осыпь. Но патер при виде моих драгоценных находок только замахал руками.

— Дорогой мой, это же не маркизские черепа. Те надежно хранятся в горных пещерах. А эти принадлежали больным китайцам, которых здесь высадили на берег умирать. Это случилось еще до меня. Никто им не помог, никто не захотел их хоронить.

— Почему бы не похоронить их теперь?

— Они были язычники, им не место на христианском кладбище!

Грехи отцов падут на детей, говорится в священном писании. Зная беспардонное обращение китайских купцов с островитянами, я не удивляюсь, что никто не позаботился о больных беднягах. Я спрятал черепа в трещину возле древнего языческого алтаря и накрыл их плоским камнем.

А под вечер с гор неожиданно спустился наш новый друг Альфред. Рядом шли под ручку художник и его модель. Все трое были в чудесном настроении, пели и смеялись.

— Привет! — издали закричал Альфред, — Художник остается у меня!

Француз подтвердил его слова. Картина еще не закончена, завтра он и Хакапау (так звали красавицу) продолжат работу. Кроме того, у него задумано еще много картин, которые потребуют немало времени (он влюбленно посмотрел на Хакапау), и он решил задержаться здесь. Может быть, останется навсегда. На Фату-Хиве так хорошо, и он уже получил заказ: Альфред попросил покрасить его дом. Это не живопись, конечно, но художник, к сожалению, тоже должен зарабатывать на жизнь. Даже в раю. Так или иначе, это позволит ему закончить портрет Хакапау. Будет настоящий шедевр! (Он снова влюбленно поглядел на Хакапау, которая, судя по ее милой улыбке, была совершенно согласна с ним.)

— Это все здорово, — отозвался я. — Но где ты будешь жить?

— Что-нибудь придумаем, — поспешил объявить Альфред. — О, как чудесно мы заживем! Нам о стольном надо переговорить. О Париже, например… В мечтах мы будем прогуливаться по набережным, а здесь, на веранде, устроим кафе «Флёр». Какой город сравнится с Парижем! Вы знаете улочку на Елисейских полях, которая называется Аркады? Там есть ресторанчик, в нем подают фаршированную утку с луком и каштанами. У меня есть рецепт. Ах, Париж…

— Простите, — смиренно возразил я, — но если вам так дорога городская жизнь, зачем вы вообще уехали из Парижа?

— Уехал из Парижа? Я в жизни не бывал в Париже. Родился здесь, на Фату-Хиве, дальше Таити не плавал. Но я прочел множество книг о Париже, каждую улицу знаю! Надеюсь когда-нибудь туда попасть. Ах, Париж…

Однако художник явно был доволен Фату-Хивой и с неменьшим пылом возразил Альфреду:

— Что Париж! Мы тут создадим что-нибудь почище Парижа. Наконец-то я нашел то, что искал! Мир, покой, славные люди. Построю себе хижину, отведу большое поглощение под ателье. И помощник найдется.

Он посмотрел на Хакапау, а она улыбалась и кивала ему, точно вдруг начала понимать по-французски.

— Вот и отлично, — горячо подхватил Альфред. — Днем будешь занят в своем ателье, а по вечерам станешь приходить ко мне посидеть на террасе, поболтать. Я покажу тебе место, где европейцы обычно строят себе жилье…

— Обычно строят? — удивился я. — Сколько же европейцев жило в этой долине?

— Сейчас посчитаю… В общем, три человека. Со мной даже четыре. Во-первых, мой отец. Он приехал сюда в старое доброе время, когда белому не надо было день-деньской заготавливать копру, чтобы прокормиться. Достаточно было отрастить хорошую бороду.

— Бороду?

— Ну да, разве ты не слыхал, что в старину из волоса делали браслеты и другие украшения? Среди островитян было мало бородатых, и волос ценился почти так же, как в Европе золото и платина. А у отца смолоду была роскошная борода. Он попал сюда на китобойце. Влюбился в дочь здешнего вождя, и тот с радостью принял его в свою семью. Он был всем обеспечен, от него требовали только, чтобы он раз в год брился и отдавал бороду вождю. До конца своих дней ему больше не надо было работать. Вот жизнь-то! Но так было в прошлом веке. Теперь все переменилось.

Я с сожалением погладил собственную бороду; Альфред продолжал рассказывать.

— Следующий европеец поселился здесь уже в тридцатых годах. Молодой ученый со своей женой. Они собирали насекомых и животных для коллекции. Им тут очень понравилось, они так полюбили Омоа и нас всех, что решили остаться тут навсегда. И надо же было так случиться: перед самой войной поехали в Европу навестить родных и приобрести кое-какую мебель. И не вернулись. Видно, их убило бомбой… Мы очень горевали, ото были такие милые, славные люди. Все островитяне привязались к ним, устраивали в их честь праздники. Одна семья даже усыновила их, помогала им, как собственным детям. Молодая жена ученого научилась плести отличные циновки из кокосовых листьев, готовила только полинезийские блюда. Ее муж любил ловить рыбу и лазить по горам. Наверное, они были очень бедные — приехали почти без багажа, никаких консервов не привезли.

— Вот видишь, — подхватил, радостно смеясь, художник, — Здесь можно вести райский образ жизни, даже если островитяне не ходят в лубяных юбочках и не строят хижин из веток. Ты все сомневался! Что ж, не спорю: Ваитаху и в самом деле хоть кого может разочаровать. Но Омоа — совсем другое дело! Следуйте моему примеру. Ларри безнадежен, пусть возвращается домой. А вы — оставайтесь!

— Да-да, оставайтесь! — вскричал Альфред. — Вчетвером мы сможем по вечерам играть в карты! Поставите себе домик на той самой платформе, где жили ученый и его жена. А художник займет соседнюю платформу. Ура! Добро пожаловать!

— Давайте сперва посмотрим участок, — трезво заметила Мария-Тереза, и я поддержал ее разумное предложение.

Альфред почему-то не торопился нас проводить. «Сейчас надо отдохнуть и немного перекусить, а участки осмотреть всегда успеем», — рассуждал он. А еще лучше подождать, пока уйдет шхуна, тогда у Альфреда будет больше времени. Но мы настаивали на своем. Если шхуна уйдет и окажется, что место не такое чудесное, каким его расписывал Альфред (у нас было очень сильное подозрение на этот счет), нам все равно придется торчать на острове месяц, а то и два. В конце концов Альфред уступил и пошел с памп вверх по долине.

Солнце уже успело скрыться за высокими гребнями. Деревья росли очень густо, и огромный навес крон лишь кое-где пропускал бледные лучи света. Вспомнились слова библии о «долине смертных теней»… Впрочем, привыкнув к сумраку, я обнаружил нечто такое, что несколько подбодрило меня: подлесок состоял почти из одних апельсиновых деревьев. Мы шли через апельсиновый лес, и на каждом дереве висели сотни зеленоватых плодов!

— Жаль, что они не созрели, — сказала Мария-Тереза, — после блюд нашего кока хорошо бы отведать апельсинового сока.

— Они созрели, — возразил Альфред. — Здесь апельсины никогда не бывают оранжевыми.

Он сшиб палкой несколько плодов, и мы принялись уписывать за обе щеки. Тысячи апельсинов гнили на земле вокруг. Я удивленно спросил, почему их никто не собирает, не отправляет на Таити, где за них можно получить хорошую цену.

— Дружище, что ты понимаешь в делах! — рассмеялся Альфред. — Капитаны шхун посылают матросов в лес, и те берут апельсины бесплатно. Да и то не больше двух-трех ящиков. Привези больше, сразу в Папеэте цена упадет.

— А островитяне? Они ведь могут посылать апельсины багажом.

— И ты думаешь, апельсины дойдут в приличном состоянии? Один чудак попробовал, так все апельсины либо погнили, либо были раздавлены. Доставку он, конечно, вынужден был оплатить заранее.