Дикое животное и человек - Гржимек Бернхард. Страница 34

Выкопай мы сейчас сурков из земли, мы нашли бы их холодными и безжизненными, с температурой тела всего четыре градуса. Их можно было бы колоть иголками, резать ножами, трубить у них над ухом — они ничего не почувствуют. Только один раз в несколько минут сердце их медленно сжимается, и тогда можно уловить едва-едва заметный вдох и выдох. Правда, за время спячки зверьки худеют, они теряют от одной до двух пятых своего веса. Но стоит им поголодать в состоянии бодрствования 12 дней, и они потеряют столько же, сколько в спячке за пять или даже семь месяцев. В то время как наши зоопарковские сурки здесь, на равнинной местности, спят по пять, а то и только четыре месяца в году, их собратья в Альпах проводят в спячке семь месяцев, а в норах, расположенных высоко в горах, даже до девяти. Следовательно, три четверти года они находятся в бессознательном состоянии и только три месяца живут «полной жизнью».

Интересно, забывают ли они, что было до того, как они впали в столь длительный глубокий сон? Нет, не забывают. Это мы знаем точно. Проверяли. Правда, проснувшись, они первые дни пребывают в дурном расположении духа — чуть что, стараются цапнуть. Но членов своей семьи они узнают безошибочно и различают их среди чужих сурков; боязливые и после спячки ведут себя так же недоверчиво по отношению к людям, а ручные остаются такими же приветливыми, как и раньше.

Биолог, профессор Оскар Кениг из Вены, как-то отнял у куницы пойманного ею альпийского сурка в возрасте 35 дней. Поначалу он бегал свободно по всей квартире и, как большинство звериных и человеческих детенышей, был ласков и доверчив со всеми. Однако по достижении семимесячного возраста сурок начал к чужим людям относиться враждебно. За членов «своей» семьи он стал признавать одну лишь чету Кенигов и большого кобеля немецкой овчарки. Он нежно их покусывал и приглашал поиграть в прятки и догонялки.

К следующей весне сурок сделался настолько проворным и активным, что с ним уже не стало никакого сладу. Он вскарабкивался на любую мебель, грыз углы, откусывал с наволочек и одежды пуговицы, ежедневно с большой старательностью опрокидывал ведро с углем, а чулки, платья, покрывала — словом, все, что ему удавалось раздобыть, утаскивал в свою жилую коробку и старательно ее утеплял. За полотенца, висящие на крючке, он дергал до тех пор, пока они не сваливались на пол. В довершение всего он еще принялся объедать все комнатные растения в цветочных горшках. Но, желая иметь свободу, он больше всего не терпел закрытых дверей. Маленький бесенок научился с помощью зубов и когтей открывать и закрывать двери с магнитными защелками. Для большего удобства он их снизу подгрызал. Стоило только кому-нибудь закрыть за собой дверь, как сурок тут же подбегал и снова ее открывал. А поскольку он к тому же еще принялся «маркировать» пахучими метками все утлы комнат и ножки мебели, обозначая «свои» владения, хозяевам пришлось скрепя сердце выдворить его в построенную в саду общую вольеру к другим сородичам-суркам. Каждый раз, когда они его потом оттуда забирали в дом и через несколько часов возвращали обратно, его товарищи поспешно подбегали к нему и обнюхивали его мордочку. Им явно хотелось не только удостовериться, что это именно он, но и полюбопытствовать, где он был и чем вкусным его кормили.

Когда в дом приходил кто-нибудь чужой, сурок, достигший уже размеров зайца, ковылял ему навстречу, нервно бил хвостом, взъерошив длинную темную шерсть, скалил зубы, поднимался на задние лапы, обхватывал передними ногу посетителя и норовил его укусить. Разумеется, подобные действия может позволить себе только ручной сурок, считающий себя существом равноправным с человеком. Дикие альпийские сурки при подобной встрече испускают резкий свист и стремглав бросаются к норе. В особо отдаленных местностях Альп сурки исчезают уже тогда, когда человек появляется на расстоянии 200 метров от них, и проходит несколько часов, прежде чем они отваживаются выглянуть из своих убежищ. Поэтому в прежние времена сфотографировать сурка в природной обстановке было делом нелегким. Приходилось подползать к нему по-пластунски, и уходили целые часы, а то и дни на то, чтобы получить хороший снимок.

В наше время положение во многих местах совсем изменилось. Так, когда едешь по Энгандинскому парку в Швейцарии, к югу, можно увидеть на обочине дороги необычный треугольный дорожный знак: посреди красного ободка черный силуэт поднявшегося «столбиком» альпийского сурка. Оказывается, совсем рядом с шоссейной дорогой находится колония этих занятных зверьков. К ним можно приблизиться на пять, три, а то и два метра, и они, ничуть не волнуясь, будут вас с любопытством разглядывать. Если их вспугнуть, они неохотно, с явно недовольным видом шмыгнут в свои убежища, но тут же повернутся и будут оттуда выглядывать. Как и многие другие виды животных, они отнюдь не избегают и не страшатся цивилизации, наших машин и нас самих; они просто не хотят, чтобы их убивали. Там, где к ним относятся дружелюбно, они становятся очень доверчивыми.

В нашем Франкфуртском зоопарке альпийские сурки в течение нескольких лет жили фактически на свободе. Когда они поселятся в каком-нибудь определенном месте и пророют там свои подземные ходы и норы, они нисколько не заинтересованы куда-нибудь убегать или даже совершать сколько-нибудь длительные рекогносцировочные вылазки. Ведь и в горах одна такая сурочья колония «хозяйничает» на участке, не превышающем обычно 2500 квадратных метров, то есть четверти гектара. Когда же им вот так, как в зоопарке, приносят пропитание прямо к входу в их норы и отпадает необходимость ходить «на сенокос», сурки становятся еще ленивее и теряют всякую охоту к перемене мест. Наши сурки прорыли себе ходы, отверстия которых выходили за ограду их вольеры, прямо на дорожки для посетителей. Нас это, признаться, нисколько не беспокоило, вот только собаки были очень недовольны. Дело в том, что стоило какой-нибудь собаке появиться на дорожке, как из отверстия выскакивал самец-сурок, обхватывал ее за шею и старался вцепиться в нее зубами. А еще я боялся, как бы они в один прекрасный день не прорыли подземный ход в лисью вольеру. Тогда бы лисы их тут же прикончили да еще, чего доброго, сами выбрались бы через их туннели на волю.

Между прочим, исход такого поединка лисы с альпийским сурком отнюдь не предсказуем. Одному охотнику случилось наблюдать, как лиса пыталась убить сурка. Но сурок защищался столь отчаянно, что под конец оба остались лежать мертвыми на земле.

Поскольку медведи и главным образом рыси на родине альпийских сурков давно истреблены, то единственным их врагом остаются орлы, да и те теперь встречаются в Альпах очень, очень редко. Тем не менее все, что летит по воздуху, — будь то даже просто обрывок бумаги — пугает сурков до. крайности. Еще каких-нибудь 100 лет назад их можно было увидеть на всех ярмарках, чаще всего в сопровождении тирольского или савойского мальчишки. Ручной зверек танцевал под звуки свирели своего владельца.

Поскольку и мы, люди, в последнее время стараемся вести себя прилично по отношению к суркам, то жить им стало безусловно вольготнее. Чего не скажешь о большинстве других диких животных! К середине прошлого столетия сурков можно было встретить лишь в отдельных местах Альп или в Татрах. На территории сегодняшней ФРГ альпийские сурки обитали лишь в районе Берхтесгадена и в западном Алгое. То, что истребление их зашло так далеко, объясняется опять же человеческим суеверием и верой во всяческие чудеса. Так, нашлись предприимчивые люди, которые, ловко используя тот факт, что сурки залегают в спячку в сырых земляных норах и тем не менее не заболевают ревматизмом, пришли к смелому выводу, что сурочий жир должен служить прекрасным средством от ревматизма. А подобные вымыслы пользуются обычно успехом у простодушных людей, и поэтому сурочий жир издавна славился как прекрасное растирание при ревматизме; спрос на него был велик, а цена высока. Уже не одному виду животных суждено было исчезнуть из-за человеческой глупости, которая утверждала, что их рог, кости или шерсть способны возбуждать любовь, исцелять недуги или охранять от «дурного глаза». Но совсем худо обернулось дело для сурков, когда некий аптекарь из Шафгаузена поставил продажу сурочьего жира на широкую ногу, разрекламировав его во всех газетах. Цены на снадобье немедленно подскочили, и в 1944 году в Швейцарии было отстреляно 16 тысяч сурков. К чести того аптекаря должен сказать, что он дал уговорить себя возмущенным любителям природы и отказался от своего бизнеса, что ему высоко зачтется. Но ведь дело-то и на самом деле было «липовым»: у ревматиков без всякой пользы для них вытягивали деньги из кармана и внушали им напрасные надежды…