Сироты Цаво - Шелдрик Дафни. Страница 9

Оба слона, и Самсон и Фатума, оказались удивительно разумными. Когда они хотели пить, то хоботом открывали кран или засовывали в пасть конец поливочного шланга, избавляя себя тем самым от необходимости предварительно наполнять хобот водой. К несчастью, мы не смогли убедить их в том, что, утолив жажду, крап нужно закрыть. Это причиняло определенные неудобства, особенно в то время, когда Самсон стал свободно разгуливать по ночам.

У него был талант открывать ворота, и очень скоро слон в совершенстве овладел этим искусством. Он просовывал хобот через верхнюю часть решетки своего стойла, приподымал щеколду, нажимая одновременно всем телом на дверь. Выйдя на волю, Самсон шел к Фатуме и, как истый джентльмен, открывал дверь и ей. Это особенно поражало нас, ибо требовало совсем иной техники исполнения — дверь следовало тянуть на себя, а не толкать вперед. В конце концов, чтобы заставить слона оставаться по ночам в стойле, нам пришлось создать сложную систему из железных прутьев, защелок и проволоки.

Долгие часы наблюдала я, как слоны пасутся в кустарнике. Пищу они выбирали исключительно по запаху. Наметив себе тонкую ветку, слоны ловко снимали с нес все листья одним быстрым движением своего чрезвычайно удобного орудия — хобота. Если растение приходилось вырывать с корнем, то слон, захватив его хоботом, отряхивал землю о переднюю ногу, прежде чем отправить себе в пасть. Если пучок травы был сильно прижат к земле и сразу справиться с ним не удавалось, слон осторожно приподымал его с помощью передней ноги и хобота.

Я обнаружила, что слон не видит предметов, расположенных выше уровня глаз. Это связано с тем, что глаза у него направлены вниз. В том случае, когда голова у слона поднята, он видит все прекрасно.

Дэвид изучал режим питания и рацион наших ручных слонов. Скоро ему удалось установить, какие кустарники и деревья для них съедобны. Он учитывал и записывал скорость их роста и время от времени замерял длину бивней.

Безропотно перенося все эти измерения, Самсон и Фатума принесли науке определенную пользу, тем более, что в парке было вскоре поставлено специальное исследование жизни слонов.

Шли годы, и сюда не раз доставляли покинутых родителями маленьких слонят. К сожалению, ни разу так и не удалось вырастить слоненка. Когда такой малыш попадал к нам, в нем было меньше трех футов роста, и он не мог еще питаться растениями. Мы испытали бесчисленное множество смесей, но найти удовлетворительной замены слоновьему молоку так и не смогли. Столь же печальным был в таких случаях и опыт других исследователей.

В начале 1958 года в Вои проводилась районная сельскохозяйственная выставка. Нас попросили подготовить специальный раздел.

Как ни странно, но многие местные жители никогда не видели слонов, и мы решили представить на выставку Самсона с Фатумой. С этой целью в день открытия выставки их рано утром перевели в маленькие загончики, устроенные в задней части нашего сектора.

Слоны постоянно собирали вокруг себя толпу. Было интересно наблюдать недоверчивое выражение на лицах африканцев, когда они впервые на таком близком расстоянии видели слонов. И каждый раз, как Фатума вытягивала хобот, чтобы приветствовать ребенка, а Самсон набирал воды, чтобы полить себе спину, в толпе раздавался удивленный вздох, а затем следовал взрыв хохота. Поначалу мы немного беспокоились за слонов, так как не знали, как поведут себя наши сироты среди такой толпы в незнакомой обстановке. Но все тревоги оказались напрасными. Казалось, слоны каким-то образом восприняли дух происходящего и на протяжении всей выставки вели себя превосходно.

В начале 1959 года Билл получил повышение — его назначили директором Национального парка Маунт-Кения. Это означало, что нам следовало покинуть Цаво. Хотя я и очень радовалась за Билла, мысль о жизни вне Восточного Цаво угнетала меня. Грусть росла с каждой упакованной вещью, и, наконец, когда дом стал походить на пустую раковину и приобрел странный и негостеприимный вид, я почувствовала себя совсем несчастной. Усугублялось все это еще и тем, что Билл уехал на несколько дней раньше меня.

Никогда не забуду моей последней ночи в Восточном Цаво. Дэвид делал все, чтобы развеселить меня, но когда он ушел, я обрадовалась возможности побыть одной, вышла из дома и долго стояла, вслушиваясь в звуки африканской ночи. Когда до расставания оставался только один час, я пошла прощаться с Самсоном и Фатумой. Тихо открыла дверь стойла Фатумы, вошла внутрь, услышала знакомое приветственное урчание, и ее хобот обвил мне шею. Я через перегородку погладила Самсона, похлопала легонько Фатуму и сказала им «прощай». Потом медленно пошла домой, стараясь казаться спокойной, чтобы не волновать Дэвида.

Пришло время отъезда. Еще труднее мне было распрощаться с Дэвидом. Когда поезд, наконец, тронулся, я даже почувствовала облегчение.

Через несколько месяцев, после семи лет супружества, мы с Биллом разошлись. Оба мы были слишком молоды, когда поженились, и по мере того как шли годы наше восприятие жизни и характеры развивались настолько по-разному, что жизнь только отдаляла нас друг от друга.

После развода я уехала к старшей сестре в Найроби. Знание стенографии помогло мне получить хорошую работу. Джилл стала ходить в детский сад. Однако после жизни, к которой я привыкла, эти дни казались такими скучными и пустыми, что я работала совершенно механически: мысли мои витали в двухстах милях отсюда. Каждый раз, как только представлялась возможность, я уезжала назад в Цаво, к брату. И каждый раз, приближаясь к Вои, высовывалась из окна вагона, чтобы полюбоваться морем зарослей, залитых лунным светом, и почувствовать еще раз их странную притягательную силу.

Несмотря на то что я каждый раз приезжала в крайне неудобное время, в четыре утра, меня всегда встречали либо брат, либо Дэвид. А когда приходило время возвращаться в Найроби, у меня было такое же чувство, как у школьницы, уезжающей из дома в интернат.

Месяц шел за месяцем и мысль, что всю свою жизнь придется стучать по клавишам машинки, ужасала меня. Временами казалось, что я схожу с ума. Я думала, что лучше уж было бы умереть и лежать в земле на берегу Галаны, где я покоилась бы в мире под шорох пальм.

И вот однажды Дэвид попросил меня стать его женой. Я не могла поверить своим ушам. Первый его брак был неудачным, и он постоянно твердил, что не создан для семейной жизни и никогда не женится снова. Пока я тщетно старалась привести в порядок свои мысли, он добавил:

— Хотя я чертовский эгоист и жизнь со мной, возможно, будет адом, но, пожалуйста, скажи мне «да».

Я сказала «да», и мы поженились в Момбасе, не привлекая к себе внимания. На свадьбе присутствовали только мои родные, брат Питер был шафером. Я никогда не думала, что стану такой счастливой. После краткого свадебного путешествия на озеро Маньяра в Танзании мы возвратились в Цаво, и я чувствовала себя на седьмом небе. Несколько недель я провела в трудах по превращению жилища холостяка в семейный очаг.

Билл также женился вторично, и я была рада, что в своей Рут он нашел нужного ему человека.

Пиглет

Считалось естественным, что женам смотрителей парка время от времени приходится принимать на себя заботу о зверенышах, отбившихся от матерей. Я не была исключением. В этих случаях Дэвид ставил только одно непременное условие: зверек может уйти на волю, когда он этого пожелает. Он должен расти в условиях, возможно более близких к естественным, с тем, чтобы на свободе (если он пожелает ее избрать) смог позаботиться о себе и занять место в естественных условиях среди себе подобных. Это правило не легко соблюсти, так как к подкидышу обязательно привязываешься и эмоции часто мешают делать то, что всего полезнее для зверя. Я, конечно, старалась всегда помнить о судьбе своих питомцев и понимала, что, превращая дикое животное в домашнее, мы оказываем ему плохую услугу и это причинит зверю в будущем много страданий.