Тайна Красного озера - Грачев Александр Матвеевич. Страница 31

Они здесь были прошлой ночью. Пахом Степанович волновался: ведь Дубенцов и Анюта совсем близко! Глаза таежника лихорадочно блестели. За эти два дня, в которые он сделал без лошади такой форсированный марш с огромным грузом, Пахом Степанович настолько исхудал, что на его почерневшем лице остались лишь заостренные скулы, неровный острый нос да смоляная борода.

Теперь ему предстояло сделать последнее усилие - и цель будет достигнута: он нагонит Дубенцова и Анюту!

До заката солнца оставалось более часа, и Пахом Степанович не стал задерживаться у остатков последнего ночлега геологов. Он шел теперь быстрее обычного. Пот градом катился с его лица, и Пахом Степанович поминутно обмахивал лицо рукавом жесткого дождевика. В одном месте из-под его ног с оглушительным шумом поднялся выводок каменных рябчиков. Пахом Степанович даже не оглянулся на них.

Перед закатом солнца таежник вышел на край гряды сопок и увидел впереди себя унылую, однообразную равнину. Она расстилалась к востоку и юго-востоку насколько хватал глаз, и была покрыта старым еловым лесом.

В сумрачной вечерней дали едва вырисовывались сопки и горы, подымающиеся за равниной.

Затесы уходили вниз по склону и привели Пахома Степановича в еловый лес. Вдруг он остановился со всего ходу, прислушался. Откуда-то с левой стороны до его слуха донесся очень далекий, едва уловимый лай собаки. Где-то, видимо, менее чем в полукилометре от него подавал голос его верный Орлан, ушедший с Дубенцовым. Пахом Степанович прислушался еще раз, но лай теперь был глуше, словно он удалялся.

Пахом Степанович сразу же забыл и о затесах, и о том, что надвигается ночь. Затесы забирали вправо, тогда как лай слышался с левой стороны. Чтобы не делать по затесам крюка, как он считал, Пахом Степанович решил идти прямо на звук, уверенный в близкой встрече с Дубенцовым и Анютой. Пусть наступает вечер, он выстрелами даст знать о себе.

В тайге все сильнее сгущались сумерки, и это обстоятельство особенно подгоняло Пахома Степановича. Он быстро шел вперед, предвкушая радость встречи. Путь ему прегрешила неширокая, но бурная речушка. Она оказалась довольно глубокой, и Пахом Степанович по шуму воды стал отыскивать перекат - обычно самое мелкое место в таежных речках. Поминутно натыкаясь на поваленные деревья, продираясь сквозь колючие кусты шиповника, он долго шел вдоль берега прислушиваясь.

Наконец послышался шум переката. Вооружившись палкой, таежник ступил в воду. У берега глубина оказалась небольшой, но к середине становилось все глубже и глубже. Вот уже вода залилась в бродни, подобралась к поясу.

Течение потащило Пахома Степановича в сторону, но он оперся на палку. Напрягая все силы, он почувствовал, что речка мелеет, и, наконец, выбрался на противоположный берег.

Шум переката мешал слышать ему лай собаки, и Пахом Степанович быстро ушел туда, где река бежала тихо. Долго он прислушивался, стоя в темноте на берегу речки. Ничего похожего на собачий лай он не услышал. Тайга загадочно молчала. Тогда, подняв берданку над головой, Пахом Степанович выстрелил вверх. Он прождал несколько минут ответного выстрела, но его не было. Таежник еще раз разрядил в воздух берданку, но с тем же результатом. Встревоженный, Пахом Степанович задавал себе вопрос за вопросом: где же Дубенцов и Анюта? Неужели они его не слышат? Куда девался Орлан, почему он замолк? Или там даже некому дать выстрела, что-нибудь случилось с ними?

Пахом Степанович окончательно растерялся, голова его закружилась от множества неясных догадок и тревожных предположений. В эту минуту на севере от него, не так далеко, как раньше, снова послышалось в сумраке тайги:

«Гау! Гау!»

- Что такое, «неужели?.. - проговорил Пахом Степанович, и холодок пробежал по его спине.

Подозрительный звук послышался вновь. Когда он замер, словно растворившись в тишине тайги, Пахом Степанович понял все: он принял лающий крик совы за голос собаки. В отчаянии хватив шапкой оземь, старый таежник с ожесточением плюнул:

- Эка, нечистая сила! Ах ты, старая твоя дурацкая башка! - корил он себя, не зная, как заглушить едкую горечь обиды.- Да где же было видно, дурья твоя башка?

Так тебе и надо, простофиля, наперед умней будешь!

Вздыхая над своей бедой, Пахом Степанович в изнеможении опустился на траву. Долго он сидел, обхватив голову руками. «След потерял, - думал он, - забрел, сам дьявол не знает куда, а все из-за чего?..» И он никак не мог простить себе оплошности. Но делать было нечего. Освободившись от ремней, он принялся разжигать костер. Быстро соорудив ночлег, он наскоро поужинал консервами и полез в палатку, чтобы скорее уснуть. Но сон не шел к нему. Душу его терзала горькая, неутешная обида. Он не заметил, как уснул, смертельно уставший за этот тяжелый день. 

Глава третья

Ночь вблизи неизвестной таежной речки прошла спокойно. Намучившись за день, Пахом Степанович спал всю ночь беспробудно, ни разу не повернувшись с боку на бок.

Против обыкновения, он встал наутро довольно поздно - солнце уже поднялось над Сихотэ-Алинем. Старый таежник хорошо знал: ничто так быстро не восстанавливает силы и не успокаивает нервы, как хороший, крепкий сон. Не торопясь, он приготовил завтрак, съел его без остатка и опять пустился в дорогу.

Пахом Степанович не долго раздумывал над тем, куда ему идти. Он рассудил, что возвращаться назад и разыскивать затесы на деревьях бесполезно. После того как он так далеко зашел и даже, переправляясь в темноте через речку, свой след потерял, набрести на затесы - это все равно, что найти иголку в стоге сена. Нет, на эти занятия он не будет тратить драгоценное время!

По солнцу и лиственницам с их стволами, окрашенными с южной стороны оранжевым налетом, он взял направление на юго-восток - то самое, по которому идут Дубенцов и Анюта в несбыточной надежде прийти к Хунгари. Предварительно старый таежник вынул пули из десятка патронов, а гильзы с порохом рассовал по карманам.

«Буду давать позывные выстрелы», - решил Пахом Степанович.

Дремучий лес обступил старого таежника. В первый час пути ему еще встречались среди этих зарослей старой ели другие деревца - черная и белая береза, иногда черемуха, совсем редко ясень и орешник. Попадались заросли жимолости. Крупные спеющие ягоды, вкусные и сочные, соблазняли его, но он спешил и не разрешал себе полакомиться ими. Лишь мимоходом он сламывал ветки, на которых было особенно много плодов. Тут же, среди ягодника, таежник заметил свежий след сохатого. Однако даже лоси не затронули в нем страсти охотника. Он спешил и дорожил каждой минутой. Пахом Степанович был уверен, что если сегодня, в крайнем случае до завтрашнего вечера, он не найдет заблудившихся, то уж никогда больше не встретит их. Во всяком случае у него не останется никаких надежд, и придется положиться только на волю случая.

Но чем дальше уходил он в глубь равнины, тем меньше стало разнолесья - его вытесняла ель. Все чаще путь преграждали непролазные сплетения ветвей и высокие завалы из подгнивших деревьев. Старому таежнику то и дело приходилось орудовать своим охотничьим топориком. Медлительность, с которой это неизбежно было связано, приводила его в отчаяние.

Перед вечером Пахом Степанович пробирался уже почти в непролазных зарослях сплошной ели. Лес стоял стеной. Пахом Степанович остановился, чтобы передохнуть.

И тут совсем недалеко от себя, впереди, он услышал тот самый звук, который своим сходством с собачьим лаем вчера так глупо сбил таежника с толку. Пролезая на четвереньках под низко нависшими ветвями и под сплошным сплетением колючих сухих зарослей, Пахом Степанович вскоре услышал этот звук над головой. Среди мрака в ветвях ели он увидел большую белую сову с настороженными ушками. Вот она закатила желтые пуговки-глаза, чуть запрокинула назад голову словно что-то проглатывая, и приоткрыла свой пригнутый книзу клюв.