Голос бездны - Ветер Андрей. Страница 35
– Выходи!
Сергей осторожно, оглядываясь по сторонам, вылез из кабины. Из-под облепленных грязью колёс выбирались с поднятыми руками пять солдат. Автомобиль с дыркой в крыше остановился перед завалившимся офицерским «уазиком», бородач выпрыгнул наружу и, заглянув внутрь машины, сделал по короткой очереди в каждого из лежавших там людей. Сергей с удивлением обратил внимание, что вокруг продолжали мирно чирикать птицы. Неожиданно прозвучал взрыв. За деревьями показался на склоне холма БТР федеральных войск.
– Ложись! – крикнул бородач Сергею. – Ложись, кому говорю!
Сергей заполз под колёса грузовика. Самообладание постепенно возвращалось к нему. Приготовив фотоаппарат, он стал наблюдать. Гул двигателя БТР нарастал, но бородатые люди не спешили пускаться наутёк. Их командир негромко переговаривался со своими людьми, они понимающе кивали и ждали… Что-то ударило Сергея в грудь, обожгло, заставило широко раскрыть рот. Сергей подчинился горячему давлению изнутри, захрипел, сплюнул густо и солено, мутно увидел кровь на себе и стал задыхаться…
Вся эта сцена из далёкого прошлого втиснулась в несколько секунд и теперь оборвалась.
– Алло, Лис, ты меня слышишь? – хрипела телефонная трубка голосом Романова.
– Слышу, конечно, – ответил Лисицын, – вспомнилось вдруг, как меня ранили в Ченгреме.
– При чём тут Ченгрем, мать твою?! Где ты находишься? Я больше не могу ждать и еду за Ксенией. Время вышло!
– Подожди! – закричал Лисицын в трубку. – Слушай, тут такая каша заварилась… Я не случайно про Ченгрем вспомнил. Я под обстрел попал, двух громил Когтева прикончили на бульваре.
– Ты что? Когда? Повторяю: не смей появляться дома! Где ты сейчас?..
В трубке запищало, и связь прервалась. Лисицын порылся в карманах в поисках жетона, но ничего не нашёл. Да, в такую минуту ему очень пригодился бы мобильный телефон.
«Ладно, из дома перезвоню, – решил Лисицын. – В конце концов от судьбы не уйдёшь…»
***
Сергей мысленно вернулся к тому дню, когда федеральная пуля поймала его под брюхом грязного КамАЗа. Бородатые налётчики не бросили Сергея помирать среди расстрелянных машин, а унесли с собой. Видно, его фотокамера сослужила ему добрую службу. Будь в его руках автомат, его наверняка оставили бы вместе с другими ребятами с пулей в голове. Но он принадлежал к непонятному по своей сути сословию людей, которые приезжали в «горячие точки» без всякого оружия, имея при себе только фотовидеоаппаратуру. Сергей был журналистом, а боевики уважали журналистов, хоть редко кого из них жаловали своей любовью…
Он очнулся в низеньком домике.
– Русский глаза открыл, – услышал он.
– Как ты, парень? – нагнулся над Сергеем бородач с красной тряпкой на голове. Тот самый бородач, который заставил его выйти из кабины грузовика. – Неделю без памяти лежал. Крепкий, очень ты крепкий!
– Обычно такие умирают, – присел рядышком другой, медленно пережёвывая что-то сильно пахучее.
– Где я? – шевельнул Сергей губами, но не издал ни звука.
– Где ты? В горах. Здесь тихо и хорошо. Здесь нет никого, кроме нас и наших друзей. Здесь пасутся наши козы, здесь летают орлы.
Ночью он видел сквозь распахнутую кривую дверь ярко пылающий костёр и танцующих вокруг него вайнахов. Они двигались, смотря друг другу в затылок и положив руки друг другу на плечи. Кто-то громко пел, остальные вторили.
– Где я? – спросил Сергей на следующее утро.
– Зачем спрашиваешь? Как я объясню? На ноги поднимешься, сам увидишь.
На ноги Сергей поднялся через две недели, может быть, раньше. Он не считал дней, часто проваливаясь в глубокий жаркий сон и видя там прямые линии, оставленные в воздухе трассирующими пулями. Когда он смог ходить, ему принесли его фотоаппарат.
– Возьми, – сказал глубокий бархатистый голос, – это твоё.
Началась жизнь среди бородатых людей, столь отличных от горцев времён Лермонтова и вместе с тем столь похожих на них. За стеной дома тянулся длинный забор, сложенный из камней. Лежали сваленные в кучу черепа баранов. Зелёный склон убегал резко вниз и таял в плывших внизу облаках. Сразу сзади поднималась каменная гряда, уходящая наверх к словно зависшим в небе призрачным снежным шапкам. Вдали бродили козы. Вблизи сидели, косо поглядывая на Сергея, мрачные люди с оружием на коленях. Их было не больше тридцати человек. В дверях второй хижины виднелась женщина, вся закутанная в чёрное. На коротком стволе сваленного молнией дерева устроились старики, деловито обсуждая что-то едва слышными голосами, иногда кто-то из них вскрикивал, взмахивал руками, начинал почти кричать и яростно жестикулировать. Сергей обратил внимание на человека чуть поодаль.
– Ты говоришь по-русски? – неуверенно присел рядом с ним Сергей. – Кажется, это ты разговаривал со мной?
Тот молча кивнул в ответ, не поворачивая лица. Его взор был устремлён в синеватую даль.
– Ты кто? – спросил Сергей, пытаясь завязать разговор.
– Сурен. Так назвала меня мать. Она была армянкой, её привезли в эти края маленькой девочкой.
– Ты с таким вниманием глядишь вперёд, Сурен. Ты что-то выискиваешь?
– Нет. Я просто смотрю. Мне нравится смотреть. Мне нравится это место. Я родился здесь и вырос здесь, в Ченгреме. Но родина для меня – весь Кавказ, в моём сердце хватает места всем скалам и ущельям, всем деревням и отдельно стоящим домишкам, всем здешним людям. Даже пришедшие сюда русские солдаты вмещаются в моё сердце, потому что без них, без войны против них я не был бы настоящим горцем, настоящим воином.
– Тебе нравится воевать? Разве можно любить войну, кровь?
– Мужчина должен быть воином, а воин не умеет жить без сражений. Сейчас без войны нельзя, потому что люди думают лишь о том, как что-нибудь урвать… Нет, сейчас без войны не получится, сколько ни старайся. Без войны можно будет жить, когда люди начнут мыслить по-другому, но не сейчас… А раз без войны нельзя, то я должен быть воином. – Сурен говорил медленно, с расстановкой, как бы подбирая нужные слова, и произносил их с густым кавказским акцентом. – Что же касается крови, то я воюю не ради неё, да и другие тоже. Кровь можно пустить и втихомолку, не вступая в бой, просто подкравшись к человеку сзади и перерезав горло, как беззащитному телёнку. Я этого не люблю. Убить врага – дело нехитрое. Поверь мне на слово. Мне важнее одолеть его, не убивая, но сломив его силу. Моя победа таится в самом противнике, а моё поражение – только во мне. Я – воин. Я живу битвой. Я не насилую женщин, не пытаю пленников, не нанизываю отрубленные пальцы врагов на шнурок и не делаю из них ожерелья.
– Не хочешь ли ты сказать, что все тут похожи на тебя, – осторожно спросил Сергей, – и что все тут придерживаются таких суждений? Я видел и наших и ваших, которые стреляли в затылок раненым.
– Все люди похожи друг на друга. Честные похожи на честных, мерзавцы похожи на мерзавцев. – Сурен сидел неподвижно, глядя далеко вперёд, где опускавшееся солнце окунало искрившиеся снеговые шапки в красную дымку. – Мой брат, например, отрезал уши у всех, кого он убил. У него были две большие связки ушей. Сначала я пытался переубедить его, отговорить, но позже плюнул, понял, что не могу ничего поделать. Им двигает чувство ненависти. Без этого чувства он не стал бы драться. У него нет другой причины, чтобы воевать – только слепая ненависть. Ненависть привить человеку очень легко… Вокруг меня почти всеми движет ненависть… Некоторые хватаются за оружие из чувства мести. Кое-кто из молодых парней хочет убивать, думая, что через это можно стать мужчиной. Они ничего не понимают, всё спуталось в их головах. Жестокость они принимают за твёрдость, упрямство – за упорство, ненависть к пришельцу – за верность своей земле… Такие воюют ради убийств и наживы, а прикрываются религией, верой. В них нет места воинскому духу… И потому они не получают удовлетворения. Каждый бой наполняет их новой и новой ненавистью…
– А ты, Сурен? – Сергей изучающе разглядывал крупные черты лица своего собеседника. – Ты тоже ненавидишь нас?