Голос бездны - Ветер Андрей. Страница 36

– Нет. Вы пришли с оружием, но пришли не сами. Вас послали. Федеральная армия – это не армия воинов. Среди вас мало таких, кто стреляет в нас по убеждению. Ваши солдаты – люди подневольные. Разве я могу ненавидеть таких врагов? Разве я могу называть таких солдат врагами?

– Тогда я не понимаю, зачем ты воюешь?

– Я воин, – повторил Сурен. – Мне нравится такая жизнь.

– Но мы давно живём не в средневековье, Сурен. Сейчас надо решать споры без кровопускания, сейчас не время вести войну.

– Но она идёт.

– Идёт, – согласился Сергей. – Да, идёт война. Но ведь ты сам говоришь, что почти все эти люди, – Сергей кивнул через плечо и понизил голос, – воюют просто из ненависти. Они убивают даже невинных. Разве не так?

– Так.

– Тогда я не понимаю тебя… А что с твоим братом, Сурен? Он здесь?

– Он погиб в прошлом году. Его застрелили, когда он задержался возле очередного трупа, отрезая ему уши. Я знал, что его жизнь закончится именно так. Воин не должен посвящать себя глупостям, они губят его. Страсть губит человека… Но мой брат не был воином. Воин покидает дом не ради трофеев, не ради очередной зарубки на прикладе. Воин ищет вкус жизни. Вкус жизни под звоном клинков, вкус жизни под свистом пуль. Воин ищет остроту этого вкуса. Так закаляется дух…

– На войне дух черствеет, – сказал Сергей.

– Дух и сердце черствеют на убийствах. А в войну надо играть. Надо проявлять ловкость, хитрость, дальновидность, храбрость. Надо уметь проползти под самым носом у врага и остаться незамеченным. Подползти, подождать и уползти. В этом вкус игры. Ты лежишь в двух шагах от него, а он тебя не видит и он весь в твоей власти, но ты не трогаешь его, ведь ты уже победил, раз он в твоей власти… Понимаешь меня?

– Но почему ты всё-таки на стороне этих людей, которые не являются тебе близкими по духу? – продолжил гнуть свою линию Сергей. – Разве ты не можешь быть воином, не имея дела с этими людьми?

– Как я могу? Кем я буду?

– А кто ты сейчас? Разве ты не можешь закалять свои воинские качества, сражаясь за установление закона на твоей земле? Ведь сейчас ты разрушаешь жизнь на Кавказе. Ты красив и силён, за тобой пойдут многие, но куда ты поведёшь их? На войну против своих же? Зачем?

За такими разговорами Сергей Лисицын проводил целые вечера. Днём ему приходилось работать, помогать по хозяйству единственной в лагере женщине, участвовать в стряпне, заниматься стиркой. Многое давалось Сергею с трудом, ранение напоминало о себе ежесекундно. Но он не сетовал, помня, что за возвращение в жизнь надо заплатить. Мужчины не общались с ним, лишь изредка кто-нибудь кричал:

– Эй, русский! – и указывал рукой на что-то, что требовалось перенести с места на место.

Иногда появлялись новые лица, злые, мрачные, источавшие холод беспощадности. Это были боевики из соседнего отряда. От них веяло жестокостью и беспощадностью, их смех напоминал собачий лай, подчёркнуто громкий, устрашающий. Несколько раз приходили арабы.

Сурен никогда не разговаривал ни с кем из этих людей, не протягивал им руки, оставался в стороне. Сергею иногда приходилось сносить от этих людей не только грубость, но и презрительные пинки, на которые он не смел отвечать.

– Это чужие люди, они воюют ради денег, – сказал однажды Сурен. – Это не воины, просто бандиты и убийцы. Могут тебя убить в дурном настроении. Они умеют только убивать, то есть не умеют ничего… Но тут я хозяин. При мне тебя не убьют, разве что кто-то будет сильно пьян… Вчера тебя хотел купить Мустафа. Помнишь человека с кудрявой бородой?

– Помню

– Он хотел взять тебя, чтобы получить большой выкуп. За журналистов можно выручить хорошие деньги…

– Как я понимаю, ты отказал ему?

– Отказал.

– Послушай, Сурен, – осторожно заговорил Сергей после продолжительной паузы, – вот ты говоришь, что мы, русские, тут чужие и что поэтому ты воюешь против федералов.

– Да.

– Но ведь эти арабы тут тоже чужие. Разве не так?

Сурен посмотрел на Лисицина и неохотно ответил:

– Так.

– Почему же ты воюешь в одних рядах с ними? Почему не протестуешь против их присутствия? Ведь эта земля им гораздо более чужая, чем русским. Казаки тут обосновались уже сотни лет назад, а эти… Почему же ты считаешь нас врагами, а их – нет?

– Потому что так случилось. – Сурен отвёл глаза. – Случилась эта ошибка… Что я могу поделать? Не могу же я велеть моим людям сложить оружие…

– Но ты же хочешь добра этой земле, разве не так? Федералы пришли сюда, чтобы установить порядок, потому что эта территория – законная часть России, но на ней стали хозяйничать бандиты.

– Да, бандитов здесь много.

– Но ты не бандит. Почему ты не поможешь своей земле?

– Ты задаёшь слишком много вопросов, – взгляд Сурена стал жёстким, – а у меня слишком много больных мест на сердце, чтобы я с лёгкостью мог отказаться от выбранного образа жизни. Оставь эту тему…

– Ладно. Но я считаю, что сильный человек – воин – должен уметь смотреть правде в глаза, даже если правда причиняет боль…

Как-то раз Сергей услышал, как Сурен пел песню. Слова были непонятны.

– О чём ты пел только что, Сурен? – спросил он, устраиваясь рядом на расстеленной овчине.

– Это старинная песня. В ней говорится: «Луна над пограничными горами восходит. Светлая луна восходит. Ничто не мешает видеть её. А ветер несёт через снежные горы слух о том, что враги наступают. Враг рыщет в нижней долине. Нам отправляться пора на бой. И тот, кто поёт эту песню, знает твёрдо, что с поля того никто не вернётся живым домой. И воины мрачно глядят на рубеж. Женщины тихо вздыхают, смотря на луну». Вот такая песня. Про всех нас, кого ты видишь здесь, рассказывает. Мы все знаем, что не вернёмся из боя.

– Но вы возвращаетесь. Вы и меня принесли, – не согласился Сергей.

– Мы возвращаемся, чтобы снова уйти. Такова наша жизнь.

– Почему ты принёс меня сюда, Сурен? Ведь это именно ты принёс меня сюда? – с волнением спросил Сергей.

Горец посмотрел на небо. Бездонная синева неподвижно нависала над головой. Ветер мирно посвистывал в траве.

– Я видел сон, видел засаду и окровавленного врага. Во сне я вынес этого раненого из-под колёс грузовика. Зачем? Не знаю… Когда я увидел твоё лицо, мне показалось, что ты был тем человеком в моём сне. – Сурен повернулся к Лисицыну. – Я привык слушать то, что называется внутренним голосом. Воин должен слушать этот голос. Движение в сердце, ощущение потребности… Я всегда прислушиваюсь к себе… Тот сон – знак. Я обратил на него внимание. Что дальше? Не знаю. Но я вынес тебя из-под пуль не для того, чтобы снова бросить там же. И я принёс тебя сюда. Зачем? Не представляю. Но раз ты оправился после такой раны, значит, я не зря потратил силы, чтобы донести тебя до этих вершин… Время покажет…

Прошло ещё несколько дней.

– Тебе пора возвращаться, Сергей, – сказал Сурен, сидя перед костром.

За его спиной стояли две неизвестно откуда приведённые лошади. Несколько стариков с длинными седыми бородами разговаривали тихими голосами, опираясь на толстые палки. Вдалеке лязгали затворы автоматов. Кто-то негромко покрикивал. Блеяли бараны.

– Пора возвращаться. Сейчас я увожу вниз отряд, – продолжил горец, – и я хочу взять тебя с собой. Я доведу тебя до русских.

– Ты не предупредил меня заранее, почему?

– А разве пуля предупредила тебя, когда летела в твою грудь?

Сергей осмотрелся. Его горная жизнь подошла к концу. Настала пора возвращаться. Жизнь не топталась на месте, менялась беспрестанно. Пора сменить и это место, дикое и гостеприимное одновременно.

– Странно.

– Что странно? – спросил Сурен.

– Мне нравится здесь… Нравится, но я знаю, что моё место не тут. И я должен был попасть сюда для того, чтобы понять это. Как ты думаешь, Сурен, мог бы я оказаться здесь при других обстоятельствах?

– Ты попал сюда при этих обстоятельствах, зачем спрашивать про другое?

– Сурен…

– Что?

– Заканчивай воевать. У тебя хорошее сердце, неужели ты не можешь найти другого пути, чтобы проявить себя?