В полночь упадет звезда - Константин Теодор. Страница 30

Но достаточно было ему пройти по улицам Парижа, чтобы понять, что Франция не обманула его. Он был счастлив. Он готов был расцеловать каждого встречного.

Почувствовав, что устал и проголодался, Уля зашел в один из ресторанов. В зале было почти пусто. Кельнер, подав скудное меню, намекнул, что существует и другое, более разнообразное, для тех, кому есть чем заплатить. Деньги у него были. В пограничном городке, где он жил, у него не было нужды особенно тратиться, да и к тому же прошло немало времени с тех пор, как он последний раз поел как следует. Уля заказал себе такой обед, что хватило бы на двоих.

Когда он принялся за баранью котлету, за соседний столик уселись два офицера из Люфтваффе и потребовали шампанского. Кельнер любезно ответил им, что шампанского он, к сожалению, не может принести господам офицерам, но если господа офицеры прикажут, он достанет им хорошего вина.

Один из летчиков, в чине майора, стукнул кулаком по столу:

— Французская свинья, меня не интересует твое паршивое вино. Я и мой приятель хотим пить шампанское. Ведь у вас, французов, если и есть что-нибудь приличное, так это только шампанское.

— И хорошенькие женщины! — смеясь добавил другой.

Майор выпятил губы, выражая свое презрение, и процедил сквозь зубы:

— Проститутки!

Вероятно из всех, кто находился в ресторане, один Уля Михай знал немецкий язык. Только этим можно объяснить то, что никто не возмутился гнусным оскорблением, нанесенным французским женщинам. Уля сжал кулаки, почувствовав непреодолимое желание подняться и разбить чванливую физиономию этого летчика.

Майор снова стукнул кулаком по столу:

— Иди скажи твоему хозяину, свинье, что если он не даст нам шампанского, то завтра же его заберут, а эту лавочку прикроют. Скажи ему еще, что мы заплатим сколько угодно. Ну, марш! Шевелись!

Через несколько минут кельнер вернулся с бутылкой шампанского. Немцы усмехнулись и подставили бокалы. Кельнер наполнил их, и офицеры выпили шампанское, причмокивая и пощелкивая языком от удовольствия. В несколько минут бутылка была опустошена. Кельнер принес другую. Офицеры начинали пьянеть. Особенно быстро пьянел майор. С возбужденным толстым лицом, без малейших признаков растительности, с прядью волос, прилипшей к потному лбу, он походил на мясника. Громко и хвастливо рассказывал он своему собеседнику, как ему удалось в одном бою сбить трех французских истребителей. Потом, став вдруг серьезным и торжественным, он предложил тост за фюрера.

Его приятель в чине капитана вскочил, щелкнул каблуками и, выбросив вперед руку, крикнул:

— Хайль Гитлер! Майор повторил его жест:

— Хайль Гитлер!

Сидящие за столиками вздрогнули и еще ниже опустили головы, уставившись в свои тарелки. От гнева майор из красного стал багровым:

— Встать, свиньи! Кто смеет сидеть, когда произносят имя фюрера?!. Всем встать и повторить за мной: «Хайль Гитлер!»

Сидящие за столиками наконец поняли, чего от них требуют. Многие побледнели, но никто не встал, за исключением одного старичка с седой бородкой, который еле поднялся, дрожа от ужаса.

Это было последней каплей. Уля выхватил пистолет и выстрелил по очереди в обоих гитлеровцев. Только увидев, как оба они свалились, он пришел в себя.

— Бегите, мсьё, бегите, пока не поздно!

Этот голос словно подтолкнул Улю. Он машинально сунул пистолет в карман и бросился к двери. Благополучно выбравшись на улицу, пересек бульвар и затерялся в толпе.

Бездумно шел он по улицам города, опустошенный, потрясенный тем, что так внезапно на него обрушилось, ворвалось в его жизнь… Было уже совсем поздно, когда он немного пришел в себя, начал замечать людей вокруг, улицы, фонари, машины… И, едва опомнившись от потрясения, он вдруг почувствовал, что его преследуют. На один миг Улю охватил страх. Однако он быстро взял себя в руки: нетерпеливое желание убедиться в том, что его предположение верно, овладело им. Но как это сделать? Оглядываться назад нельзя.

Навстречу ему шла красивая женщина. Ага, красота женщины — достаточно веская причина для того, чтобы мужчина мог оглянуться и посмотреть ей вслед… Он повернул голову и, взглянув назад, понял, что не ошибся в своих подозрениях: шагах в двадцати от него шел молодой человек, одетый в старенький, поношенный плащ.

Увидев, что его преследует лишь один человек, Уля успокоился.

«Если дело только в тебе, — подумал он, — то я с тобой легко разделаюсь. Но прежде не мешало бы выяснить, нет ли здесь еще кого-нибудь».

Свернув за угол, Уля остановился и стал ждать. Улица была пустынна. Нащупав в кармане пистолет, он сжал в ладони его рукоятку.

Через несколько мгновений появился и молодой человек в плаще.

Уля решительно двинулся ему навстречу и сказал тоном опытного уличного забияки:

— Послушай, парень, мне не нравится, когда за мной тащится еще кто-нибудь, кроме моей собственной тени. Это действует мне на нервы. Ты, может, хочешь сказать мне что-нибудь? В таком случае валяй, говори!

Молодому человеку в плаще, которого он только сейчас мог как следует рассмотреть, было не больше двадцати лет. Это был высокий, худощавый юноша, с голубыми, очень красивыми глазами.

Совершенно серьезно и невозмутимо осмотрев Улю с ног до головы, юноша заговорил:

— Черт тебя побери! Смелости у тебя хватит на семерых, но ты ужасно неосторожен. Ты живешь здесь, поблизости? Я хочу с тобой поговорить.

— Ты что, из полиции?

Голубоглазый весело расхохотался:

— Ты бы уж спросил меня сразу — не из гестапо ли я… Не будь болваном. Если бы я был из полиции или из гестапо, я бы арестовал тебя еще в ресторане, а не тащился бы сюда, на край земли.

— Как, ты был там?

— Конечно! После твоих выстрелов я немного растерялся. Сразу видно, что у тебя нет опыта. Если бы я не крикнул, чтобы ты бежал, ты, наверное, так бы и стоял, любуясь на этих бошей и дожидаясь, пока тебя схватят.

— Не думаю!.. Во всяком случае, спасибо!

— Так где же вы живете? — повторил юноша свой вопрос.

— Трудно сказать. Пока нигде. Я только сегодня прибыл сюда, и, по причинам, хорошо вам известным, мне еще некогда было заняться квартирными делами. Так что, если вам очень хочется со мной поговорить, придется нам прогуляться. Вы будете говорить, а я вас слушать.

— Ну что ж, гулять так гулять! — не без некоторого колебания согласился голубоглазый.

Некоторое время они шли молча. Потом молодой человек спросил:

— Интересно, вы отдаете себе отчет, какие последствия может иметь убийство двух бошей среди бела дня на глазах у почтенной публики?

— Догадываюсь! В конце концов они меня накроют.

— Я не об этом.

— А о чем же? Уж не собираетесь ли вы мне прочитать мораль?

— В какой-то мере — да. Вы должны знать, чго боши берут заложников и расстреливают десятки наших людей за каждого своего убитого солдата.

— Этого я не знал. Я же сказал вам, что всего несколько часов назад приехал в город.

Голубоглазый остановился и взглянул на Улю о искренним удивлением:

— Вы что, хотите сказать, что отправили на тот свет двух бошей в порыве возмущения?

— А вы как думали?

— И то правда! Вы вели себя как новичок, да вдобавок еще по-дурацки неосторожный новичок…

— А чего бы вы хотели? Чтобы я по желанию этих свиней кричал: «Хайль Гитлер»? Могу вас успокоить: если от меня еще раз потребуют этого, я поступлю точно так же.

— Вы, вероятно, воображаете, что, поступая столь благородно, служите делу Франции?

— Не знаю. Но я не считаю, что из страха перед бошами можно позволить делать им всё, что вздумается.

— Я не это имел в виду. Знаете, я начинаю убеждаться, что вы и в самом деле жили всё это время далеко от Парижа. Во-первых, вы должны знать, что Франция не погибла. Она живет и не прекращала своей борьбы ни на миг. Движение Сопротивления растет и усиливается с каждым днем. Я имею в виду настоящее, народное Сопротивление. Не знаю, осведомлены ли вы о том, что есть еще и другое сопротивление, которое предпочитает борьбу во фраке и в перчатках. Впрочем, оно и неудивительно, потому что в обычной своей жизни руководители этого сопротивления носят фрак и перчатки. Можете мне поверить, что не они отправляют на тот свет тех бошей, которых действительно необходимо убрать во имя Франции. Надеюсь, вам стало всё ясно, не так ли?