Харизма - Каганов Леонид Александрович. Страница 20
— А беседовать вообще не будем?
— Будем! Еще как будем!
— А о чем?
— О тебе, конечно. Как ты научился этому? Помогает ли это тебе в жизни? Как к клыкам относится твоя девушка? У тебя же есть девушка?
— Девушки нет. Предпочитаю общаться со взрослыми женщинами, — пошутил я, но шутка печально застыла в пыльном воздухе коридора.
— Угу, — кивнул Владик. — Обязательно скажи эту фразу! Все, пришли.
Мы стояли у полуоткрытых железных ворот. Из створки выбивался искусственный свет. Наверно, так должны выглядеть двери ада или рая, подумалось мне. Перед дверьми у стен стояли гигантские щиты разрисованного картона. На них были изображены непомерно увеличенные россыпи компьютерных микросхем.
— Это декорации другой программы, — кивнул Владик, проследив за моим взглядом, и распахнул ворота. — С другого канала вообще. Здесь их десятка два снимают, место благодатное.
Место действительно впечатляло. Раньше здесь было что-то вроде громадного цеха. Гроздья решетчатых переходов, балконов и лестниц, пучки гигантских клешней, свисающих с потолка повсюду. Со всех сторон лупили гигантские прожектора.
— Что здесь раньше было? — спросил я. — Подводные лодки лудили?
— А черт знает. Нравится? Очень дорогое помещение. Один съемочный день — убиться можно. Так, ты вот чего — пойдем в гримерку, сиди перед зеркалом и тренируйся. Пальцы, уши, морду посимпатичнее. И в обратном порядке — морду, уши, пальцы. О! Слушай, а ты копыта можешь?
— Копыта? Не пробовал.
— Попробуй! В сценарии этого нет. — Владик потряс листками. — Но было бы очень неплохо. И кстати, вот еще тебе могу подкинуть идею… Стоп, это уже порнография. И так неплохо. Ох, клевую программу сделаем!!!
Час я провел в комнате, оборудованной под гримерку. Во всю стену растянулось огромное зеркало, как в парикмахерской. Я сидел перед зеркалом и тренировался. Мне даже удалось сделать волчью морду симпатичнее. Оказалось, для того надо лишь подтянуть уголки губ вверх. Один раз в гримерку вошла нескладная уборщица с пустым ведром и шваброй. Я сидел спиной, но видел в зеркале, как она остановилась у двери и начала стягивать с рук желтые резиновые перчатки. Почувствовала взгляд и глянула на меня, в отражение зеркала. Морда у меня в тот момент была что надо — длинная, поросшая серым волосом. Уборщица сначала ничего не поняла, близоруко прищурила глаза и сделала пару шагов вперед. Остановилась с открытым ртом, и глаза у нее тоже стали круглыми и пустыми, словно две дырки насквозь до затылка. Она издала хрип, похожий на хрюканье, и поднесла руку к груди, чтобы перекреститься. Я смотрел на нее. Уборщица еще секунду остолбенело глядела на меня, а затем подпрыгнула и выскочила из комнаты, забыв ведро, швабру и перчатку, одиноко висящую на краю ведра.
Честное слово, я по-настоящему обрадовался! Ну хоть кто-то реагирует нормально. Я продолжал тренировку, мне было интересно. Но вскоре почувствовал, что голоден. Сначала я не обратил на это внимания, но голод усиливался и стал просто нестерпимым. Хотя утром я неплохо завтракал. Начала кружиться голова. Я понял — это все из-за упражнений. Я начал торопливо убирать обратно морду, но она не слушалась, а готова кружилась все сильнее. По-моему, я убрал все, только левый клык торчал.
Я встал и, держась за стенку, выглянул из гримерки. В зале кипела работа — неразговорчивые мужики поставили в центре большую конструкцию из картонных щитов и тянули толстый кабель. Сверху на цепях висела платформа, на ней стоял штатив с камерой, а рядом на стуле усатый кавказец вальяжно курил, сбрасывая пепел вниз.
“Извините!” — сказал я в сторону мужиков, но губы сомкнулись в воздухе без звука. Голова кружилась отчаянно. Я подошел поближе. “Эй!” — хотел я крикнуть, но из горла вырвался громкий хрип. Голова закружилась, и я лег на сверкающий линолеум.
Очнулся я от того, что мне в рот лилась вода. Я закашлялся, и вода полилась по рубашке и расплылась на груди. Голова кружилась жутко, я на миг открыл глаза, но пришлось их сразу закрыть — вокруг бешено вращалась мутная пелена.
— Эй, эй! — Меня похлопали по щеке.
А еще где-то вдалеке голос с кавказским акцентом спросил:
— Пасматри, пуле есть?
— Есть! — прорычал я.
— О! Маладэц! — сказал кавказец.
— Есть! — прорычал я. — Есть хочу!!!
— Принесите ему! — произнес кто-то у моего уха. — Там чипсы были и пирожок. Съешь пирожок?
Я представил себе чипсы. Чипсов захотелось ужасно. Еще больше хотелось пирожков. Но еще больше хотелось мяса. Багрового, сочного, с крупными волокнами. Теплого. Много.
— И мяса! — выдавил я. — Сырого!
— Все слышали? — сказал голос прямо надо мной. — Вахтанг! Найди администратора, пусть сбегает в столовую. Да черт с вами, сам схожу! Вахтанг, последи за ним! Мало ли чего, знаешь…
Последняя фраза мне совсем не понравилась. Голову дернули — оказывается, все это время мой затылок держала чья-то ладонь. Теперь затылок аккуратно опустили на под.
Послышались удаляющиеся шаги — их можно было чувствовать прямо затылком. Рядом топтался Вахтанг. Интересно, а где сам Владик?
— Раз! Раз! — вдруг загремел Владик со всех сторон так, что я вздрогнул. — Садитесь, рассаживайтесь! Здесь еще два кресла свободных. Итак. Да! Нет. Что? Это все потом. Скоро уже начинаем! Для разминки рассказываю историю! История!!! Раз! Раз! Раз! — Он постучал по микрофону. — Слышно меня?!
— Слышно! — крикнули далекие и нестройные девичьи голоса.
— Раз! Раз! — гремел Владик. — Раз, раз, значит, короче! В пору моей буйной молодости! В бытность мою в студенческом стройотряде! Был у нас, значит, короче, один парень! Имя не важно, назовем его Паша! Да?
— Да-а-а! — закричали хором.
Я прислушался. Начало было знакомым. В инете так начиналась половина всех смешных историй. У меня всегда возникало ощущение, что их сочиняет один человек. А если не сочиняет, то обрабатывает. “В пору моей буйной юности, в бытность мою была у меня подружка, ну пусть будет Валя…” Узнаваемо, как гнусавый голос переводчика на заре видеофильмов.
— Ну, раз, значит! Парень как парень! Но была у него одна странность — Паша жутко боялся тракторов!!! Что? — Владик явно отвернулся от микрофона. — Поставьте здесь на второй ряд. Да, вот здесь. Найдите Петьку, пусть дозвонится Горохову. Сейчас, дорасскажу! Сейчас! Тракторов? Боялся Паша тракторов.
Историю эту я читал еще года два назад. Так себе история, глуповатая. Бывали там и смешнее. Я непроизвольно поморщился.
— Лэжи, лэжи! Не шевелыс! — строго сказал Вахтанг надо мной.
Итересно, заметно у меня что-то на морде? А то ведь как прибьет сейчас, возьмет железяку да прибьет.
— Напревращался, да? — сказал Вахтанг. — Кюшат надо! Много кюшат! Мясо, сахар. Голова крюжицца, да?
— Откуда ты… вы знаете? — прошептал я.
— Лэжи, лэжи, — сказал Вахтанг. — И так как труп, а тебе идти выступат. Откуда знаю? Жил у нас в горах тоже оборотен. Молодые были, вместе в школе училыс. Харощий парен был, Дато. Потом научился в волка перевращацца. В козла перевращалса. Крылья на спине делал, как летучий мыш.
— Летал?
— Нэт, не лэтал. Махал. Ходил. Не летал. Я в отпуск приезжал летом. Сам видел. Он рассказывал — много надо кушат при этом, силы уходят. Хароший парен был. Никому зла не делал.
— А что с ним стало?
Вахтанг помолчал. Издалека доносился голос Владика:
— На чем мы остановились? Так вот, ну, раз, значит, и решили мы над ним однажды подшутить… Подождите, потом дорасскажу. Я иду Горохову звонить. Сейчас приду.
— Убыли его, — сказал Вахтанг. — Застрелили.
— Почему?
— Горы, — сказал Вахтанг задумчиво. — Горы не город. Много людей неграмотных. Суеверия. Время тяжелое, война близко. Нервы. Боялыс его очен. Очен боялыс. Я не боялся. Я камеру привез, фильм в горах снимали. А как я уехал, он остался, его в пропаст и сбросили. Брат звонил, рассказывал.
— И что? А милиция? — прошептал я.
— Мылиция… Какая там мылиция…