Параметры риска - Рост Юрий. Страница 21

Зато никогда прежде ни одна экспедиция, находящаяся в пустыне, не была столь тщательно подготовлена и проведена с точки зрения науки.

Специалисты четырех крупных исследовательских институтов страны разработали обширные программы. Александр Фрейнк, руководитель научной группы, насчитывавшей 21 человека, на двух машинах тоже пересек Каракумы. Не думаю, что всем этим людям было много легче, чем семерым: солнце и пески одинаково беспощадны ко всем.

Кандидаты медицинских наук Геннадий Давыдов и Анатолий Лосев, много сделавшие для подготовки советской и болгарской экспедиций в Гималаи, вели большую работу и с этой группой. На них лежала вся психофизиологическая часть программы.

Рассказывая о ней, Давыдов начал совершенно с другого конца: "Вы, вероятно, слышали высказывание Фритьофа Нансена о том, что можно привыкнуть ко всему на свете, кроме холода?" Я такого высказывания не знал и потому осторожно возразил: "Но ведь он никогда не был в пустыне…" — "Об этом и речь, — сказал Давыдов, — иначе бы он высказал аналогичную мысль и о жаре в пустыне".

В лаборатории, где работают Давыдов и Лосев, занимаются изучением жизнедеятельности организма в экстремальных условиях. Большая высота, избыточное тепло, холод, газовый состав — все это первостепенные факторы, оказывающие самое прямое воздействие на жизнь человека. Здесь все важно — малейшие детали, едва уловимые реакции. Ведь на основе таких наблюдений и исследований вырабатываются практические рекомендации для нефтяников, водителей машин, геологов: для всех тех, для кого пустыня — рабочая площадка.

Эта экспедиция Давыдову и Лосеву тем более была интересна, потому что так называемый "пустынный фактор" как раз наименее изучен, чем какой-либо другой. В тепловых камерах ставилось множество экспериментов, но вот такого, реального, идеально обставленного самими условиями, да и в смысле оснащенности специальной аппаратурой, — такого опыта еще не было.

Помолчав, Давыдов добавляет в раздумье: "В общем-то, если уж совсем честно, противоядия от жары у нас нет".

Но тем и интересен этот эксперимент, что он открывал перед учеными новые возможности: он позволит выработать новые практические рекомендации для тех, кто готовится работать в таких же условиях.

Вот почему и эти двое — Давыдов и Лосев — стараются «поймать» механизм адаптации, проследить, как длительное пребывание в пустыне влияет на жизненные процессы с точки зрения физиолога и психолога.

Ученые работали, готовя этот эксперимент, с новейшими приборами, проводили многочисленные тесты и могли рассказать о каждом из семерых столько, что можно было подумать, будто они много лет были закадычными друзьями.

Тот же Лосев сказал: "Мы не давали им советов — перед нами не стояла такая задача. Но в психологическом отношении группа сложилась однородная. Мне нравится, что ролевые функции у них распределены довольно четко и не нарушаются. Это очень важно в таком трудном деле".

…Ночью, перед тем как сняться с последней столики, на освещенное догорающим костром место выскочил неожиданный гость. Любопытный пустынный ежик застыл в изумлении на своих высоких тоненьких ножках и напряженно встопорщил огромные уши.

Его большие глаза удивленно смотрели на нас, сверкая как два черных топаза. Он безропотно дался в руки и только недовольно пофыркивал, когда мы, в свою очередь, проявляли любопытство, наклонялись поближе к нему и осторожно трогали его длинненький носик с блестящей пуговкой на KOHIIC.

Кто-то из ребят собирался посадить ежика в рюкзак и прихватить домой, но потом, взвесив все, пожалел и отпустил на свободу: быть может, еще повстречаемся…

В последний раз они вскинули за плечи свои рюкзаки и, по ходу привычно выстраиваясь, скоро растворились в ночной темноте.

Той же ночью, накануне последнего перехода через пески, я спроснл: "Вот теперь, когда, можно сказать, вы уже преодолели пустыню, скажите, что значат для вас Каракумы?"

Почему-то этот вопрос оказался трудным для всех. Может быть, потому, что были у каждого из них мгновения и часы, когда они ненавидели пустыню, как можно ненавидеть величайшее зло. И были другие часы и дни: когда они любили ее, как можно любить одно из величайших творений природы или как родную землю, где человек появился на свет.

И все-таки лучше Эмиля Баля, кажется, никто не ответил. Он улыбнулся чему-то и сказал: "Каракумы — это 720 тысяч моих шагов".

Они отмерили пустыню шагами, все 600 километров, от края и до края, по горячим пескам, мимо золотых, раскаленных барханов, напоминающих застывшие океанские волны, по твердым такырам — гладким, как хорошо'укатанный асфальт, по бархатистой, невесомой пыли древних дорог, въедливой, проникающей в каждую пору.

Конечно, пустыня для них прежде всего дорога. Дорога под пепелящим солнцем, которое они меж собой называли «убийцей». И под спасительно светящей луной, которую они никак не прозвали и которой радовались как великому чуду, когда она освещала их путь.

Они говорили о пустыне по-разному, но никто из них не смог скрыть гордости за то, что сумел осилить ее. Слушая их, я, кажется, понял Сзади — великого поэта Туркмении, в изумлении склонившего голову перед бескрайним морем песков: "Все земли перед тобою убоги, пустыня!"

Пустыня и человек. Два сильных характера. Каждая их встреча — схватка не на жизнь, а на смерть, борьба, тысячелетия идущая с переменным успехом. Прежде пустыня была злейшим врагом человека, теперь же, когда он научился ее понимать, да и сам стал сильнее, мудрее, она приоткрыла для него двери в свои владения и стала понемногу отдавать сокрытые песками сокровища.

Для немногих людей — пустыня дом, который они никогда не променяют ни на какой другой. И совсем для немногих- она соперник, с которым неодолимо тянет помериться силами. Вот как для этих семерых, которые одолели ее.

Не ждите описаний необыкновенных приключений на их пути.

Не ждите рассказов о схватках с коварными, смертельно опасными обитателями песков, хотя встречи с ними и были. Семеро просто шли, день за днем, километр за километром. Но это были очень трудные километры!

…Они вышли в дорогу в ночь на 15 июля 1984 года, и к утру должны были появиться на метеостанции Шах-Сенем. Но не появились.

Руководитель подвижной научной группы Александр Фрейнк, изнервничавшийся в ожидании, весь на пределе, прождал контрольный срок и уже в третьем часу дня, готовый вызвать по рации поисковую группу, наконец-то увидел их. Они шли по пеклу в самое жаркое время вопреки тщательно разработанным, хорошо, продуманным планам, измученные и совершенно мокрые от

пота.

Они заблудились. Ночью, на хорошем ходу, Баль — штурман экспедиции, не заметил места, где нужно было свернуть. Поэтому проскочили много дальше и только при свете дня, не обнаружив древних развалин, служивших ориентиром, поняли, что теперь предстоит пройти много лишних километров, чтобы явиться к месту назначенной встречи.

Я знаю, что Баль, человек очень ответственный, добросовестный, остро переживал свою неудачу, стоившую около двадцати километров труднейшей дороги. Ведь их могло и не быть, не должны были добавиться эти проклятые километры…

Владимир Климов, решительный, как всегда, и прямой, накинулся на него, упрекая в ошибке. Вокруг разгорелись споры, и обстановка в самом начале пути, подогреваемая к тому же немилосердным светилом, накалилась настолько, что, казалось, все могли вспыхнуть. И никто в те минуты не хотел видеть, что творилось с самим Балем…

Эпизод, который в других, не экстремальных, условиях мог бы пройти почти незамеченным — ну заблудились, эка беда, ведь вышли же! — здесь стал очень важным событием в психологической жизни группы и еще много дней давал о себе знать. Он стал против их воли н совершенно незапланированно ключевым событием, которое проверяет людей на прочность.

Позже некоторые из них мне признались, что этот самый первый их день был и самым трудным. Случись нечто подобное в среде других людей, не объединенных одной важнейшей для каждого целью, не спаянных в долгих, изнурительных тренировках и не готовых — морально, психологически — двигаться через пустыню в самое трудное время, да еще не обладающих чувством ответственности перед теми, кто их ждет, такая оплошность могла бы стать роковой.