Через Кордильеры - Ганзелка Иржи. Страница 85

Ключ к птичьему царству

На лимской калье Зарате стоит роскошное здание с порталом в стиле нового Ренессанса. В первом этаже по обеим сторонам открытого коридорчика тянутся подряд служебные помещения, разделенные всего лишь низкими перегородками. Чиновники за столами заполняют накладные, роются в картотеках, перебрасывают из рук в руки телефонные трубки, стучат на пишущих машинках и гремят счетными автоматами. Картина такая же, как и в любом банке где-нибудь за углом, в экспедиторской конторе или в агентстве по импорту товаров.

Но в отличие от этих обычных учреждений у сравнительно небольшого числа служащих в доме на калье Зарате перед глазами стоит всего лишь одно слово: гуано. Телефоны выкрикивают его чиновникам в уши, пальцы выстукивают его на пишущих машинках; это волшебное слово мелькает в заголовках листов картотек и коносаментов [29], оно притаилось в каждой бумаге. Три раза в день почтальон вываливает на стол в экспедиции груду телеграмм с адресам COMADGUANO. Это не что иное, как сокращенное название предприятия: «Compania administradora de guano». Эта компания держит в руках исключительное право добычи птичьего помета на всех перуанских островах, разбросанных по Тихому океану на протяжении 3 тысяч километров.

Оказалось не так-то просто отыскать гуановую фирму. Вероятно, именно потому, что она столь знаменита. Наш путь к ней лежал через перуанское министерство земледелия и через другую патентованную компанию — «Sociedad Nacional de pesca», которая занимается рыболовством в перуанских водах. Выяснилось, что даже в министерстве земледелия никто не имеет права выдать специальное разрешение на посещение островов.

— Позже вы поймете, почему мы так строго охраняем острова и никого туда не пускаем, — предсказывал нам главный директор компании. — Время от времени мы допускаем туда иностранных журналистов или кинооператоров, и то лишь в периоды, когда на островах ведутся работы. Во время гнездования птиц туда не разрешается вступать вообще никому.

— На каких островах сейчас идут работы?

— Их не так уж много. Сборщики сейчас находятся на небольших северных островах возле Чиклайо и потом на островах Чинча. Это наши самые крупные разработки. Вам бы следовало как-нибудь добраться до Пунтильи за Писко, это около трехсот километров к югу от Лимы. Вот, взгляните, — директор Карлос Льоса показал на карту. — Впрочем, одну минутку, я узнаю, в каком состоянии там работы.

Через восемь минут девушка-секретарь положила на стол радиограмму с южных островов.

— В четверг, в восемь утра, из Пунтильи на южную Чинчу отплывает моторный катер с провизией. Если вас устраивает, можете на нем отправиться туда. Сегодня у нас вторник. За завтрашний день вы сумеете с удобствами доехать до Пунтильи и переночевать на берегу в нашем общежитии. Капитана катера зовут Эмилио Фиестас. Я сообщу о вас по радио в Пунтилью и на острова. Оставьте мне ваши фамилии.

Ла-Пунтилья

Это маленькое приморское местечко, зажатое берегами залива. За ним тянется обширная песчаная пустыня, скрашенная кое-где одинокой пальмой и отшельнической лачугой, сооруженной из прутьев, досок и травы. Дорожки между несколькими домиками конторы компании, общежитием для случайных приезжих и верфями усыпаны морским песком и мелкими ракушками. На бортах лодок, покачивающихся на волнах у берега, сидят чайки вместе с бакланами и буревестниками. Дважды в день по стальным рельсам, по которым здесь спускают деревянную тележку для вытаскивания судна из воды на ремонт, поднимается прилив.

В Пунтилье царит тишина, нарушаемая бесконечным плеском океана под причалом, от которого время от времени отчаливает моторная лодка. Горсточка мужчин населяет этот глухой уголок, живя тут без женщин, без детей, без связи с «Большой землей». Они бывают счастливы, когда раз в год по обещанию кто-нибудь на некоторое время нарушит их одиночество.

— Мы ожидали вас еще до полудня, — встретил, нас, как старых знакомых, радиотелеграфист Альфредо Чиенда. — Вчера утром, спустя несколько минут после вашего ухода из дирекции, мы получили радиодепешу. На острове уже о вас тоже знают. А вечером придет и доктор Авила, наш орнитолог. Вы можете его расспрашивать сколько влезет. Он с удовольствием рассказывает о своих любимцах. Он способен говорить до тех пор, пока вы не заснете у него на глазах.

Вскоре мы освоились в Пунтилье и чувствовали себя как дома. Конца нет задушевным разговорам с людьми, которые на долгие месяцы прикованы к этому мысу, выдвинутому с материка как передовой дозор островов. Они жадно ловят каждое слово, хоть и живут ближе к «Большой земле», чем сотни их товарищей, которых отделяет от побережья 14 морских миль.

— Еще в прошлом веке океан вокруг кишел китами, — платят они нам рассказами за наши рассказы. — Тут же, прямо в Пунтилье, у норвежских китобоев была база. Они открыли здесь драгоценный источник питьевой воды; до сих пор ее возят отсюда танкеры до самого Кальяо. С того времени этот источник называют Pozo noruego, — поясняет старый плотник с верфи.

— А вон там, в горах, за песчаными дюнами, находится знаменитое древнее кладбище — Паракас. Там обнаружили сотни могил, да вы наверняка о них знаете. Если у вас останется хотя бы несколько часов, вы должны туда сходить посмотреть…

Ночь медленно опускается на океан и на сушу; последние отблески дня гаснут в потемневшей глади воды, и за излучиной залива во мраке ночи заискрилась россыпь огоньков Паракас.

Рыбаки вытащили сети из моря и развесили их на шестах.

«Ведь вы же видели наших индейцев…»

За кормой моторного катера «Элио Адриано» чуть заметно удаляются берега. Нос его разрезает гладь залива, и вдоль бортов его тянутся две волны, словно косы в пене. По всему горизонту над землей повисла низкая пелена тумана — неизменная серо-голубая полоска, которая каждое утро стелется над перуанским побережьем до тех пор, пока ее не поглотит полуденное солнце.

— Океан сегодня смирный, как барашек, доктор. Воистину Тихий океан.

— Como una taza de leche, — засмеялся доктор Энрике Авила. — Как чашка молока. Он действительно бывает таким, но только в летнее время. Посмотрели бы вы, что он вытворяет, когда солнышко перекочует на север. Тогда Тихий океан вовсе не такой уж тихий.

Желтоватая полоска суши передвинулась за правый борт, а вскоре и совсем исчезла, словно синева ее вдавила в океан. Впереди показались три скалистых конуса, которые увеличивались с каждой минутой.

— Их называют Tres Hermanos — Три брата. Обратите внимание на как бы входы в тоннели у первых двух. Это типичный вид всех здешних островов, — раздался голос доктора Авилы. — Я сказал капитану, чтобы сегодня он плыл прямо на север, мимо острова Бальестас, чтобы вы могли заснять его берега. Думаю, это стоит сделать.

Он помолчал, а потом вдруг спросил:

— Скажите, вы умеете говорить по-русски?

— Конечно, но… почему вы об этом спрашиваете?

— Простите, мне хотелось задать вам этот вопрос еще утром. Я долго раздумывал, спрашивать мне у вас или нет, когда узнал, что вы из Чехословакии. Мне нужен ваш совет…

— С удовольствием, разумеется! В чем дело?

— Да вот мучаюсь. Русский алфавит я уже знаю, знаю и довольно много слов. Но что толку, если грамматика никак не укладывается у меня в голове. Шесть падежей вместо наших четырех, трудные окончания вместо наших предлогов…

— Вы учите русский язык, доктор?

— Да. Я хотел бы изучать советскую литературу по моей специальности. У них есть прекрасные орнитологи, а переводов их работ на другие языки так мало!

— А у вас есть учитель русского языка?

— Что вы! Большей частью я околачиваюсь либо здесь, на островах, либо в Пунтилье. Я учу язык сам в свободные минуты по учебнику, изданному еще при царизме. А теперь алфавит у них уже несколько изменился, так что дело у меня подвигается медленно. Мне бы хотелось поскорее научиться…