Атлантический рейс - Иванов Юрий Николаевич. Страница 23

Обедаем вяло, скучно; многие страдают отсутствием аппетита. После обеда кок достает из трюма ящик рубчатых, как ручные гранаты, ананасов и полмешка оранжево-желтых апельсинов.

– Наваливайтесь, ребята, – говорит кок и уходит.

Но «наваливаться» не хочется: во время стоянки в порту мы уничтожили несметное количество всяких экзотических плодов, и теперь их вид не вызывает у нас особенного энтузиазма. Лишь Викеша, меланхолично посматривая на океан, уничтожает апельсин за апельсином.

– Сколько? – спрашивает его бригадир, утирая локтем лицо.

– Двенадцать, – отвечает тот и нагибается за ананасом.

Алексей отодвигает ящик и поднимается.

– Кончай, братва. За работу!

И снова тихо на палубе. Лишь тонко позванивают крючки, тугими мотками скручиваются металлические «поводцы», зеленой змеей укладывается в ящики хребтина.

К вечеру становится немного прохладнее. Все оживают, начинают быстрее двигаться, громче разговаривать. Ярус к работе подготовлен, теперь можно и отдохнуть. На верхнем мостике слышится гитара – это третий механик Виталий Белов разучивает «Очи черные». А на палубе разгораются отчаянные шахматные схватки: Валентин Прусаков организовал судовой шахматный чемпионат. Лучше всех играет на судне боцман Михаил Афанасьевич Мельченко. Он отлично видит шахматное поле, неплохо знает теорию игры, почитывает книжки о шахматах. Боцман легко разделывается с матросами, механиками, штурманами. По пятам за ним идут капитан и Жаров. Капитан, когда проигрывает, страшно волнуется, нервничает и, нахмурившись, уходит в каюту. А хитрее всех играет Хлыстов. Шахматы он знает неважно, но в ходе игры все время тонко и умело «поправляет» дело, незаметно возвращая на доску то проигранную туру, то коня или пару «проходных» пешек.

Да, в такой вечер, удивительно тихий и прохладный, не хочется расходиться по каютам. Громадная луна светит так ярко, что от ее света можно читать карты в ходовой рубке. Ослепительно голубой лунный свет залил океан, палубу теплохода, надстройки. Зыбкая лунная дорожка протянулась от самого горизонта до нашего судна, и некоторое время мы мчимся по ней, подминая под днище теплохода голубые блики, прыгающие по волнам. Хорошо стоять в такой вечер на самом носу судна, не отрывая взгляда от чудесной картины! Стоять и ожидать, что вот-вот, сейчас должно что-нибудь произойти. Что? Может быть, появится молчаливый корабль, мчащийся под всеми парусами, или вынырнет из воды морское чудище с громадными фосфоресцирующими глазами, а может, поднимется вдруг из воды необитаемый остров или... Дружный смех на палубе отвлек мое внимание, вернул к действительности. Что там? Ах, вот в чем дело! Рефрижераторный механик Вася Суховеев сделал из толстой проволоки большое кольцо и крутит по палубе «хула-хуп». Вращая вокруг своего мускулистого пресса круг, он, скрестив на груди руки, как индусский маг, может сесть и встать, не прекращая вращения. С особенным вниманием относится к «хула-хупу» стармех Тихоныч – домой ему хочется вернуться стройным и похудевшим. Поэтому он тоже надевает на свой выпуклый живот круг и начинает судорожно раскачиваться из стороны в сторону. Между прочим, крутить круг он не бросал до конца рейса, – выскочит из машины и покрутит. Однако, к его большому сожалению, он не похудел, а поправился еще больше, потому что от этих упражнений у него развивался зверский аппетит и в ужин он съедал удвоенную порцию супа и котлет.

– Кто желает посмотреть «Мелодии Бразилии», прошу в салон, – слышится по радио голос Валентина.

Как правило, на этот фильм собираются все, кто свободен от вахты. Сколько раз мы смотрели фильм-концерт артистов Бразилии? Десять, двенадцать? Может, даже и больше, но всегда с удовольствием. Мы полюбили этих веселых людей за их мастерство, а может быть, еще и потому, что собираемся побывать у них в гостях, в Бразилии. Там, у далеких берегов Южной Америки, закончатся наши научно-поисковые работы.

– Сегодня у нас, как на курорте: шахматишки, «хула-хуп», кино, – говорю я Виктору перед сном.

– Будет тебе с завтрашнего дня курорт!.. – пообещал мне Жаров и выключил свет. – Спи: рано утром – станция.

Станция. Раньше, когда я был сухопутным человеком, я знал лишь станции железнодорожные да автобусные. В море пришлось познакомиться со станциями морскими.

Морская станция.

...Не легко найти нужную рыбу в океане: океан велик, теплоход мал. Куда ни кинешь взгляд, во все стороны простирается необъятная синяя пустыня. Где они, эти тунцы? В каких конкретно районах того же Гвинейского залива их искать, где ставить ярусы? Молчит эхолот, этот умнейший прибор. Молчит, потому что не может ответить на заданный вопрос: смотрит электрическим глазом в глубину... И вдруг мелькнуло что-то там, внизу. Метнулась стрелка эхолота, и вновь ровно, не торопясь, рисует она рельеф дна и небольшие косячки каких-то рыб. А что же увидел прибор, когда, судорожно дернувшись, изобразил на серой бумаге черточку? Это промчался косяк тунцов. Но куда держали они свой путь, неизвестно. Где замедлят они свой бег, тоже неизвестно. Нет, не ответит нам прибор на эти вопросы: тунцы не сардина, тунцы не сбиваются в плотные косяки; их стаи как бы разрежены и перемещаются в океане с большой скоростью. Но если молчит прибор, кто-то все же должен ответить на вопрос: где тунцы? Это мы должны сделать сами. А чтобы ответить, нужно делать станции.

Станция. В отличие от железнодорожной у этой станции нет названия. Есть только цифры: первая, двенадцатая, сто десятая...

Станция – это точка на карте. В этом месте судно останавливается, ложится в дрейф и научная группа берет несколько проб воды с различных глубин. Но при чем же тут тунцы? Дело в том, что тунцов ищут совершенно иным способом, нежели сардину. С помощью целого ряда станций, цепочкой пересекающих отдельные участки океана, научная группа ищет не самих тунцов, а места, наиболее благоприятные для обитания этой рыбы. Ученым известно, что тунцовые косяки чаще всего встречаются на стыках холодных и теплых вод. В этих местах, где вода перемешивается, создаются наиболее благоприятные условия для жизни мельчайших растительных и животных организмов: фитопланктона и зоопланктона. Роль этих организмов в жизни всего океана чрезвычайно велика, потому что мельчайшие одноклеточные растения – фитопланктон – являются первым звеном так называемой пищевой цепи. Фитопланктон питается минеральными веществами, растворенными в воде, и использует солнечный свет как источник энергии. В свою очередь, фитопланктон служит пищей для зоопланктона, который составляет основу питания для рыбьей молоди и некрупных стайных рыб, а за ними охотятся тунцы. Во время морских станций научная группа и определяет районы в океане, где создаются наиболее благоприятные условия для обитания крупных рыб, в частности тунцовых пород.

...Раннее утро. Снится что-то приятное, хорошее. И вдруг:

– Станция! Вниманию научной группы – станция!

Виктор соскакивает с верхней койки, сдергивает с меня влажную простыню: если ее с вечера намочить, то спать прохладнее. Накинув на ноги сандалеты, я хватаю папку с карточками, в которые записываются координаты станции, ее номер и глубины, и выскакиваю на верхнюю палубу. Здесь уже копошится, сонно хлопая тяжелыми веками, Саша. Он проверяет подачу тока на лебедку, что установлена с левого борта судна. Из рубки выходит Торин; он становится на маленькой площадке около лебедки и внимательно осматривает подвешенный на блок-счетчике блестящий металлический прибор, внешним видом напоминающий маленькую авиационную бомбу или ракету. Это автотермобатиограф – прибор, позволяющий за один спуск в воду получить пробы воды с восьми различных глубин, а также узнать температуру воды с самой низшей точки, на которую был погружен прибор, до ее поверхности. В приборе нет термометров. Их роль играет нить из особого металла, способная изменять свою длину под воздействием разных температур. К нити прикреплено металлическое перо, записывающее изменение длины нити и соответственно температуры воды на стеклышке, покрытом мастикой. Подняв автотермобатиограф из воды, извлекают из него стекло, определяют температуру воды на той или иной глубине.