Атлантический рейс - Иванов Юрий Николаевич. Страница 24

– Готово? – спрашивает Саша, положив руки на рычаг управления скоростями лебедки.

– Давай, Саня! – командует Юрий, и Саша поворачивает рычаг.

Лебедка, глухо заворчав, сматывает с себя густо намазанный солидолом трос, и прибор, тускло поблескивая боками, ныряет в воду. Пока Саша с Ториным работают у лебедки, я готовлю к спуску в воду планктонную сеть. Это конический мешок, сшитый из шелкового сита, надетого на металлический обруч. Сеть опускается на нужную глубину, «горизонт», а затем медленно поднимается. Вода проходит через сито, фильтруется, и все содержащиеся в ней растительные и животные организмы оседают в нижней части сети – в «стакане». Пробы берут по горизонтам. Опустив сначала сеть, предположим, на глубину в 400 метров, поднимают ее затем до глубины в 300 метров. В этот момент по тросику опускается грузик, который ударяет по специальному механизму, и сеть закрывается. На следующей заданной глубине происходит та же операция. Планктонной сетью слои воды облавливаются через определенные промежутки, по «этажам» – глубинные через каждые 1000 метров, срединные – через 100, а поверхностные слои воды – через 10 или 25 метров.

Вновь загудела лебедка.

– Осторожно! – слышу голос Торина.

Саша сбавляет обороты лебедки. Юра подхватывает вынырнувший из воды автотермобатиограф и, щелкнув задвижкой, извлекает из его стального нутра стекло с вычерченной на нем кривой линией. Саша вылавливает из металлических резервуаров воду в баночки, делает пометки, с какой глубины какая проба, и уходит в лабораторию. Снова гудит лебедка. Теперь в воду уходит планктонная сеть. Подняв ее, я заполняю планктонные карточки, бросаю в каждую банку этикетки с номером станции и с какого горизонта взята проба. На этом моя работа пока заканчивается, остается только повесить сеть на просушку. Определив силу и направление ветра, силу волнения океана, температуру воздуха и поверхностного слоя воды, Торин тоже уходит в лабораторию, а я – досыпать.

Но что это? Не успел закрыть глаза, опять кто-то трясет за плечо.

– Это ты, Виктор? Ну чего тебе не спится?

– Станция!.. Ишь, разоспался, как на курорте...

Ох, уж эти станции!.. Сотнями точек, кружков и крестиков испещрена карта Гвинейского залива: это все станции. Это все недоеденные завтраки, обеды, ужины, недосмотренные сны. Но все это – ценнейший научный материал, который помогает ученым и в море и на берегу открывать все новые и новые тайны океанских глубин.

...Уже третьи сутки Саша с Юрием буквально не вылезают из раскаленной лаборатории. Оба осунулись, потемнели; из-под распухших, воспаленных век поблескивают уставшие глаза. Но что поделаешь, отдыхать некогда. Они обследуют взятые пробы на кислород, соленость, фосфор.

– Ну как? – в который раз спрашивает Торина Виктор.

– Гидрологические условия совершенно не благоприятные, – начинает Юрий, – содержание в воде фосфора указывает на...

– Короче, – перебивает его Жаров, – будем ставить ярус?

– Нет, – поднимает голову от своих пробирок Торин. – Нет смысла...

Жаров сокрушенно чертыхается, и они вместе с Ториным склоняются над картой, чтобы определить новое направление поиска.

И снова: станции, станции... Новые десятки, сотни проб на соленость, на содержание в воде кислорода и фосфора.

Работа напряженная, кропотливая, в душной, жаркой лаборатории. Вот и сейчас Саша с Юрием изучают пробы, взятые на прошедшей ночной станции, а я рассматриваю банку с планктоном – богатейшую коллекцию микроскопических животных.

В этой банке планктон пока еще живой, я не доливал сюда формалина. Ну-ка, где блюдце? Так... Побольше света, увеличительное стекло, и... и можно часами наблюдать удивительных животных, плавающих в пятидесяти граммах воды. В мелком блюдце, освещенном электрической лампой, кипит, бурлит удивительный мир. Множество разнообразнейших животных, самых различных форм копошатся, суетятся, нападают друг на друга и сами погибают. Тут и различные рачки, мелкие медузки, какие-то личинки передвигаются быстрыми, резкими скачками; полупрозрачные глазастые рыбьи мальки, крошечные моллюски, диатомовые водоросли. Маленькие существа беспощадны и злы. Они смело бросаются на себе подобных, вцепляются в нежные, студенистые тела клешнями, обхватывают, стискивают гибкими, сильными щупальцами своих соседей, а потом, содрогаясь от нетерпения и жадности, проглатывают мальков, личинок, увеличиваясь в объеме просто на глазах. Под увеличительным стеклом идет отчаянная схватка: все эти рачки, личинки, какие-то козявки шмыгают в блюдце, ищут новых жертв или сами спасаются от нападения. Маленький, почти невидимый мирок, подчиненный непреложному закону жизни – борьбе за существование, в которой выживает сильнейший.

– Здесь должны быть тунцы, – слышу я усталый голос Торина, – можно ставить ярус.

Большой, широкоплечий, заросший щетиной, с синяками под глазами, он стоит посреди лаборатории и, болезненно морщась, потирает виски.

– Когда будет улов, парни, разбудите, – добавляет он и, пригнувшись в дверном проеме, выходит на палубу.

Виктор спешит в рубку. Через несколько минут по судну раздается команда:

– Приготовиться к постановке яруса!

Матросы выскакивают на палубу с такой быстротой и решительностью, как будто они собираются не рыбу ловить, а идти на абордаж, штурмовать врага. Ну что ж, пожалуй, постановка яруса – тот же штурм. Сегодня мы штурмуем глубины Гвинейского залива. Разыщем ли спрятанные здесь сокровища или уйдем из этих мест ни с чем, покажет время. А сейчас – за дело! Боцман швыряет в воду концевой буек, и хребтина с легким шуршанием начинает свой многокилометровый бег в океан.

Неделя работы с ярусом пошла впрок: люди работают быстро, сноровисто. Теперь почти нет пустых клевантов, нет задержек, не свистят в воздухе крючки. Судно идет хорошим ходом, к самому горизонту убегают белые точки поплавков, развеваются на небольшом ветру красные флажки на вешках. Капитан удовлетворенно смотрит на мелькание быстрых рук: сардинка... крючок... «поводец», «поводец»... поплавок; он глядит на сосредоточенные лица матросов и прибавляет скорость. Прошел час, второй, третий; взмокли обнаженные тела, соленый пот течет по лицам, заныли руки, спины. До чего же хочется курить! Но вот можно и закурить, – боцман отправляет за борт концевую вешку и спешит к чайнику с кислым квасом.

Полчаса отдыха, и начинается выборка: хребтину зажимают между роликами машины, и бригадир включает ярусоподъемник. Проходит 10-20 минут томительного ожидания, и над палубой раздается радостный вскрик:

– Есть!

Да, что-то там есть: один из «поводцов» натянулся струной и отвесно уходит в воду. Свешиваюсь с верхнего мостика и заглядываю вниз – там, под бортом судна, что-то крутится, ворочается, белея сквозь водную рябь. Боцман отцепляет «поводец» от хребтины и, густо краснея от натуги, подтягивает добычу к лазпорту. Зацепив «поводец», он надевает рукавицы и вместе с Викешей, упираясь ногами в борт, начинает поднимать «кого-то» к поверхности океана. Но тот, кто сидит на крючке, не горит желанием познакомиться с боцманом; неведомое существо бьется в синеватой глубине, отчаянно сопротивляясь. Сбегаю вниз и вместе с Валентином вцепляюсь в капроновый шнур.

– А ну, парни, поднажмем! Еще! Ага, пододвигается!

В этот момент вода у борта теплохода вскипает, и мы совсем рядом в пене брызг видим большущую тупую башку. Она разевает свою громадную пасть и показывает нам две превосходные, усаженные частоколом зубов челюсти. В следующее мгновение Валентин сует в акулью пасть багор, но акула успевает захлопнуть рот и, развернувшись своим тяжелым, метра в четыре, телом, с сокрушительной силой ударяет хвостом по борту теплохода. Целый каскад воды взлетает до самого мостика. Мы испуганно отскакиваем от борта, а бригадир кричит:

– Какого черта возитесь? Быстрее! Еще одна!

Легко сказать «быстрее» – акуле совершенно не хочется на палубу. Она рвется из стороны в сторону, стукается головой в судно, хлещет хвостом и стискивает челюсти, как будто ей хотят не багор в рог сунуть, а влить рыбий жир. Потом Валентину удается зацепить рыбину за жаберную щель; повиснув на канате, мы вытягиваем ее из воды почти наполовину, но кожа лопается, и хищница летит обратно в воду. Приходит Торин. Он чисто выбрит, причесан, надушен. На руках ослепительно белые перчатки, на ногах такие же белые нейлоновые сандалеты. Перекинув сигарету из угла рта в другой, он отбирает у Валентина багор, стукает акулу по носу; та разрывает пасть, пытается схватить багор, но Юрий уже втыкает его чуть ли не в горло хищника и командует: