Наука страсти - Грей Джулиана. Страница 39

— Ха-ха. — Эмили схватила чашку и спряталась за ней.

Фредди набил полный рот и мечтательно улыбнулся.

— На удивление яркий сон. Я вижу ваше лицо совершенно ясно, остриженное, как новорожденный ягненок.

— Как правило, новорожденных ягнят не стригут.

— Ну и что? Вы-то без бакенбард выглядели, как очаровательный новорожденный барашек. Широко распахнутые глаза — просто сама невинность. Мстительный наставник исчез! Ха-ха! — Фредди выпил еще одну чашку кофе. — Нужно нарисовать, пока я не забыл. И когда в следующий раз вы начнете меня отчитывать, я вытащу рисунок и вспомню о вашем унижении.

— Меня никто не унижал. — Эмили глянула на бесстрастное лицо лакея. — В конце концов это был всего лишь сон. Ваш сон.

— И при этом чертовски хороший. Воспоминание меня здорово подбодрило. — Фредди гренком собрал остатки яйца, неизящно запихал все в рот, промокнул губы белоснежной салфеткой и встал. — Жду вас в классной комнате, мистер Гримсби. Не опаздывайте! — Он сунул газету под мышку и выскочил из столовой.

Эмили понимала, что нужно подняться и идти за ним следом, но ноги отказывались повиноваться. Она сидела, уставившись на свой гренок и остро ощущая присутствие лакея, Лайонела. Тот стоял футах в десяти от нее, вероятно, раздраженный, вероятно, с нетерпением ожидающий, когда этот чертов учитель оторвет свою тощую задницу от стула и предоставит столовую несчастным трудягам, которые только и выполняют всю настоящую работу в аббатстве. За эти прошедшие несколько месяцев Эмили стала куда лучше разбираться в том, что означает быть прислугой.

Герцог Эшленд уехал в Лондон.

И что это значит? Решил попытать счастья в столице, как выразился Фредди? Теперь, раз уж лед все равно сломан. Раз уж он лег с другой женщиной. Дело сделано. Где один грех, там и сотня.

Эмили стиснула кулачки.

«Думай логически». Конечно же, Эшленд поехал в Лондон не на поиски других женщин. Это вовсе не в его характере. Эмили вспомнила его слова вчера ночью, его тренированные руки, лупившие кожаный мешок. Нет, он не повеса. И не развратник. Должно быть, эта поездка в Лондон связана с каким-нибудь важным и срочным делом.

В любом случае ее это беспокоить не должно, даже если он отправился на поиски женщин. Нужно радоваться его желанию попастись на других пастбищах. Чем скорее связь между ними оборвется, тем лучше. И раз уж у нее на это сил не хватает, Эшленд отлично может разорвать веревочку сам. А она проведет эту неделю, выстраивая между ними очень высокую и очень толстую стену. И ко времени его возвращения станет к нему совершенно равнодушной.

Или хотя бы сможет с полным самообладанием смотреть на его полуголое лоснящееся тело.

Эмили доела гренок, одним глотком прикончила кофе, встала и кивнула Лайонелу, который, к ее огромному изумлению, ответил почти незаметным, но кивком.

В коридоре она едва не столкнулась с Симпсоном, направлявшимся к столовой.

— О! Прошу прощения, мистер Симпсон.

— Ничего страшного, мистер Гримсби, — произнес Симпсон таким тоном, каким мог бы сказать: «Увозите свой зад в Гренландию, Гримсби, на чертовой утлой плоскодонке».

Эмили не дрогнула.

— Насколько я понимаю, его светлость сегодня утром отбыл в Лондон. Когда мы с его милостью можем ждать его возвращения? — Она нарочно воспользовалась титулом Фредди, чтобы привлечь внимание дворецкого.

Симпсон посмотрел на нее так, словно она протянула ему недельной давности свиной мочевой пузырь и попросила сделать из него колбасу.

— Его светлость оказал мне честь, сообщив, что будет отсутствовать неделю.

— Целых семь дней?

— Насколько я понимаю, именно столько дней и составляет неделя.

— До чего вы проницательны, мистер Симпсон. Я ваш должник.

Эмили повернулась, зашагала по коридору к лестнице — к главной лестнице, которой пользовались только члены семьи, — и поднялась на три пролета вверх, в классную комнату. Маркиз Сильверстоун стоял на ковре в центре комнаты, выпучив голубые глаза. В руке его трепетала газета, а сам он в полном шоке смотрел на Эмили.

— Боже правый, Гримсби! — воскликнул Фредди. — Вы и есть эта чертова принцесса, правда?

Глава 16

Потрясенное молчание встретило герцога Эшленда, остановившегося в дверях столовой лондонского клуба.

Ничего другого он и не ожидал. Он не осенял своей тенью этот дверной проем вот уже двенадцать лет. В последний раз это случилось накануне отъезда в Индию. Разгульный был вечерок. Эшленд тогда добрел до своего номера в гостинице, когда старая подружка заря, розовоперстая стерва, окрасила горизонт на востоке. Час сна, взбадривающая ванна, кружка кофе — и он поехал на вокзал Виктория, а оттуда — в свой полк, стоявший в Саутгемптоне. Господи, тот дребезжавший поезд. Стоит вспомнить, и голова тут же начинает сочувственно болеть.

Сегодня настроение в клубе меньше всего напоминало разгульное, а обращенные к нему ошеломленные лица были Эшленду совсем незнакомы. Впрочем, запах он вспомнил; повеяло тем самым сочетанием жареного мяса и табачного дыма, кожи и спиртного, словно он отсутствовал всего неделю или две. Аромат клуба, решил Эшленд. Он высоко держал голову, окидывая взглядом макушки озадаченных джентльменов, но чувствовал, как они рассматривают его: седые волосы, повязку на глазу, искалеченную челюсть. Возможно даже, пустую манжету правого рукава, потому что руку он нарочно держал на виду.

Когда-то (по правде сказать, все двенадцать лет) он страшился этой минуты. Но сегодня почему-то понял, что и гроша ломаного не даст за их мнение.

Скрипнул стул.

— Клянусь Богом, Эшленд, старый ублюдок! Что привело тебя в Лондон?

Эшленд перевел взгляд, и его губы невольно растянулись в искренней улыбке.

— Пенхэллоу! А я и не подозревал, что за время моего отсутствия требования клуба упали так низко! — Он протянул руку, правую руку, и лорд Пенхэллоу, даже глазом не моргнув, пожал обрубок обеими своими руками.

— Ты спас мне жизнь, старина, — сердечно произнес Пенхэллоу, и его невероятно привлекательное лицо тоже расплылось в широкой улыбке. Он повел плечом назад, на толпу любопытствующих джентльменов. — Эти жалкие людишки утомляют меня до слез. Присоединишься к нам?

Эшленд быстро глянул на стол, из-за которого поднялся Пенхэллоу. Разумеется, никого не узнал. Юный Пенхэллоу еще учился в Итоне, когда Эшленд отбыл в Индию, но, поскольку он был внуком герцога Олимпии, в прежние времена их с Эшлендом пути пересекались. Пенхэллоу был из тех немногих, кто посещал Эшленд-Эбби («мой дед просил заглянуть к тебе по дороге в Эдинбург и испытать этот твой фантастический бассейн»), и Эшленду искренне нравилось его общество. Он никогда с жадностью не рассматривал шрамы Эшленда, но и не старался отводить от них глаза, просто принимал их как факт. В точности как юный Гримсби. И как Эмили — и его сердце снова дрогнуло при воспоминании о том, как она нежно поцеловала его обрубок.

— Соблазнительно, — произнес Эшленд, — но вообще-то я надеялся найти тут твоего деда. На Парк-лейн мне сообщили, что сегодня вечером он может заглянуть сюда.

Пенхэллоу вскинул обе брови (он так и не научился элегантному искусству поднимать одну) и сказал:

— Ну нет. Во всяком случае, я его тут не заметил. — Он повернулся к друзьям за столом и спросил: — Не думаю, чтобы ты сегодня вечером видел тут моего старика деда, Берк?

Высокий рыжеволосый джентльмен поставил свой бокал и пожал плечами:

— Нет, боюсь, он сюда не забредал.

— Ну ладно, — сказал Пенхэллоу. — Но имей в виду, у старикана есть привычка появляться тогда, когда его меньше всего ждут. Присоединяйся пока к нам. Берк пытается уговорить меня бежать с ним в Италию и на год запереться в монастыре, и мне чертовски трудно объяснить ему, что это просто не пойдет.

Пенхэллоу взял Эшленда за руку и повел между столами. Один за другим посетители вежливо отворачивались и возвращались к своим разговорам, тайком кидая на него взгляды.