Старое кладбище - Романова Марьяна. Страница 14

Я находился в том возрасте, когда полумифическая принадлежность к группе каких-то странных «мы» льстит и будоражит воображение.

– Мы – это те, кто мир тоньше чувствует, – усмехнулся Колдун, – нас мало, почти все в «третьем возрасте» находимся, глубокие старики. А у тебя, получается, вообще редкий дар, ты с самой Смертью общаться умеешь.

– Как со Смертью можно общаться? – удивился я. – Она, чай, ни о чем не спрашивает и ничего не говорит. Приходит и забирает свое, вот и всё.

– Так-то оно так, – согласился Колдун. – Но ты же сам помнишь, что видел в церкви. Покойницу ты видел, Светлану. Смотрела она на тебя, так? С собою, поди, звала?

Я поежился, вспомнив прозрачные мутные глаза, в которых утонуть хотелось, как в гиблом омуте. Вспомнил, как парил под церковным потолком, какой гул и скрежет в ушах стоял, и еще будто бы смех тоненький, хрустальный, детский, словно ангелы меня приветствуют.

– Видел… Я сам не понял ничего. Я как будто бы из тела своего вылетел. Свободно парил.

– Это редкость, – серьезно сказал Колдун. – Ты ведь знаешь, чем я тут занимаюсь. Много раз замечал, что ты следишь за мной.

– Вы видели? – подпрыгнул на стуле я. – И ничего мне не сказали?

– Мне было любопытно, что ты дальше делать станешь, – ухмыльнулся он. – Ты мне не мешал. Конечно, я с самого первого раза видел, как ты крадешься за мной, трогательно по траве ползешь. Я в лесу уже четверть века живу, волка за километр почуять могу, а тут мальчишка как хвостик за мною шастает… Я считал тебя бесполезным, но безобидным. А теперь выходит, ты помогать мне можешь.

– А я разве не помогаю?

– Помогать в моей настоящей работе, – уточнил Колдун. – Ишь как глазенки заблестели. Ты, мальчик, не обольщайся, много времени пройдет, прежде чем к делам допущен будешь. Сначала азам научу, а там посмотрим.

– И что это за работа? – У меня даже дыхание от возбуждения перехватило.

Нельзя сказать, чтобы я на сто процентов верил в разрекламированное могущество Колдуна. Его жизнь казалась мне какой-то полусказочной. Но одно дело – прозябать в лесу, таская воду в тяжеленных ведрах и надраивая дом, и совсем другое – быть учеником настоящего колдуна!

– И не надейся, – как будто бы прочитал мои мысли он. – Я просто помогу тебе развить твой дар. Научу тебя правильно со Смертью разговаривать, получать от нее то, что надо тебе. Это полезное ремесло, с таким нигде не пропадешь. А ты за это мне помогать будешь, столько, сколько мне потребуется.

Мне только и оставалось, что кивнуть согласно.

На Колдуна работали и другие. Он называл их «агенты». Во всех окрестных городках у него были «свои», те, которые были в состоянии исполнить странные его задания.

Рыжая Нина когда-то была хороша собой, но с возрастом оплыла и разбухла, оставив в прошлом блеск глаз, смех, и жажду жизни. Ей было немногим за пятьдесят, иные женщины в этом возрасте лишь начинают удивляться, что увядание приходит так внезапно и неумолимо, и пытаются сопоставить свои амбиции с числами в паспорте. Большинство из них обречено на проигрыш – слишком древний и последовательный их соперник, время. Для того чтобы время обмануть, нужны стратегия и труд – с самой юности.

Но Нина к их кругу не принадлежала. Она давным-давно смирилась с фазой дожития и ничего хорошего от будущего не ждала.

Спасение она нашла в круговороте машинальных дел, расправляясь с отведенными ей часами и минутами как завоеватель, напавший на спящий город.

Нининого первого мужа посадили, он так и сгинул в колонии где-то в Западной Сибири. Второй муж однажды тихо умер во сне – она и не сразу заметила. Утром беляши для него испекла, потом на рынок ушла, затем еще телевизор смотрела в его безмолвном присутствии – «Угадай мелодию». И ее даже почти не удивляла глубина его сна. Алкоголики засыпают, как в болото топкое проваливаются, она давно к такому привыкла. Только увидев, как жирная муха залетела в его полуоткрытый рот, Нина поняла – а ведь мертвый он!

Последние десять лет Нина жила в нищете. Раньше как-то сводила концы с концами, подрабатывала приемщицей на овощебазе, но однажды была уволена без объяснения причин. Сослуживцы Нину не любили, она казалась человеком тяжелым, неприятным, после ее визита хотелось проветрить комнату. Вокруг нее воздух был словно тоской пропитан. Посмотрит на тебя такая Нина водянистыми глазами – и жить не хочется.

В ней не было ни хитрости, ни желания сделать всё по высшему разряду. Тихий призрак, по ошибке оставленный среди живых.

Она сдавала половину своей комнаты, иногда пыталась просить милостыню у метро, порой ходила в столовую для бездомных.

Но однажды всё изменилось.

Случилось это в начале марта. Окнами Нинин дом выходил на старое городское кладбище, на котором давно никого не хоронили. Почти каждое утро Нина выбиралась посидеть на одной из могильных лавочек – там было тихо, летом приятно пахло черемухой и крапивой, зимой сугробы были белыми, как накрахмаленные простыни. Безлюдно вокруг. Нина гуляла по кладбищу еще в те годы, когда ее жизнь не пошла под откос, когда она чувствовала себя почти счастливой. Кладбище как будто бы силами ее наполняло, как витаминная прививка, после которой во всем теле легкость и бодрость.

И вот Нинино блаженное одиночество было нарушено. С ней заговорили. Сам по себе этот факт был дикостью, у таких, как она, даже не интересуются, который час, не просят сигарету. Да и место для оживленной беседы было, мягко говоря, не очень подходящее.

Мужчина, нарушивший ее покой, подошел неслышно, со спины, и, услышав его тихий голос, Нина от неожиданности вздрогнула.

– Здравствуйте. А вам не кажется, что вокруг вас слишком много смерти?

Раздраженно возведя взгляд к небу, по которому рваными клочьями плыли высокие весенние облака, Нина приготовилась было грубо оборвать бестактного чудака, но что-то ее остановило. Он был очень странный, этот мужчина, вроде бы говорил как городской сумасшедший, но даже такому черствому к тонким материям человеку, как она, было ясно, что за ним стоят какие-то невиданные спокойствие и сила. Как у картонного идеального киногероя. Мужчина был, должно быть, ее ровесником, внешность имел неприметную, отвернешься и не сможешь по памяти воспроизвести его черты. Идеальная внешность для преступника – блеклая усредненность.

– Зачем вы задали этот вопрос? – хрипловато спросила Нина, вдруг осознав, что уже несколько недель не слышала звука собственного голоса. Голос был как будто бы убран в сундук, и вот теперь она извлекла его на свет – пыльный, залежавшийся.

– Я не в первый раз вижу вас здесь, на этом кладбище. Вы приходите понурая, а возвращаетесь с румянцем и прямой спиной. Вам здесь хорошо? Неужели вас это обстоятельство не удивляет?

– А что такого? – пожала она плечами. – Такой я человек. Кому-то у воды хорошо, кому-то на пляже, а мне здесь, у могил.

– Ладно… Кто-нибудь из ваших родственников остался в живых?

Нина подозрительно прищурилась, в ее голове мгновенно сложилась бесхитростная логическая цепочка – незнакомец следил за ней, раз знал, что она часто приходит на кладбище, теперь вот про потенциальных наследников интересуется, наверное, он из тех мошенников, что отнимают квартиры у одиноких людей. Правда, у нее и не квартира, а комната, смех один – двенадцать метров захламленного пространства, мутные, не мытые окна. Нора, а не комната. Такую не продашь даже – неликвид. Как, впрочем, и сама Нина…

Незнакомец рассмеялся, как будто бы мысли ее прочитал.

– Что вы, что вы, мне от вас ничего не нужно. Ни ваша недвижимость, ни что-то еще. Да у вас и нет ничего.

– Это правда, – понуро кивнула Нина. – Зачем тогда спрашиваете?

– Не против, если я сяду рядом?

– Да садитесь, скамейка не моя, а вон ее, – Нина мрачно кивнула на могильный памятник, с которого серьезно смотрела красивая женщина лет сорока. – Я часто к ней прихожу. Все думаю: такая привлекательная, холеная… Как ее угораздило так быстро отчалить? Чего на свете белом не жилось?