Старое кладбище - Романова Марьяна. Страница 43

– Он и проявляет, просто… Не так, как это сделали бы остальные. Если бы вы увидели, как он смотрит на меня, вы бы не задали этот вопрос.

Она скомкала в руках салфетку, и я понял, что ее оскорбляет недоверие. Иллюзорная привязанность была ее личным храмом, в котором она молилась день и ночь, одна-одинешенька.

– Вы думаете, он импотент? – откровенно издевался я.

– Почему? – Прозрачные глаза впервые посмотрели на меня внимательно.

– В противном случае, как взрослый здоровый мужчина может довольствоваться взглядами и полунамеками на протяжении четырех лет?

И тогда Ольга удивила меня еще раз – она закрыла лицо ладонями и заплакала. Это были не бабьи слезы, не истерика капризной принцессы, не эмоциональный шантаж, но тихое отчаяние человека, почти дошедшего до черты. Водевильная история – он, она и его жена, все роли были расписаны классиками еще сотни лет назад, но снова и снова люди продолжают попадаться на эту удочку. Правда, обычно все-таки не в тридцать с лишним лет. Я протянул руку через стол и погладил ее плечо, и она трогательно подалась вперед – в этом не было жажды близости, только интуитивное желание найти опору. Ольга была раздавлена и расшатана, и мне пришлось немного смягчить интонацию. Мой талант давал мне право не дорожить клиентами. Но мне не хотелось, чтобы она уходила.

– Успокойтесь, вы же до меня дошли. Значит, всё в любом случае решаемо. Просто надо определиться, что именно вы хотите.

– А вы, Егор, можете… всё? – Она оторвала от лица ладони, и я отметил, что Ольга совсем не стесняется заплаканного лица. Косметики на ней не было, на тонкой коже появились розовые пятна, распух кончик носа, и всё это превращало ее почти в школьницу.

– Ну, допустим, «всё» не может никто. Но я могу многое – давайте определимся с вашими амбициями и возможностями.

– Ох, извините, – спохватившись, она торопливо полезла за сумкой, дешевой и потертой, и выложила на стол аккуратный конверт. – Вот. Я даже не спросила, сколько стоят ваши услуги, но моя подруга говорила…

– Уберите это, – поморщился я. – Лучше скажите, зачем пришли. Вы хотите разлюбить его?

– Не знаю, – покраснела Ольга. – Видимо, это лучше, чем ничего, но…

– Но еще больше вы хотите, чтобы он ушел от жены и воссоединился с вами. Да?

– Не знаю… Я же говорила, это сложно. Там дети. Не малыши. Одному уже двадцать лет, второй – двенадцать. Но Потап Потапович их очень любит, и он бы никогда…

– Да-да, я такое уже слышал сотню раз, можете не продолжать. И на всякий случай – я вас не осуждаю. Если хотите, чтобы он был с вами, а не с ней – он будет. Приползет на брюхе, станет вашим рабом и сделает всё, что вы скажете. Если прикажете ему повеситься, он пойдет в хозяйственный магазин за хорошей веревкой.

– Ой, ну нет, – испугалась Ольга.

Она была настолько отзывчива к манипуляциям, что ее даже неинтересно было дразнить.

– Значит, вы не хотите зомби? Тогда что?

– Любовь? – Как-то неуверенно спросила она. Как будто бы не считала себя человеком, имеющим право получать чью-то любовь.

В этом, впрочем, не было ничего особенного. В городах таких много – как правило, это женщины, как правило, они росли в строгости. И родители им внушали, что любовь – это то, что надо заслужить. Если ты хорошая – тебя будут любить, если же дарители любви остались недовольными твоим поведением – ну извините. Любовь не безусловна и не бесконечна – ее выдают небольшими порциями, как сухарики дрессированным псам. Вешают на шею, как золотую медаль, но не стоит расслабляться, соревновательный сезон только начинается. Впереди еще много матчей, в которых ты можешь выглядеть дурак дураком, и расстроенные зрители будут освистывать тебя, поникшего.

– Вот уж нет, – рассмеялся я. – Приворотом, если вы пришли именно за ним, любовь не заслужить. Привязать к себе – можно. Распалить похоть – пожалуйста. Сделать так, чтобы он тосковал без звука вашего голоса, – только скажите. Но всё это не имеет отношение к любви. Вы не думаете, что я строг именно к вам, я всех об этом предупреждаю.

– А это делают многие? – как будто бы оживилась Ольга.

– Ну а как вы сами думаете? В нашем мире почти никто не способен любить, а вот урвать чужого тепла хотят все. Положат глаз на кого-нибудь, слепят мысленно из него образ, подгонят – как пиджак по фигуре. И давай страдать. А потом идут ко мне. Или к кому-нибудь другому, кто умеет делать то же самое. Я же, можно сказать, мастер иллюзий.

– Егор, а что бы посоветовали вы?

В этом неожиданном вопросе было что-то трогательное – оказывается, она видела во мне живого собеседника, а не просто средство исполнения глупых своих желаний.

– Я? Разумеется, я посоветовал бы то, что вы делать не будете. А именно – забыть его и начать учиться любви. Медленно, постепенно. Вникать в ее суть, размышлять о ее природе, будить ее в себе. Потому что если любовь проснулась, то и те, кто захочет греться в ее лучах, появятся.

На самом деле это были слова Колдуна. Это была одна из его любимых тем – любовь как первопричина и как универсальный ключ. Это же так просто, говорил он. Нащупать в себе любовь и начать дарить ее миру. Не кому-то одному, а всему миру. Любовь ненаправленная, любовь безусловная, не имеющая отношения ни к одному социальному явлению, не требующая ничего взамен, не ревнивая, не вопрошающая, не душащая, ничего не пытающаяся изменить. Просто состояние – и если оно есть, то и всё, что люди обычно путают с любовью, тоже приложится. Купаться в этой любви, сделать ее своим обычным состоянием. Вариться в ней, как в меду. Дышать ею, питаться ею, излучать ее. Это же так просто – и все-таки почему-то неподъемно для большинства. В нашем мире чуть ли не неприличным считается любить просто так.

Поскучневшее лицо Ольги говорило о том, что ей не близки эти измышления. Может быть, виною был я – всё-таки Колдун говорил это вдохновенно, от сердца, я же лишь повторял его слова. Я тоже был подранком, мне тоже была неведома эта безусловная мощь, но я хотя бы был в состоянии сформулировать ее законы.

– Итак, вы все же хотите приворот, – с усмешкой подытожил я. – У вас есть какая-то подруга, которая ко мне уже обращалась, вы мне доверяете и даже принесли всё то, что требуется для ритуала.

Она кивнула и снова полезла в сумку. Передо мною на столе оказался фотоснимок, с которого улыбался скучный и порядком пожеванный бытом персонаж лет, должно быть, сорока пяти. Худенький, растрепанные русые волосы, щетина, печальные серые глаза, глубокая морщина на лбу. Видимо, на глаза она и повелась – была в них некая глубина, намек на сотни пережитых драм, хотя и его капризно сложенные губы, и поза, и даже замшевый пиджак с кожаными заплатами на локтях говорили о том, что это человек-подделка. Потап Потапович, блин. Протянула Ольга и свою фотографию, и я отметил, что она относилась к людям, которые держатся перед объективом без толики кокетства, не желая понравиться.

Еще из сумки был бережно извлечен футляр для очков.

– А это еще что?

– Волосок, – потупилась Ольга. – Мне удалось снять с его рукава волосок. И припрятать. Я подумала – вдруг понадобится?

– Ну вы и коварная. Конечно, пригодится. – Я придвинул очешник к себе. – Ладно, Ольга. Мне потребуется две с половиной недели на то, чтобы решить ваш вопрос. Деньги можете отдать мне потом, обычно я так не делаю, просто вижу, насколько вам жаль тратить их впустую. Поэтому сделаю для вас исключение – как учительнице физики.

Я все это говорил и себе удивлялся – никогда мне не приходилось кокетничать с женщиной. Мое сознание как будто бы само порождало нужные слова. Ольга даже улыбнулась мне – хотя, возможно, это была не реакция на мое обаяние, а просто благодарность за то, что согласился не рисковать ее деньгами.

– Значит… Я могу идти?

– Подождите. – Внезапно мне в голову пришла идея, еще не до конца оформившаяся. – Мне нужен еще и ваш волосок. Если позволите, я один срежу. Или можете сами.

– Да? – удивилась она. – Подруга ничего не говорила об этом.