9 ноября - Гувер Колин. Страница 56
Гребанный Иисус Христос!
Я сажусь в кровати и бью кулаком подушку.
- Просто, блядь, дай мне поспать, Йен! Черт тебя подери!
Он не реагирует на мой крик. Просто самодовольно смотрит на меня.
- Я дал тебе поспать. Почти двадцать четыре часа. Тебе нужно встать с постели и почистить зубы, принять душ и съесть чего-нибудь.
Ложусь на спину и снова накрываю лицо одеялом. Йен вскакивает с кровати и кричит.
- Бентон, посмотри на меня!
Йен никогда не кричал на меня, и только по этой причине, я стягиваю с головы одеяло и смотрю на него.
- Ты не единственный кому больно, Бен! Мы должны справиться с этим дерьмом вместе! Тебе шестнадцать лет, ты не сможешь жить тут один. И если ты не спустишься вниз и не докажешь нам с Кайлом, что ты не в полной жопе, тогда, вероятно, нам придётся принять неверное решение относительно тебя!
Он так зол, что у него аж челюсть трясется.
Секунду я думаю об этом: о том, что никто из них тут не живет. Йен учится в школе пилотов. Кайл только поступил в колледж. Моя мама мертва.
Кому-то из них придется вернуться домой, потому что я несовершеннолетний.
- Думаешь, мама думала об этом? - спрашиваю я, снова садясь в кровати.
Йен разочаровано качает головой и опускает руки.
- О чем думала?
- Что ее решение убить себя, заставит одного из вас отказаться от своей мечты? Что тебе придется вернуться домой чтобы присматривать за своим младшим братом?
Йен обескуражено качает головой.
- Конечно она думала об этом.
- Нет. Не думала. Она эгоистичная сука, – смеюсь я.
Челюсть Йена напрягается.
- Прекрати.
- Я ненавижу ее, Йен. И рад, что она умерла. Рад, что это я нашел ее, потому что теперь перед моими глазами всегда будет всплывать черная дыра на ее лице, такая же черная, как и ее сердце.
Он подбегает ко мне и схватив за ворот рубашки, отбрасывает меня на кровать. Близко приближает свое лицо к моему, и шипит сквозь сжатую челюсть:
- Закрой свой гребанный рот, Бен. Она любила тебя и была хорошей матерью для нас, и ты будешь уважать ее, ты понял меня? Мне плевать на земле она сейчас или нет, но ты будешь уважать ее в этом доме до самой своей смерти.
Мои глаза наполняются слезами, и я начинаю задыхаться от ненависти. Как он может защищать ее?
Наверно ему проще, ведь его память о ней не запятнана той картиной, которая предстала передо мной, когда я зашел в ее комнату.
Из глаза Йена падает слеза и капает мне на щеку.
Его хватка слабеет, он отворачивается от меня и хватает руками голову.
- Прости, - извиняется он, голосом полным боли. - Прости меня, Бен.
Но я не прощаю.
Он оборачивается и смотрит на меня, даже не пытаясь скрыть слез.
- Просто я... Как ты можешь такое говорить? Зная, как она переживала...
Я усмехаюсь себе под нос: - Она рассталась со своим парнем, Йен. Это вряд ли можно назвать невыносимым страданием.
Теперь Йен полностью поворачивается ко мне и склоняет голову.
- Бен... разве ты не читал?
- Не читал что? - дергаю плечом.
Йен тяжело вздыхает и встает.
- Ее записку. Разве ты не прочел оставленное ею письмо, до того, как полиция забрала его?
С трудом сглатываю. Я знал, что он ездил туда вчера. Знал.
Он запускает руку в волосы.
- О, Боже. Я думал, ты прочел ее, - Йен выходит из моей спальни. - Я вернусь через полчаса.
Брат не солгал. Проходит ровно тридцать три минуты, когда он возвращается к двери моей комнаты. Все это время я гадал, что в этом письме такого, что отличает мою ненависть от жалости Йена к ней.
Он достает из кармана листок бумаги.
- Полиция пока не может отдать оригинал записки. Но они сфотографировали ее и распечатали, так что ты можешь прочитать, - Йен протягивает мне листок.
Он выходит из моей спальни, и закрывает за собой дверь.
Я возвращаюсь в постель и начинаю читать последние слова матери, которые она больше никогда не сможет произнести вслух.
«Моим мальчикам.
Всю свою жизнь я училась писать. Но никакие курсы писательского мастерства... никакой колледж... ни жизненный опыт, не сможет подготовить человека написать адекватную предсмертную записку для своих детей. Но я безусловно собираюсь попробовать.
Во-первых, я хочу объяснить, почему я это сделала. Знаю, вы не поймете. И Бен, ты наверняка прочтешь это первым, поскольку я уверена, что ты первый меня найдешь. Так что, пожалуйста, прочти это письмо до конца, прежде чем решишь возненавидеть меня.
Четыре месяца назад я узнала, что больна раком яичников. Безжалостный, неизлечимый, молчаливый рак, который полностью поразил меня до того, как я смогла распознать симптомы. И прежде, чем ты разозлишься и скажешь, что я сдалась, это последнее что я бы сделала. Если бы я могла хоть как-то бороться со своей болезнью, вы мальчики знаете, я бы боролась с ней всеми возможными способами. Но мы говорим о раке. Борьбой называется то, когда сильные побеждают, а слабые проигрывают, но это нельзя сравнивать с раком.
Рак – это не один из игроков в игре. Рак – это и есть игра.
Не имеет значения, насколько вы выносливы. Не имеет значения, сколько вы тренировались. Рак — это главный и основополагающий принцип спорта, и единственное, что ты можешь сделать, это вступить в игру, одетый в свою форму. Ведь вы не знаете наверняка... Возможно вам придется всю игру сидеть на скамейке запасных. Вам могут не предоставить шанса на борьбу.
И это я. Вынуждена сидеть на скамейке запасных пока игра не закончится, потому что нет ничего, что может спасти меня. Я могла бы погрузиться в тщательные изучения методов борьбы, но врачи слишком поздно выявили болезнь.
И теперь переходим к самой сложной части.
Должна ли я ждать конца? Позволить раку медленно забрать все, что у меня есть? Вы же помните дедушку Дуайта? И то, как эта страшная болезнь полностью поглотила его, а он в течение нескольких месяцев скрывал это от нас. Бабушке пришлось изменить всю свою жизнь, чтобы заботиться о нем. Она потеряла свою работу, а счета на медикаменты только росли из-за чего в итоге они потеряли свой дом. Бабушку выселили через две недели после смерти дедушки. Все потому, что рак забрал самое драгоценное вместе с ним.
Я не хочу этого. И не могу даже допустить мысли, что мои мальчики будут ухаживать за мной. Знаю, что, если не прерву свою собственную жизнь, мне повезет если я смогу прожить на этой земле хотя бы шесть месяцев. Может девять. Но эти месяцы отобрали бы у каждого из вас ту мать, которую вы знали. А потом, когда моего достоинства и плоти станет недостаточно раку, он заберет и все остальное. Дом. Ваши деньги на учебу. Все наши общие счастливые воспоминания.
Я знаю, что как бы я не пыталась оправдать свое решение, мой поступок все равно ранит вас троих больше, чем что-либо могло ранить в вашей жизни. Но также я знаю, что, если бы я вам рассказала о том, что хочу сделать, вы бы меня отговорили.
Больше всего мне жаль тебя, Бен. Мой сладкий, сладкий мальчик. Прости меня. Уверена, что могла бы сделать это лучшим способом, потому что ни один ребенок не должен видеть свою мать в таком состоянии. Но я знаю, что, если не сделаю этого сегодня, до твоего пробуждения, я никогда не решусь снова. И для меня это решение будет одним из самых эгоистичных. Я знаю, что ты найдешь меня утром, и знаю, что это опустошит тебя, потому что со мной происходит то же самое, когда я думаю об этом. Но так или иначе, я бы все равно была мертва до твоего семнадцатилетия. По крайней мере, в данном случае все пройдет легко и быстро. Ты можешь позвонить в службу спасения 911, они заберут мое тело спустя несколько часов. Несколько часов на мою смерть и вынос тела из дома — это гораздо лучше, чем несколько месяцев, которые потребуются раку, выполнить ту же работу.
Тебе придется нелегко решить вопрос с телом, поэтому я постаралась облегчить эту задачу, насколько это возможно. Кому-то нужно будет убраться, как только мое тело увезут, так что на кухонном столе я оставила визитку, куда тебе нужно будет позвонить. В моем кошельке осталось немного наличных, его я тоже оставила на столе.