Один из леса - Левицкий Андрей Юрьевич. Страница 5

Красной рубахи не было видно. Я попытался ускорить шаг, но добился лишь нового приступа боли в ноге. Прошел улицу, изрытую воронками, как от взрывов, потом ряд палаток, где обосновались торговцы, миновал бывшую авторемонтную станцию. Раньше она пустовала, теперь на асфальтовом пятачке с ремонтной «ямой» и зданием мастерской обосновалась какая-то банда: стоял грузовик с глухим железным кузовом, в котором нем сидели двое вооруженных байкеров, а возле ямы приткнулась пара мотоциклов, один из них с коляской… но вот трицикла не видно.

Вечерело, солнце ушло за развалины. Городская площадь тоже была изрыта воронками, всюду торчали пласты изломанного асфальта. Рытвины и земляные отвалы поросли бурьяном. На другой ее стороне, меньше пострадавшей от боевых действий, стоял Шатер.

Выйдя на площадь, я огляделся и понял, что потерял кочевника в красном. Хотя это мог быть совсем не тот, кто мне нужен, но мог ведь быть и он, и где теперь его искать? Через площадь протянулись длинные тени, похолодало. Скоро ночь. Приглядываясь, не мелькнет ли где красная рубаха, я зашагал к Шатру.

Движимая недвижимость Сигизмунда имела сложную конструкцию. Состоял Шатер из плотного армейского брезента, шкур, кожи, досок, фанеры и жести. От центрального купола расходились несколько коридоров, а еще к нему были приспособлены целых четыре палатки, причем две из них – большие, командирские, со своей планировкой. Все это, включая деревянные столбы, тросы-растяжки, дощатые и фанерные перегородки и навесы, создавало запутанный лабиринт. В нем было место для укромных спален, которые хозяин сдавал внаем, для двух гостевых залов, большой кухни и кладовых. В центре постройки пряталась бетонная будка бывшей трансформаторной подстанции, на которую Сигизмунд понавешивал замков и использовал под склад особо ценных вещей. А еще под шатром был глубокий холодный подвал – амбар для съестного.

Иногда Хан решал, что пора сниматься с места, и Черный Рынок переезжал. Но здесь он стоял уже давно, Сигизмунд успел обжиться. Интересно, что он будет делать с Шатром, когда Хан вновь надумает переселяться?

Нога все не успокаивалась. Подволакивая ее, я подошел ко входу, возле которого на табурете восседал здоровяк в джинсах с кожаными заплатами на коленях и в расстегнутой до пупа рубахе с оторванными рукавами. Он уже давно искоса наблюдал за мной, и когда я приблизился, смерив скептическим взглядом, лениво бросил:

– Из Леса, вестимо?

– Сиг здесь? – Я шагнул в проем.

– Стоять! Куда прешь, харя лесная?

Я повернулся к нему. Огромный, как боров, и, кажется, такой же тупой. К стулу был прислонен черный резиновый молоток с длинной рукояткой. Вышибала, ясно.

Он вытянул ногу, перегородив ею путь, словно бревном.

– Ну, и чё внутри забыл? На шару не наливаем.

– Скучно тебе? – спросил я. – Развлекаешься, клиентов от заведения отпугиваешь?

– Да какой ты, к мутантам, клиент? У тебя даже на шмот людской монет нету, клиент нашелся!

На его правом бицепсе – внушительном таком, как три моих, – был набит бычий череп. Ухмыльнувшись, вышибала плюнул мне под ноги и попал на ботинок.

– Вали назад в свой Лес, мохнатый.

Я заметил:

– Визгливей всех лают дворняги. Они же слабее всех кусают.

До него дошло не сразу. Секунды три, не меньше, длилось постижение тайной истины, сокрытой в моих словах, а потом на здоровяка снизошла… нет, не благодать – на него снизошла злость. Он начал привставать, ощерившись, и тут позади меня раздался женский голос:

– Кирпич, ты оборзел? Ты что себе позволяешь?

Я кинул взгляд через плечо и поэтому пропустил удар, – вышибала по прозвищу Кирпич, схватив резиновый молоток, врезал им мне в грудь.

Ноги подкосились. Упав на спину, я попытался сесть, но он пнул меня подошвой в лицо, разбил губу и опрокинул назад.

– Лежать, мутант! Когда тебе человек говорит «лежать» – ты лежишь, когда говорит «ползи» – ползешь! Понял?!

– Кирпич, прекрати!

В поле зрения появилась темноволосая девушка с ведром в руке и схватила вышибалу за плечо. Тот пихнул ее, и она едва не упала.

Зря он это сделал. Нет, на девчонку мне было начхать. Зря он отвлекся, то есть повторил мою ошибку, и при этом стоял совсем рядом, прямо передо мной.

Я резко сел. Прямой хук правой, так это называет Миха. Только ударил я не в челюсть, как положено, а в туго обтянутый джинсой пах. Не так-то легко двинуть действительно сильно по причинному месту, когда удар направлен не снизу вверх, а горизонтально… Но ведь перчатки! Все дело в перчатках!

Тканевые вставки на суставах были двойные, между ними закреплены стальные шипы. Имелся еще один, самый главный, самый важный секрет, заключенный в правой перчатке, но он мне сейчас не был нужен. К тому же ведь не просто так я тренировался, годами вколачивая кулаки сначала в подвешенные на стенах мешки с песком, а после и в сами стены, и в стволы деревьев во время стоянок, получал удары от Михи и бил его…

В каждом «пальце» было по два шипа, между ними закреплена стальная «терка» с выступающими пирамидками. Это на случай нормального удара кулаком, а можно еще бить костяшками, тогда верхние шипы торчат вперед, как таран, такой удар особенно опасен, если вколотить в горло или переносицу…

Но сейчас я нанес обычный боксерский удар. Со всей силы, помноженной на раздражение. Мне не было абсолютно никакого дела до этого бычары, не хотелось драться с ним, сто лет он мне снился со своей тупой байкерской заносчивостью! Надо было как можно быстрее разобраться с ним и двигаться дальше, а не устраивать сверку, у кого яйца больше.

Кирпич вскрикнул и отшатнулся. Прижав ладонь к паху, взмахнул молотком…

Если бы я попал под такой удар, меня бы снесло как тростинку. Но я-то был мельче и шустрее этого кабана. Наплевав на раненую ногу, я вскочил и тоже размахнулся – только двумя руками. Ладони сошлись к голове Кирпича и с очень громким, звонким, радостным хлопком врезали ему по ушам.

Такой удар может разбить барабанные перепонки. Сейчас этого не произошло, но в голове у Кирпича наверняка помутилось, а еще он на время оглох. И что-то там нарушилось, давление резко изменилось, что ли… вообще-то, подобное не типично для удара по ушам, но из носа у него плеснулась кровь.

Кирпич замычал, повалился на землю, мотая головой и разбрасывая красные капли.

– Ну ты даешь! – подала голос девушка, про которую я, честно говоря, забыл.

Запястьем стерев кровь с губ, я глянул на нее. А ничего так, симпатичная. Надо же, ухитрилась почти не расплескать воду из ведра, когда ее Кирпич толкнул.

– Так козлу и надо! – добавила она.

Голос у нее был, как бы сказать… милый. Девушку с таким голосом сразу хочется приобнять.

Кирпич с мычанием ползал у наших ног, пытаясь одновременно держаться за пах и за оба уха.

– Нет у меня на все это времени, – проворчал я, потер грудь, ноющую после удара молотком, и перешагнул через вышибалу. – Сиг срочно нужен.

– Ну так пошли, – девушка первая шагнула в Шатер.

– Давай ведро помогу нести, – сказал я вслед.

Она в ответ хмыкнула и поставила ведро на земляной пол.

– Надо же, галантный попался. Помоги.

Я на ходу подхватил ведро, тихо ругнувшись от боли в ноге. Девушка спросила:

– Вы с Сигом знакомы?

– Ага. Я тут бывал много раз, но ни тебя, ни Кирпича раньше не видел.

– Значит, давно бывал. Я в Шатре уже с месяц работаю, а Кирпич еще дольше. И кстати, меня зовут Ксюшей. Это я так, на всякий случай говорю, а то тебе, может, неинтересно…

– Я Стас. И как ты к Сигу попала, Оксана?

– Ксюша, – поправила она. – У меня отец умер, кожевник, мы на Рынке жили. Они с Сигизмундом были приятелями, и отец перед смертью взял с Сига обещание, чтоб тот принял меня к себе на службу. Теперь я здесь разносчицей.

– Официанткой, значит.

– Ага, и еще за бармена. Сиг твой…

Она снова глянула на меня и промолчала. Хотела, должно быть, сказать, что Сигизмунд – скупой хрыч и нагружает ее работой, а платит мало, но не решилась, так как не знала, какие у меня с ним отношения и не сболтну ли потом ему про ее откровения.