Женщины Флетчера - Миллер Линда Лаел. Страница 74

– Хорошо, я расскажу вам! – гремел Филд, в точности следуя отцовской манере. – Она начала ерзать на скамейке рядом со мной – услышьте меня, ибо я говорю чистую правду,– и завязки на ее корсете разошлись. Я, невинное дитя, был потрясен до глубины души!

Фон раскачивалась в кресле взад-вперед, с трудом сдерживая смех.

Филд безжалостно продолжал:

Был ли я потрясен, спросите вы, именно горой ничем не сдерживаемой плоти? – Он угрожающе нахмурился. – Так собираетесь вы меня спрашивать или нет?!

Фон заставила себя кивнуть.

Он усмехнулся и, качнувшись назад на стертых каблуках сапог, стал ждать.

– Ладно!– воскликнула его жена.– Был ли ты потрясен горой плоти?

– Конечно же нет! Я громко засмеялся, понуждаемый к этому обстоятельствами, и мой отец вытащил меня на улицу, прямо посредине своей проповеди о чревоугодии, и до полусмерти избил меня псалтырем! И это, конечно, потрясло меня до глубины души.

Фон смеялась до тех пор, пока по ее лицу не потекли слезы. Она поднялась с кресла и бессильно уронила голову на грудь Филда.

– Я так боюсь,– прошептала Фон. Филд привлек ее к себе.

– Я тоже, – ответил он.

Через пятнадцать минут он занял свое привычное место на кафедре пресвитерианской церкви Провиденса. Молва о его свадьбе явно уже успела распространиться; лица паствы были каменными от ярости.

На мгновенье Филд закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел в дверях церкви Гриффина – тот стоял, скрестив на груди руки, и улыбался. Филд проглотил застрявший в горле комок и гордо объявил о своей женитьбе на Фон Найтхорс.

Повисла зловещая тишина, затем жена судьи Шеридана, Кловис, поднялась с места, сжимая руками спинку передней скамьи:

– Уинфилд Холлистер, вам известно, как Господь относится к тем белым мужчинам, которые женятся на индианках!

Филд увидел, как его жена напряглась и высоко вскинула голову. Он откашлялся:

– Просветите меня, миссис Шеридан. Как Господь относится к этому?

Возмущенная Кловис густо покраснела.

– Вы – вы встречались с этой женщиной много месяцев, и мы знали об этом! Это просто возмутительно, вот и все!

Церковь наполнилась гулом предвкушения скандала, и Филд строго напомнил себе о том, что сегодня воскресенье, а он – проповедник.

Но не успел он ответить, как его взгляд снова приковал к себе Гриффин, который теперь шагал по проходу между скамьями с увесистым джутовым мешком за плечами. У самого подножия кафедры он перевернул мешок, и на пол с грохотом вывалились дюжины две булыжников. Гриффин нагнулся, взял в руку маленький камешек и галантно протянул его миссис Шеридан.

– Эта честь предоставляется вам, Кловис,– любезно проговорил он.– Пожалуйста, бросьте первый камень.

Серьезное лицо Кловис побледнело, и она села. Гриффин поднял еще один камень и протянул его начальнику полиции:

– А вы, Генри? Мы все знаем, что вы без греха. Длинные, подкрученные кверху усы Генри задрожали, и он отвел глаза.

Гриффин разгуливал туда-сюда, на его лице застыло издевательское подобие праведного ужаса.

– Нет желающих? Но это хорошие, крепкие камни из залива Пугет. Коснувшись плоти или кости, они действительно причиняют боль – тут вы, братья и сестры, можете поверить моему слову профессионала!

До этого момента Филд ни разу не видел, чтобы все прихожане как один покраснели. Но теперь увидел, и это было зрелище, которое он запомнил на всю жизнь.

Гриффин, с присущей ему прямотой доведя до сведения прихожан свою точку зрения, оставил на полу мешок и камни, сел рядом с Фон и приготовился слушать Филда. На его лице было написано такое усердное внимание, что Филд чуть не расхохотался.

Проповедь прошла хорошо, паства внимательно слушала его, стараясь искупить свою вину. Прихожане с восторгом распевали привычные псалмы, и не было ничего удивительного в том, что четыре различных семейства пригласили Холлистеров на воскресный обед.

Филд вежливо отклонил все приглашения, оставшись в церкви, даже когда все остальные, включая Фон, вышли наружу и остановились поболтать во дворе, под шелестящими листвой вязами. Он наклонился, вытащил из оставленного Гриффином грубого мешка булыжник и медленно повернул его в руках. Камень был крупный, грубый и пористый, покрытый сеткой ярко-зеленого мха. Возможно, он попал в мешок с берега любимого пруда Билли Брэйди, скрытого в чаще леса за палаточным городком.

Улыбка прокралась в глаза Филда Холлистера и осталась там за легкой, влажно блеснувшей пеленой. Сколько он помнил Гриффина Флетчера, тот всегда презирал официальную религию, и все же, особенно в таких случаях, как этот, Филду казалось, что никто более преданно не следовал ее основам.

Он опустился на одну из грубо обструганных скамеек близ кафедры, все еще крутя в руках камень. Гриффин был настоящей загадкой – наносил раны, а потом сам исцелял их, любил мир и покой, но всегда первым ввязывался в драку, демонстрировал всем и каждому свою страсть к Рэйчел Маккиннон, но защищал и оберегал ее с нежностью, какой Филд в нем даже не мог подозревать. В противоположность тому, как могло казаться всем, кроме Филда Холлистера, Гриффин был самым нравственным из людей. Закрыв глаза, преподобный молча помолился, чтобы его друг не сгорел в том огне, который разжег своими исцеляющими руками.

– Филд? – Это была Фон, ее рука легко коснулась его плеча.

Он обернулся и поднял на нее глаза. И, к ее чести, она не подала виду, что заметила следы слез на лице мужа.

Воздействие опия, данного ей Джонасом, еще не совсем прекратилось, и в состоянии Рэйчел смешивались сонливость и беспокойство, отчаяние и надежда, раздражение и апатия. Она пыталась вспомнить вчерашний день, но в памяти всплывало только как ее протащили по лужайке и швырнули в экипаж Джонаса.

Она вздохнула, закрыла лежавшую у нее на коленях книгу и стала неподвижно смотреть в глубину массивного камина. Она больше не питала никаких иллюзий, по крайней мере, по поводу Джонаса Уилкса. При всех своих джентльменских манерах он оказался именно таким, каким его считали Молли и Гриффин. Рэйчел содрогнулась, осознав, что, если бы не Гриффин, этим утром она бы проснулась в постели Джонаса, навсегда связанная с ним брачными узами. К счастью, он не воспользовался ее беспомощностью ни в экипаже, ни на борту корабля, на котором они, очевидно, прибыли из Сиэтла.

Не воспользовался?

Разум Рэйчел не помнил ничего, зато помнило тело. По каким-то известным лишь ему причинам, одной из которых была, по-видимому, гордость, Джонас не прикоснулся к ней.

В комнату с подносом в руках вошла Молли. Она принялась расставлять чайник и приятно позвякивающие прозрачные фарфоровые чашки на маленьком столике, стоящем между креслом Рэйчел и тем, в котором обычно сидел Филд.

– До чего же скучный день воскресенье,– вздохнула Молли, опускаясь в кресло.– Хорошо, что ты здесь, Рэйчел.

Рэйчел улыбнулась и протянула руку, чтобы разлить чай.

– Я как раз подумала, что, если бы не Гриффин, сегодня я могла оказаться совсем в другом месте. Молли, неужели он и вправду ворвался в дом судьи и вынес меня оттуда, как вы рассказывали?

Молли опять вздохнула, уютно поджимая под себя маленькие ножки и с задумчивым видом прихлебывая чай.

– Да, Рэйчел. Так он рассказал мне, когда явился, держа тебя на руках осторожно, будто ты могла разбиться. Вот тогда он и рассказал, как Джонас ударил его по затылку камнем и увез тебя.

Рэйчел ощутила внезапную потребность довериться этой доброй женщине, поделиться с ней тем, что, возможно, носит в себе ребенка Гриффина, и спросить ее совета. Но даже тогда, когда это желание только возникло в ее сердце, Рэйчел знала, что не последует ему. Молли была прежде всего предана Гриффину, и она немедленно сообщила бы ему эту новость.

– Что же теперь будет?

Хотя было тепло, Молли поежилась.

– Я, конечно, не претендую на ясновидение или что-то подобное, но всех нас ожидают неприятности, Рэйчел. И очень скоро.