Мужчины не плачут - Корсакова Татьяна Викторовна. Страница 5
Он не верил. Он просто не мог поверить, что такое может произойти. Наверное, Антон думал, что Маша будет любить его вечно…
А она и любила. Но своего ребенка она любила не меньше. И этот ребенок не требовал, чтобы она совершила убийство в доказательство своей любви к нему, а Антон требовал…
Они стояли друг напротив друга и молчали.
– Ты идиотка! – наконец сказал он. – Ты на себя в зеркало давно смотрела? Ты же уродина! Кому ты будешь нужна брюхатая?! Ни-ко-му!
– Никому, кроме тебя? – спросила Маша, придерживая за ошейник рычащего Тайсона.
– Да ты и мне не нужна, – процедил Антон. – Мне жить было негде. Меня из общаги поперли, а тут такая дура! – Его лицо, такое красивое, такое родное, до неузнаваемости изменила недобрая усмешка. – Жрать готовишь, курсовые за меня пишешь, деньги на пиво даешь, да еще и в постели ублажаешь. В постели, кстати, ты ничего, если глаза закрыть.
Это было слишком. Даже для такой терпеливой дуры, как Маша Литвинова. Наверное, пощечина выглядела бы эффектнее, чем то, что сделала она…
Удар кулаком пришелся в челюсть. Антон взвыл, схватился руками за лицо.
– Ах ты, сука!
Если бы не Тайсон, он бы ее избил, по глазам было видно, но предупреждающий рык Тайсона привел Антона в чувство.
– Убери эту тварь! – прошипел он, пятясь к двери.
– Тише, мальчик, тише. – Маша обхватила пса за шею. – Он сейчас уйдет и никогда больше не вернется.
– Я уйду! – Антон сдернул с вешалки свою куртку. – Только вот смотри, сука, не пожалей!
– Раньше ты называл меня по-другому. – Маша горько усмехнулась. Внутри было пусто, ни боли, ни обиды – ничего.
– Раньше ты была послушной дурой.
– И не била тебя по морде.
– Я приду за вещами завтра! – Он хлопнул дверью.
– Я тебе их даже упакую. – Маша села за стол, задумчиво посмотрела на пламя горящей свечи.
Подошел Тай, положил голову ей на колени.
– Все будет хорошо, – сказала она не то себе, не то Тайсону.
Ей повезло, что это случилось не дома, а на приеме у гинеколога. Кажется, только что Маша жаловалась врачу на головную боль и отеки, и вот – она уже куда-то проваливается…
…Она пришла в себя на жесткой кушетке. В кабинете царил странный полумрак.
– Что-то случилось? – Говорить было тяжело, каждое слово отдавалось в голове набатным звоном.
– У тебя, девонька, преэклампсия. «Скорую» мы уже вызвали, поедешь в стационар, от греха подальше. – В голосе медсестры слышалась озабоченность пополам с раздражением. – Допрыгалась…
Маша молчала. Из сказанного она поняла лишь то, что ей нужно срочно ехать в стационар, что специально для нее вызвали «Скорую помощь». Но что означает это загадочное слово «преэклампсия»? И почему она допрыгалась? Она следовала всем рекомендациям: пила витамины, делала разгрузочные дни, дважды лежала на сохранении. Разве ее вина, что, несмотря на все старания и разгрузочные дни, ноги все равно отекают так, что ходить она может только в шлепанцах? Разве может она что-то сделать с высоким давлением, которое в последнее время ничем не сбивается?
Впрочем, вина, может быть, и ее. Зарекалась ведь не подходить к компьютеру во время беременности, но как программист может жить без компьютера? Ей необходимо зарабатывать деньги для себя и для ребенка. А есть еще Тай, которого нужно кормить и хоть изредка баловать витаминами.
– Ну, как самочувствие? – В кабинет вошла гинеколог, немолодая улыбчивая женщина, ловко приладила к Машиной руке манжету тонометра.
– Голова болит. – Маша виновато улыбнулась.
– Голова болит потому, что давление у тебя высокое. – Врач не сводила взгляда со стрелки тонометра. – Сто шестьдесят на сто десять, и это после укола. Ну, вот что, красавица, – она успокаивающе погладила Машу по руке, – в больницу тебе надо. И быстренько…
– Я не могу в больницу. – Маша попыталась сесть, в голове тут же что-то взорвалось. Девушка зажмурилась и со стоном опустилась обратно на кушетку.
– Это даже не обсуждается, моя хорошая, – сказала врач с нажимом. – Положение очень серьезное. Тут дело такое – сейчас ты козочкой скачешь, а через мгновение уже в коме лежишь. Вот так-то…
– У меня дома собака…
– А в животе у тебя – ребенок! И в первую очередь ты должна думать о нем. О собаке соседи позаботятся, позвонишь им из больницы. – Врач бросила быстрый взгляд на наручные часы, сказала успокаивающе: – «Скорая» вот-вот приедет, ты не волнуйся.
Маша лежала одна в полутемной палате. Сквозь щель в неплотно задернутых шторах просачивался мутный свет.
– Темнота нужна, чтобы не спровоцировать повторный приступ, – объяснила молоденькая медсестра, плотнее задергивая шторы.
Маша устало прикрыла глаза, свободной от капельницы рукой погладила себя по животу. Ребенок вел себя беспокойно: пинался и без конца ворочался.
– Брыкается? – спросила медсестра.
– Брыкается.
– Что ж ты хочешь? Тебе плохо, и ему плохо…
– А что с нами будут делать? – отважилась спросить Маша.
– Сохранять вас будут, давление держать.
– А если не получится?
– Да получится все, что за мысли?!
– А все-таки…
– Ну, если не получится, придется тебе рожать по-быстрому.
– Еще рано ведь! – всполошилась Маша. – Срок не подошел.
– Рано – не рано, это не нам с тобой решать, на это у нас врачи имеются. – Медсестра проверила капельницу и, аккуратно притворив за собой дверь, вышла из палаты.
К вечеру Маше стало лучше, но вставать ей все равно строго-настрого запретили. Пришлось просить все ту же медсестру, чтобы позвонила соседям, пристроила беспризорного Тайсона.
К обеду следующего дня в палате у Маши появилась соседка, высокая брюнетка, невероятно красивая, даже несмотря на болезненную бледность и огромный живот. Соседку звали Ликой. Они как-то сразу сблизились. Может, оттого, что они были одного возраста и у них обеих оказались схожие диагнозы.
В отличие от Маши, Лика не являлась одинокой. У нее был муж, собственный дом за городом, спокойная и сытая жизнь. Маша стеснялась спросить, почему соседку не навещает муж и почему она, такая обеспеченная, вместо того чтобы обратиться в частную клинику, выбрала обычный роддом.
Лика сама ответила на ее невысказанные вопросы: муж в командировке за границей, а частным клиникам она не доверяет, и вообще слишком скучно лежать в одиночестве в VIP-палате, когда можно пообщаться с нормальными людьми.
Схватки у Лики начались вечером, а ближе к полуночи ее забрали в родзал. Маше не спалось. Она бесцельно бродила по пустой палате, вглядывалась в черный прямоугольник окна, беспокоилась. У Лики было такое лицо… Все боятся родов – это нормально, но в Ликиных глазах стоял не просто страх, а какая-то обреченность.
Маша вышла в коридор, прислушалась – отголоски, женский крик… Лика?..
Сердце вдруг болезненно сжалось, перед глазами поплыл серый туман. Пошатываясь, придерживаясь за стены, Маша побрела по коридору. Она потеряла сознание, не дойдя нескольких шагов до сестринского поста…
– …Как тебя зовут? – Настойчивый мужской голос прорывался в ее безмятежное забытье, не давал покоя, заставлял жить.
– Маша…
– Фамилия?
– Литвинова…
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три…
– Сколько видишь пальцев?
Она с трудом приподняла налитые свинцом веки – все тот же серый туман, только не однородный, а рваный. В прорехах тумана что-то маячило…
– Ну, Маша Литвинова, сколько пальцев? – снова спросил голос.
Она попыталась сосредоточиться.
– Три… Нет, четыре!
– Правильно – четыре.
– Что со мной? – Язык был сухим и таким большим, что, казалось, с трудом помещался во рту.
– Теперь уже ничего страшного. – Над ней склонился мужчина в синей хирургической шапочке и с болтающейся под подбородком стерильной маской. – Сделали мы тебе, Маша Литвинова, экстренное кесарево сечение.