Назад в юность. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич. Страница 36

Следующий день прошел скомканно. Кто-то бегал, сдавая еще не сданные зачеты, остальные сидели на парах, которые велись формально, потому что у всех было предпраздничное настроение и хотелось побыстрее закончить.

После занятия по латыни преподавательница поздравила нас с Новым годом и удалилась. Мы закрыли аудиторию на ключ и начали праздник. Девочки, все бывшие десятиклассницы, серьезно отнеслись к этому делу, и вина было значительно больше, чем закуски. Несмотря на мои уговоры, все радостно пили за Новый год и приближающуюся сессию. Как я и думал, кончилось это не очень хорошо: двух наших одногруппниц пришлось приводить в себя мокрыми полотенцами. К счастью, в аудитории были две раковины с кранами. Но все когда-нибудь кончается. Девочки пришли в себя, и мы распрощались до факультетского вечера, который должен был состояться в последний день декабря.

Тридцать первого я собирался на вечер под непрестанные нравоучения бабушки. Мама была на работе, ей, как ответственному человеку, была доверена «почетная миссия» — дежурство в новогоднюю ночь.

— Ты, Сережка, смотри много не пей, а то пойдешь домой, и тебе по мордасам надают, хоть и Новый год. И к девкам не приставай, их у тебя и так куча. Давай я тебе галстук-то поправлю, а то криво сидит. Ежели все-таки к бабе своей пойдешь, гляди детей не наделай, я с ними сидеть не буду.

Вот под такой аккомпанемент я собрался и ушел.

Когда я явился в большой физкультурный зал со стоящей в центре елкой, там уже толкалось полно народу. Пока веселье еще не было в разгаре, но некоторые уже уединялись и, пряча бутылки, разливали по стаканам все, что смогли пронести. Быстро прошла торжественная часть, выступившие преподаватели поздравили всех и поспешили удалиться кто домой, а кто по кабинетам для более интенсивного проведения праздника. Лишь некоторые преподаватели помоложе остались в зале, ища глазами понравившихся студенток.

Я стоял один. Никто меня не тревожил и не предлагал выпить в туалете. Играла музыка, но почему-то мне было одиноко и грустно. Я пытался анализировать свои мысли и ощущения, но никак не мог понять, почему так себя чувствую. Уже начал свои речи Дед Мороз, вокруг слышались песни и смех, а мой ступор никак не проходил. Но ко мне подбежали несколько девочек из моей группы:

— Ой, Сережка, привет! А почему ты такой грустный? Давай мы тебя развеселим! Для начала пойдем в общежитие, там у Светки уже стол накрыт. Мы посидим немного и отправимся танцевать.

И мы двинулись всей толпой в общежитие. Действительно у Светки был накрыт стол. Я шепотом спросил у соседки, по сколько скидывались, но меня послали по известному адресу, сказав, что уже за все заплачено. Посидели около часа, выпили по два фужера шампанского, поздравили друг друга с Новым годом, а потом устроили танцы прямо в комнате. Но так как я был единственным кавалером, а девушкам хотелось большего, то, выпив еще по бокалу вина, мы вновь отправились в зал. Удивительно, но после спиртного и разговора мне как-то стало легче, словно ушла тяжесть с души, неизвестно как туда попавшая. И я наконец понял, что со мной было: я просто подсознательно не хотел идти на этот вечер, смотреть на радующихся людей, которые не знают, что будет через день, через десять лет. Я тоже, конечно, теперь уже не знал, что будет со мной и моими близкими, и вообще не мог понять, в том ли я мире живу, где жил до переноса моего сознания, но то, что все мои ближайшие друзья будут жить по-другому, — это точно. А вот сохранятся ли основные события глобального масштаба, даже без моего вмешательства, — это большой вопрос.

Я опять стоял один, когда ко мне подошла Ирка Аронова. До сегодняшнего дня весь семестр она со мной не здоровалась: проходила мимо, гордо отвернув голову, как будто я ее чем-то смертельно оскорбил. Она была в той же мини-юбке, которая так привлекала парней во время экзаменов. Больше таких юбок у нас никто из девчонок не носил.

А сейчас Ирка негромко пригласила меня на танец. Во время танца она прижалась своей немаленькой грудью ко мне и начала говорить:

— Сережа, я знаю, что была неправа, когда так набросилась на тебя. Ведь ты ничего плохого не имел в виду, когда говорил, что я и так поступлю. Просто я поспорила с отцом, что смогу без его поддержки это сделать, и когда получила тройку, то поняла, что мне придется идти и просить его, а тут ты еще мне напомнил об этом, вот я и психанула… Но я не это хотела сказать. Моего отца переводят в Москву, и я тоже уеду после сессии, буду учиться, наверное, в Первом меде. Я оставлю тебе адрес и прошу тебя, пиши мне иногда. И еще раз прошу, прости меня, пожалуйста. Я наблюдала за тобой эти полгода, ты очень талантливый человек, я даже не знаю, кого и сравнить с тобой. Если ты вдруг захочешь перевестись в Москву, то, я думаю, мой отец сможет тебе помочь, мы уже говорили с ним на эту тему.

В ответ я сказал Ире, что и не думал на нее обижаться, что, конечно, я ее прощаю, хотя и считаю, что ей не за что просить прощения, и обязательно напишу. А вот насчет перевода…

— Ира, давай этот вопрос проверим временем. Если через год тебе также будет хотеться, чтобы я был рядом, тогда и поговорим об этом. Я желаю тебе удачи и счастья.

И мы, спрятавшись за колонной в коридоре, целовались, как полгода назад во время сдачи вступительных экзаменов.

Вечер, как ни странно, прошел спокойно. Было несколько попыток подраться среди старшекурсников, разгоряченных спиртным, но наши дежурные их быстро пресекали, и через пару часов все потихоньку разошлись, кто в общежитие продолжить праздник, кто домой спать. А вот я снова шел по городу, провожая уже вторую девушку за два дня.

А моя бабушка не так уж и не права. Носом, старая, чует мою натуру.

У подъезда Иркиного дома мы еще раз поцеловались, и я отправился домой, почему-то вновь впадая в депрессию.

* * *

Начало января мое настроение не улучшило. Я был весь в сомнениях, принятые ранее решения казались глупыми. Куда я гоню, зачем мне это надо? Может, лучше просто жить, учиться и, пользуясь своим жизненным опытом, знакомиться с девушками? Бросить работу в оперблоке, которая забирает массу сил… Особенно меня занимали такие мысли, когда я шел домой после очередного дежурства. За ночь было три операции, и я всю ночь не спал. Закончил уборку уже около восьми часов, а еще предстояло пойти на консультацию перед экзаменами, чтобы не обиделись преподаватели.

Все, решено. Первым делом надо найти другую работу в больнице. Потом надо думать, что ответить Сидоровой на ее предложение работать лаборантом на кафедре, и потихоньку готовить материал для будущей диссертации. Конечно, я даже не собирался соглашаться, но мне хотелось найти такой вариант отказа, чтобы не обидеть Анастасию Михайловну. Но больше всего я думал о предложении Ароновой перевестись в Москву, и моя депрессия еще сильнее усугублялась оттого, что я не находил сейчас смысла учиться в столице. Мне было гораздо удобнее учиться в этом городе, где я уже успел заработать определенную репутацию, а в Москве придется все начинать с самого начала, да еще бороться с предвзятым отношением преподавателей, которые стопроцентно узнают о том, кто способствовал моему переводу.

«Нет, — рассуждал я, — я все правильно сделал. У Ирки характерец очень тяжелый. Вон полгода меня не замечала. На нее надеяться себе дороже, а чем жить с ней, лучше тогда уж с коброй».

Вот такие мысли и посещали меня всю первую половину января.

Сессия прошла спокойно, все четыре экзамена я сдал на пятерки и получил повышенную стипендию. Такое в прошлой жизни меня бы точно обрадовало, а в этой наличие еще одной десятки оставило равнодушным.

Впереди были две недели каникул, и я решил, чтобы еще раз определиться с дальнейшими планами, съездить на недельку в деревню половить рыбу. В спокойной обстановке, когда вокруг только небо и лед, может быть, появится большая ясность мысли.