Время черной луны - Корсакова Татьяна Викторовна. Страница 13

– Лия?

– Да? – Черные глазищи смотрели с такой надеждой, точно он спаситель человечества как минимум…

– Ты же, наверное, замерзла и есть хочешь?

Девчонка в ответ равнодушно пожала плечами – понимай как хочешь.

– Значит, давай так: ты сейчас иди в ванную, вымойся, отогрейся, а я тем временем завтрак приготовлю. Ты чай любишь?

– Кофе.

– Хорошо, кофе. Позавтракаем, кофейку попьем и все обсудим. На свежую голову, понимаешь?

– Я ключи от своей квартиры потеряла, не могу попасть, – вдруг сообщила гостья.

Ясно, в свою квартиру попасть не сумела, решила попытать счастья в чужой.

– А что ж к родителям не пошла?

– Отца нет, а мама… мама в больнице.

– А друзья?

– Подружки улетели в отпуск в Египет, а Анатолий Маркович в Стокгольме на конференции.

– А кто у нас Анатолий Маркович?

– Отчим. Мамин муж…

– Понятно. Друзей и родственников нет, потому ты решила прийти к первому встречному? – Вообще-то, людей с расшатанной психикой лучше не нервировать каверзными вопросами, но уж больно любопытно, почему из всех возможных вариантов эта несчастная выбрала именно его. Ведь наверняка, помимо близких, в ее жизни есть еще и знакомые, сослу-живцы. Кто-нибудь да помог бы.

– На мне ваш пиджак был, – она виновато улыбнулась, – я подумала, что это что-то значит.

Значит. То, что он дурак безмозглый, раз разбрасывается своими вещами направо и налево, а больше ничего. Во всяком случае, ничего такого, о чем думает эта… Лия.

– Иди пока мойся, – Монгол тяжело вздохнул. Бесполезно сейчас что-то опровергать, доказывать бедной девчонке, что он никакой не рыцарь в сияющих доспехах, а самый обыкновенный мужик. Не то чтобы совсем уж бездушный, но и не без изъянов.

– А где у вас ванная? – Девчонка обеими руками придерживала норовящую распахнуться на груди больничную сорочку, с тоской поглядывая на отобранный пиджак.

– Прямо по коридору. – Ни на сорочку, ни уж тем более на грудь Монгол старался не смотреть. Во-первых, все, что нужно, он уже видел в морге во время реанимационных мероприятий, а во-вторых, невежливо пялиться на беззащитную девушку. – Я тебе сейчас что-нибудь из одежды поищу. Хочешь?

Гостья радостно закивала и тут же поморщилась. Наверное, голова болит.

– А это барахлишко мы выбросим. Не возражаешь?

Она согласилась. Кто ж станет печалиться, расставаясь с такой-то «красотой»? Одежки для Лии нашлись быстро. Вот и пригодились вещи, оставшиеся от экс-подружки. Хорошо, что она не все успела забрать. Брючки, пожалуй, будут длинноваты, у экс-подружки ноги «от ушей», ну да не страшно – можно и подвернуть, если что. А свитерочек должен подойти.

– Ты не спеши, – Монгол протянул Лие одежки и полотенце, – поваляйся в ванной, расслабься, согрейся. Там на двери защелка есть. Так что не бойся, – добавил он, поймав ее настороженный взгляд.

– Я и не боюсь.

Неправда, по глазам видно. Она теперь пуганая, всего боится.

– Ну, вперед!

Монгол подождал, пока за Лией захлопнется дверь, секунду-другую послушал шум льющейся воды, потом прихватил телефон и на цыпочках прошел на кухню.

Для того чтобы узнать номер Франкенштейна, пришлось разбудить Зубарева. Никаких угрызений совести по этому поводу Монгол не испытывал – не все ж ему одному расхлебывать последствия той чумовой ночки в городском морге. Зубарев долго не мог понять, что от него требуется, мычал что-то нечленораздельное, ругался и даже бросал трубку. Но Монгол был настойчив и последователен, и минут через десять номер Франкенштейна красовался в его записной книжке. Второй этап операции под кодовым названием «Помоги ближнему своему» представлялся Монголу более сложным, чем первый, но, к превеликому его удивлению, Франкенштейн, еще вчера совершенно невменяемый, сегодня был бодр и вполне трезв. И в сообразительности этому рыжему не откажешь. Повторять три раза, как Зубареву, ничего не пришлось, ситуацию просек с ходу.

– Хочешь, чтобы я выяснил, из какой больнички наша покойница дала деру? – Голос Франкенштейна вибрировал от нерастраченного боевого запала. Забыл уже, что ли, о выговоре с занесением в личное дело?

– Хочу. Она что-то такое говорила про убийство…

– Посттравматический шок, – не дослушав, изрек Франкенштейн. – А может, ее чем-нибудь наркотическим обезболивали, вот и вышла девонька на психозик.

– На что девонька вышла? – переспросил Монгол, перекладывая трубку к другому уху.

– На психозик. Такое бывает, от промедола у некоторых башню сносит, галлюцинации всякие начинаются, видения устрашающего характера. Ты там ее расспроси поподробнее. Очень любопытно, что конкретно ей примерещилось. – В трубке послышалось сосредоточенное сопение, а потом Франкенштейн сказал: – Или это последствия клинической смерти, гипоксия мозга и все такое.

Что именно, Монгол уточнять не стал, но подумал, что поговорить с девочкой стоит.

– Дай мне минут пятнадцать, максимум полчаса, и я все разузнаю. – В трубке раздались гудки отбоя.

На приготовление завтрака – ничего экстраординарного: бутерброды с ветчиной и сыром – много времени не потребовалось. Монгол строгал ветчину и прислушивался к звукам, доносящимся из ванной. Вместо шума воды оттуда доносился слабый плеск. Похоже, девчонка решила понежиться в ванне. Это хорошо, горячая вода расслабляет и приводит мысли и чувства в порядок. Жаль, не дал он ей ароматическую соль с лавандой, оставшуюся в наследство от бывшей, да теперь уж поздно. Придется так, без лаванды…

Франкенштейн позвонил через пятнадцать минут, как и обещал. Оперативно, ничего не скажешь.

– Она где-то рядом? – спросил он заговорщицким шепотом.

– Девчонка? – Монгол плюхнул на бутерброд толстенный ломоть сыра. – Нет, в ванной.

– Хорошо, что в ванной, – в голосе Франкенштейна прозвучала тревога, – ты, Монгол, главное, не паникуй.

– С чего бы это мне паниковать? – Ох, не решил ли, часом, зубаревский дружок продолжить прерванный алкогольный марафон. – Что узнал-то?

– Узнал. Я такое узнал – аж волосы дыбом. Девица-то твоя, оказывается, в розыске. Что она там тебе про убийство плела?

– Говорила, что в больнице ее кто-то пытался убить.

– Ну, так она тебе почти не соврала, – икнув, Франкенштейн продолжил: – Только не ее пытались убить, а она убила.

– Кого? – Готовый бутерброд выпал из рук и шлепнулся под стол.

– Санитарку. Там такое дело, – зачастил Франкенштейн, – эта… твоя подопечная сутки в коме пролежала, а ночью, видать, очухалась и санитарку, которую посадили за ней присматривать, порешила. Дежурная медсестра говорит, что девица совсем плохо соображала, почти ничего не помнила, но с виду на буйную не была похожа. Говорит, что только на пару минут с поста отлучилась по каким-то своим делам, а потом услышала вопли нечеловеческие.

– И что?

– А ничего, там этажом ниже родильное отделение, еще и не таких криков наслушаешься. Подумала, что кто-то из рожениц орет. В общем, обратно в палату тетенька не спешила, а когда наконец вернулась, то нашла санитарку со сломанной шеей и окошечко настежь распахнутое. А пациентка – тю-тю. Упорхнула пташка, прямо в окошко и упорхнула.

– На каком этаже окошко? – зачем-то спросил Монгол.

– Представь себе, на втором. До земли метров шесть, не меньше. Просто ниндзя какая-то, а не баба.

– А убийца?

– Не было никакого убийцы. Кроме нее, разумеется. Никто ничего подозрительного не видел. Монгол, мне твои чувства понятны: ты ее, почитай, с того света за волосы вытащил, тебе ее жалко, но пойми – девка не в себе! Она, может, и не ведает, что творит, но это ж не оправдание. Ей если и не в тюрягу, то в дурку, как пить дать, надо. На освидетельствование.

– На какое освидетельствование?

– Судебно-психиатрическое. Какое ж еще! В общем, так, Монгол, я сейчас ментам отзвонюсь, сообщу, что девица у тебя, а ты уж присмотри там за ней, пока опергруппа не приедет.

– Погоди, – Монгол подобрал с пола бутерброд, положил на край стола, – как она могла кого-то убить? Ты ведь видел, какая она мелкая. Да ее же саму хворостиной перешибешь.