9. Волчата - Бирюк В.. Страница 65
Вот как описывает эту историю С.М. Соловьёв:
«…этот Антоний был в заговоре с княгинею и даже целовал спасителев образ с клятвою, что никому не откроет о княжеской смерти, причем еще тысяцкий Юрий сказал: „Не годилось бы нам давать епископу целовать спасов образ, потому что он святитель, а подозревать его было нам нельзя, потому что он любил своих князей“, и епископ отвечал на это: „Бог и его матерь мне свидетели, что сам не пошлю к Всеволодовичу никаким образом, да и вам, дети, запрещаю, чтоб не погинуть нам душою и не быть предателями, как Иуда“. Так говорил он на словах, а в сердце затаил обман, потому что был родом грек, прибавляет летописец, первый целовал он спасов образ, первый и нарушил клятву, послал к Всеволодовичу грамоту, в которой писал: „Дядя твой умер; послали за Олегом; дружина по городам далеко; княгиня сидит с детьми без памяти, а именья у нее множество; ступай поскорее, Олег еще не приехал, так ты урядишься с ним на всей своей воле“».
Обращает на себя мотивировка: «а именья у нее множество». Гамзилу зовут не честью — Черниговский стол самый почётный, не славой, не законом — по лествице Гамзила после смерти Свояка — старший в роду Гориславичей. Нет, епископ, хорошо зная этого человека, предлагает возможность безбоязненно пограбить вдову и сирот.
Гамзила многое унаследовал от своего отца. Тот, влезши между сыновьями Мономаха на Великокняжеский стол, стравливал между собой русских князей, организуя «княжескую чересполосицу» — давая одним городки в уделах других. Данные Новгороду вольности превратили боярское вече в регулярный мордобой на мосту через Волхов. Киевляне, отданные на разграбление княжеским тиунам, были разозлены настолько, что немедленно после смерти Всеволода, подняли восстание против его наследника и брата, предали на поле боя, забили жену и детей, и его самого дубьём.
Гамзила был похож на отца. Но — хватки не хватало. Или — времена поменялись. Историки оценивают его как самого слабого из Великих Князей той эпохи. Кажется, именно он первым стал жаловаться в письменной форме на своих бояр: «а они едучи не едут». В смысле: при объявлении сбора боярских дружин в поход, бояре соглашались, но не приходили.
Образ мудрого патриарха, сидящего на великокняжеском столе в Киеве и отечески скорбящего о неразумности двоюродного брата Игоря-Полковника не соответствует реальному историческому персонажу.
Впрочем, и главный герой — Игорь-Полковник, изображённый витязем без страха и упрёка, вообще ни в какие ворота этики 21 века не лезет.
Говорят: «Историю пишут победители». У кого-то, где-то… «Не знаю где, но не у нас». У нас: героический эпос, главные события которого — преступление, наказание, побег.
Князь Игорь — изменник.
В местной терминологии — «вор». В предшествующий своему «призыву к единению» год, он отказывается идти в общерусский поход на половцев, собираемый Великим Князем. Не исполняет своей присяги, крестного целования. За такие дела в приличных странах рубят головы, сажают в казематы, отнимают земельные владения. Именно так Фридрих Барбаросса поступает со своим двоюродным братом и другом детства — саксонским герцогом Генрихом Львом. У нас… по-нашему. Изменник государю Русскому — символ патриота России?
Игорь — мародёр.
Цель его похода — захват имущества разгромленного годом раньше противника. «Загребать жар чужими руками» — русская идиома. Более старая: «тащить добычу из-под чужой сабли». И это, сначала, у Игоря получается:
Игорь — провокатор.
Предшествующий общерусский поход закончился перемирием между Степью и Русью. Игорь, не участвовавший в походе, не считает себя связанным таким соглашением, не считает себя князем Русским. И подставляет всю Русскую землю:
«Время двинулось назад» — столетие назад, ещё до Мономаха, Тугоркан с Боняком вырезали десять тысяч русских ополченцев, на вёрсты завалили берег речки Альты порубленными телами русских крестьян. Потребовался гений Мономаха, десятилетия непрерывных войн, реки крови, возы подарков половецким ханам, толпы русских рабов, «добровольно» отдаваемых в Степь, чтобы осадить степняков…
Игорь — психически не адекватен.
Неуёмное, глупое тщеславие во взрослом мужчине (Игорю в момент его похода — 34 года) выглядит как проявление больной психики, как борьба с детскими комплексами. Он всё ещё пытается что-то кому-то доказать, пытается «взять свою славу». И — «поделить былую». А для этого выбирает для грабежа становища лично ему хорошо знакомого своего старого боевого товарища — хана Кончака.
Человек един во всех своих проявлениях. Предав государя, сюзерена, боевое братство, князь Игорь предаёт, подставляет и Родину. И Русскую землю вообще и, конкретно, жителей своих наследственных Черниговских-Северских земель. Странно ли, что он предаёт и свою жену, таинство брака, становится двоеженцем? И уж вполне естественным образом он изменяет новым клятвам нового, половецкого брачного обряда. Да и брата с сыном бросает в плену поганых. Об остальных пленниках, о дружине — и речи нет. Кто там «рыщет по полю, ища себе чести, а князю славы»? Князь себе славу всё равно найдёт. А вот остальным «честь» — правильно носить ошейник на рынке в Кафе.
Вот такой персонаж прибегает в Киев и… и все радуются:
А чему радуемся? Что такая… личность снова на свободе? Ждём следующую серию аналогичных приключений?
Кто мог настолько извратить нормальную логику, основанную на оценке последствий этой глупой авантюры для русского народа? Кто посмел превратить изменника, предателя, мародёра, двоеженца… князя Игоря — в героя? Только тот, кому плевать и на логику, и на государство, и на веру, и на народ, но очень важны чувства, переживания.
Например, влюблённая женщина. Но на Руси женщины не сочиняют баллад.
Женщины много поют. Вечерами на общей работе, на праздниках, в церквах… Но не былины, баллады, эпосы… А на Западе? Конкретно — во Франции середины 12 века? Где и когда русская аристократка могла пересечься с французским менестрелем? Так плотненько, что не только ощутить вкус от выслушивания героических, светских баллад, но приобрести навык к их сочинению?
В «Слове» приведён ряд батальных эпизодов. Но женщины не идут в армию. Если только эта армия — не сопровождающая их охрана.
Здесь две технические неточности. Так может сказать свидетель боя, наблюдающий его со стороны. Например, из обоза воинства, охраняющего высокопоставленную особу женского пола и её свиту.
В «Слове» есть вещи, изначально известные только самому Игорю. Но кому он мог их так откровенно рассказать? Или сочинить, например, никем из русских не слышанный спор хорошо знакомого Игорю, боевого товарища — хана Кончака с ханам Гзаком?
Сплошные загадки. Которые приводят к одной скандальной истории этого десятилетия, к великолепно проведённой специальной операции византийской разведки. Но об этом позже.