Таня Гроттер и колодец Посейдона - Емец Дмитрий Александрович. Страница 54

– Я просто обожаю эту крошку! Гробби, покажи Грызиане язычок! Я хочу посмотреть, не раздвоенный ли он! – сказала она.

– И не надейтесь! Я гибрид змеи и хомяка. Яд у меня в защечных мешках, – мгновенно нашлась Склепова.

Грызиана снова расхохоталась и похлопала ее по плечу.

– Когда закончишь Тибидохс, прилетай в мой Лысегорский офис. Мы открываем новую передачку «Мертвый час». Чернушная передачка, но очень пафосная. Общение со знаменитыми покойниками в прямом эфире. Для начала копнем Калигулу, затем императора Вильгельма, а дальше как пойдет по звонкам зрителей, – сказала она.

– Что, кроме меня, лопатой уже некому работать? У меня маникюр, – капризно заявила Склепова.

Грызиана подмигнула ей бельмастеньким глазом.

– Ты не надейся, что тебе сразу доверят лопату! А вот на роль ведущей я бы, пожалуй, тебя попробовала. Как ты, не против?

– Рискнуть можно. Если знаменитые мертвяки не будут трогать меня за коленки. «Эй вы, – скажу я, – руки прочь! У меня все в порядке с коленным рефлексом», – сказала Склепова.

Принц Омлет, загипсованный от шеи и до пяток, с доброй дюжиной костеросток под гипсом, мрачно белел на носилках.

– Мы с тобой еще встретимся! – прохрипел он Ягуну.

– Обязательно. Ты так просто не отделаешься, – заверил его Ягун.

Принц Омлет с тревогой взглянул на него и прикусил губу.

Ягун только что вернулся из магпункта, где всю ночь просидел у постели Кати Лотковой. У Кати было сотрясение мозга и несколько переломов. Лишь сейчас Ягун смог отлучиться, оставив ее на Недолеченную Даму. Санитарным джиннам он не доверил бы даже раздавленного таракана. Празднуя победу сборной Тибидохса, они с вечера надышались эфиром и, витая под потолком магпункта вместе с поручиком Ржевским, пели старые азиатские песни. Изредка вспоминая о Лотковой, поручик пикировал к ней с потолка и, тревожа больную, только-только забывшуюся сном, орал:

– Катька, что ты лежишь-болеешь, костями белеешь? Может, стаканчик яду, а? Скорее покидай свое бренное тело и летай вместе с нами!

После третьей такой выходки наэфиренный до бровей поручик достал Ягуна, и тот дрыгнул-брыгнул его из магпункта вместе с джиннами, оставив только его супругу, Недолеченную Даму, кое-что понимавшую в лечении.

– В мое время, чтобы заниматься медициной, не нужен был диплом. Достаточно было иметь крепкие нервы и немного желания. Когда наш замок осаждали, я лично сделала десяток трепанаций и с полсотни ампутаций… К сожалению, никто из моих пациентов не выжил, чтобы сказать мне большое человеческое спасибо, – вспоминала Дама.

Не слишком надеясь на такую помощницу, Ягун бегал по магпункту и поочередно хватался за бабусины мешочки и пузырьки, сердясь на Ягге, что она не вела никаких записей. Он даже вытащил из постели Ваньку Валялкина, который понимал в медицине чуть больше – как-никак специализировался на ветеринарной магии.

– Ягун, перестань на меня давить! Я не умею лечить людей! – отбивался Валялкин.

– Хорошо, представь, что Катя не человек… Как бы ты ее лечил, если бы она была, ну, скажем, собакой? – напирал Ягун.

– Я бы первом делом пощупал ей нос и, убедившись, что он влажный, перестал бы гнать волну, – зевая, сказал Валялкин.

Он еще с вечера убедился, что состояние Кати хотя и тяжелое, но стабильное, и особенно не переживал. Заварив укрепляющие травы, он велел Ягуну поить Лоткову через каждые два часа и здесь же, в магпункте, за ширмой, стал укладываться спать.

– Эй, как ее поить, чайной ложкой? – крикнул Ягун.

– Да хоть поварешкой… Только не буди ее и меня тоже! – взмолился Ванька.

И вот теперь все прощались на стенах.

Кэрилин Курло и Демьян Горьянов, взявшись за руки, стояли в стороне, у зубца. Вокруг них была мертвая зона – метров в десять, которую никто не решался нарушить. Курло и Горьянов нежно смотрели друг на друга, а внизу, под стеной, пузырился и кипел тинистый ров.

Ягун смотрел на них и качал головой.

– Родственные души, мамочка моя бабуся… Вчера на матче поцапались, а теперь водой не разольешь… Если когда-нибудь у них будет чадик, Мефодию Буслаеву придется уйти на пенсию. Повелителем мрака ему явно не быть. Профи вытесняют дилетантов, – буркнул Ягун.

Тренер невидимок что-то крикнул. Все поспешно стали рассаживаться по метлам. Грызиана, которой взбрело в голову прошвырнуться в Магфорд, забралась в свою запряженную гарпиями карету, посадив с собой Джейн Петушкофф и тетю Настурцию. Оператору и гримеру не хватило места, и их сослали на запятки.

Тетя Настурция восхищенно разглядывала золоченую карету Грызианы.

– Вы, русские, загадочный народ! У вас нет денег, но вы ездите в таких роскошных экипажах! У нас, англичан, деньги есть, но мы тратим их только на овсянку! Наши деньги лежат в банках, – сказала она.

– У нас в стране нет таких больших банок. Жить надо весело, а умирать шумно, – сказала Грызиана и свистнула кучеру.

Кучер привстал на козлах и щелкнул длинным кнутом.

– Ну, милые! Ну, залетные! Гони, язви вас в душу! – с надрывом крикнул он на гарпий.

Золотая карета, как в перину, нырнула в кучевое облако. За ней потащились невидимки в одинаковых плащах и угрюмо полетел Кенг-Кинг, у которого после одурительного мяча трещала голова.

Проводив невидимок, Баб-Ягун, Ванька, Таня, Пипа, Гробыня, Ритка Шито-Крыто и еще с полдюжины старшекурсников отправились в кабинет Сарданапала. Предмет разговора прорисовывался неопределенно, однако потребность в обсуждении существовала. А потребность, как известно, рождает возможность, а возможность – желание, а желание – аппетит, а аппетит приходит во время еды, а еда – это потребность. В общем, замкнутый круг.

Нырнув в низкую дверцу, ведущую со стен в Большую Башню, они долго поднимались по винтовой лестнице. Впереди, с достоинством покашливая, витал Ржевский и нес всякую ахинею, не столько скрашивая, сколько распыляя досуг.

Таня едва сдерживалась, чтобы не дрыгнуть поручика, который вздумал ни с того ни с сего провозгласить, что Глеб Бейбарсов роковой мужчина и что он, Ржевский, собирается завести себе такую же бамбуковую тросточку. Ванька, слушая эти разговоры, желтел, синел, зеленел, а под конец, устав менять цвета, утвердился на благородной бледности. Наконец Тане удалось отослать Ржевского за Безглазым Ужасом, блуждавшим в подвалах.

Ягун толкнул дверь кабинета академика и, потрясенный, замер на пороге.

Тетя Настурция провела здесь всего две ночи, однако за это время строгий кабинет академика ухитрился приобрести очертания женской спальни. В воздухе витал запах магических духов «Мамона». Посреди кабинета красовалась складная походная ширма с цветочками. Страдавшая манией преследования тетя Настурция была убеждена, что в жуткой России за ней обязательно станут следить бородатые мужики в красных рубахах, и собиралась прятаться от них за ширмой. Когда мужиков в рубахах на Буяне не оказалось, тетя Настурция испытала смутное разочарование.

Клетка, в которой академик хранил самые опасные черномагические книги из своей коллекции, была по забывчивости оставлена открытой. Изголодавшиеся книги, которые тетя Настурция, разумеется, и не думала кормить, вырвались наружу и разодрали в клочья мемуары некоего У. Мертвечилова, где он описывал свои загробные странствия.

Прикормив черномагические книги сырым мясом и заманив их назад в клетку, Таня подошла к книжному шкафу. Пол рядом со шкафом был осыпан осколками стекла. На кожаных переплетах вспыхивали золотые буквы: «Тайны вуду», «Моральный аспект аморальной магии», «Дурацкое беспокойство как первичная энергия бытия», «Нераскрытые магические убийства XI–XIX вв.». Книги беспокоились, сгущая и без того неблагополучную ауру. «Справочник практикующего некромага» даже вытянул белую призрачную руку, пытаясь притянуть Таню к себе.

Таня покачала головой. Она замечала, что на нее особенно реагируют почему-то именно книги по темной магии. Книги же по светлой магии к ней довольно равнодушны. «Ничего себе дела! Они вообще в курсе, что я на белом отделении?» – подумала она рассеянно.