Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич. Страница 23

В обустройство сада вложили немалые деньги, и до сих пор некоторые цеховики похвалялись, что-де потратились побольше многих. Как бы то ни было, сад вырос, в нем проложили ровные дорожки из битого камня, установили скамьи, а кое-где - даже масляные фонари, которые зажигал по вечерам специальный человек. Вначале дорожкам и аллеям хотели дать названия различных цехов, но потом это забылось. Место, где обыкновенно встречались Бофранк и Ноэма, именовалось когда-то Кругом Медников, но какое до того теперь дело.

Итак, в Кругу Медников смятенный Хаиме Бофранк ждал свою возлюбленную - или возлюбленного, как того требовала страшная истина. Он сидел на скамье, сжимая кулаки, и надеялся, что гарды объявятся прежде, чем понадобится объясняться с Ноэмой-Волтцем. Так и произошло - к его вящему удовлетворению. Как только Ноэма появилась под нагнувшимися над аллеей ракитами, из кустов тут же выступили незаметные ранее люди во главе с Жеалем и неизвестным Бофранку сухощавым господином.

– Стойте! - властно сказал один из гардов. Ноэма, заломив руки, бросилась было прочь, но там ее уже ожидали, предварив подобное отступление. Сухощавый господин, не взглянув даже на понурого Бофранка, подошел к ней и произнес:

– Хире Волтц Вейтль, именующий себя Ноэмой Вейтль! Вы арестованы согласно указу о безнравственных деяниях и будете препровождены в канцелярию, где проведут удостоверение вашего пола. В вашем праве написание жалоб и челобитных, для того сообщаю, что мое имя - Раймонд Дерик, секунда-конестабль Секуративной Палаты.

Волтц - а теперь Бофранк именовал его для себя именно так - отшатнулся на миг, но тут же справился с чувствами. Чуть более грубым голосом, чем обычно, он отвечал:

– Я не вижу причин для написания жалоб. Но если это возможно, я хотел бы сказать несколько слов хире Бофранку - вот он, сидит на скамье.

– В этом я не могу вам отказать, - учтиво согласился Дерик, за что Бофранк тут же его возненавидел.

Волтц подошел вплотную к Бофранку, чуть наклонился и прошептал:

– Я не знаю, за что вы поступили со мной так; возможно, в том моя вина, что я не открылась вам с самого начала… Но откройся я, вы тут же покинули бы меня! А теперь… Теперь я должна бы проклясть вас за гнусное предательство, но я не сделаю этого. Я люблю вас, Хаиме Бофранк, и буду любить все то время, что отпущено мне в этой жизни. Прощайте.

…Бофранк очнулся оттого, что кто-то лил ему прямо на голову холодную воду. Это оказался Жеаль, державший в руке медный кувшин для умывания.

– Вижу, друг мой Хаиме, вы со вчерашнего вечера предавались пьянству, - укоризненно заметил он, отставляя свое орудие и садясь в кресло. - Дурное дело; но, верно, я поступил бы так же.

– Что с ним будет? - прохрипел Бофранк.

– Вам это известно не хуже моего: по установлении пола поступит обвинение в развратных деяниях, каковое передадут также в миссерихордию, ибо изменение пола - скрытое или явное - суть преступление перед законами господа. Я полагаю, в лучшем случае дело разрешится каторгой. В худшем же…

Жеаль не стал продолжать. Молчал и Бофранк. Чтобы как-то нарушить неловкую тишину, Жеаль сказал:

– Я уверяю, что огласки не будет. Подобного рода дела ведутся со всей возможной щепетильностью, так что насчет этого переживать не стоит. Не осталось ли у тебя вина?

– Посмотри под столом.

Жеаль поискал, но нашел лишь пустые бутылки; сожалением потрясши одну, он вздохнул и вернул ее на место.

– Я бы советовал тебе скорее позабыть обо всем и вернуться к учению, - молвил он. - Что же до любовных утех, то я могу показать тебе пару домов, где за несколько монет ты получишь все, о чем только мечтал, и даже более того. Если ты не против, можем пойти прямо сейчас.

– Пока я об этом и думать не могу, - признался Бофранк.

– Что же, в том есть резон. Тогда я тебя оставлю. Коли понадоблюсь, то я в библиотеке Палаты. И помни: тебя терзает содеянное, но куда более терзало бы то, чего ты счастливо избежал.

Сказав так, Жеаль поднялся и ушел, оставив Бофранка в одиночестве и совершенно разбитом состоянии.

С тех пор прошло уже много времени. Бофранк не знал, что сталось с Волтцем Вейтлем, и даже не пытался узнать - правда могла оказаться чересчур страшной. Но он часто вспоминал об этом и ловил себя на мысли, что с тех пор так никого и не смог полюбить…

Теперь, в печальной тиши замершего поселка, Бофранк пил и пил, думая о любви человеческой и любви небесной, о прощении грехов - как несчастному Вейтлю, так и иным, кого изничтожают миссерихорды.

Что проку в его разумных сомнениях, о коих сказал он грейсфрате?

Что может сделать он, в самом деле, в таком одиночестве?

Пошатываясь, он покинул свою комнату и вышел во двор, где уже совсем стемнело. Припомнились слова ночного гостя о якобы нависшей над ним угрозе… Полноте, да не сам ли Хаиме Бофранк себе самая страшная угроза?!

Из сгустившегося мрака на него неожиданно посмотрели два страшные зеленые ока. Уж не дьявол ли явился за ним?

Ответом на эти мысли стало громкое мяуканье.

– И домашнюю скотину! - вымолвил Бофранк единственную припомнившуюся строку из услышанной сегодня буллы и пьяно засмеялся.

Наутро следующего дня прима-конестабль пробудился совершенно разбитым. Голову тяжело было оторвать от подушки, казавшейся желтой от насквозь пропитавшего ее пота, все тело покрывала испарина, а руки непрерывно дрожали. Очевидно, вчера Бофранк застудился, что вкупе с его сердечным недугом дало совсем нежеланную картину. Докончило события белое крепкое вино, которое и в лучшие времена доставляло конестаблю по утрам немало мучений, а ныне и вовсе подорвало его здоровье.