Пятый постулат - Измайлова Кира Алиевна. Страница 57

— Сиди смирно, — велел Весьямиэль, нашел средства, которыми пользовался для превращения в госпожу Миэль, и присел на облучок рядом с Машей. — Башкой не крути! Кому говорю, не крути!..

С подведенными и подкрашенными глазами Маша враз стала смотрелся иначе. Потом Весьямиэль подрумянил ей щеки, аккуратно, чтобы не пламенели, будто натертые бураком, просто подчеркнул линию скул, подправил линию губ…

— Брови бы тебе еще выщипать, — заключил он, оглядев творение рук своих, — но тут такое не принято. Как раз наоборот…

И он густо начернил Маше брови.

Девушка покорно сносила эти экзекуции, хотя была обижена на Веся. Уж верно, ему лучше знать, как выставиться актерами в этот раз!

— Красавица! — восхищено цокнул языком встречный возчик.

Маша потребовала у Веся карманное зеркальце, взглянула в него и ужаснулась: на нее смотрела чернобровая краснощекая девица с губками бантиком. Длиннющие ресницы угрожающими стрелами метились в сердца местных кавалеров, а голубые глаза смотрели сурово… Положительно, Маша ничего не понимала в местных канонах красоты!..

— Платье, платье пониже сдерни, — Весь потянул лиф вниз, получил по рукам, захохотал и снова подсунул Маше зеркальце.

Она посмотрела и зарделась пуще своих нарумяненных щек: охальник Весь выставил напоказ чуть не всё ее девичье достояние!

— Ты меня со своими девками гулящими не перепутал? — спросила она гневно.

— Тебя перепутаешь! — тот уже гарцевал на гнедом коньке, и по посадке сразу видно было — это не простой бродяга. — Те куда сговорчивее, и по рукам не бьют, если за сиськи хватаешь, а цену называют…

— Ты… — Маша так разозлилась, что не сразу придумала достойный ответ. — У тебя столько золота не будет, вот!..

— Ох, да что ты говоришь… — пропел Весь, оглядываясь. — А и правда, вечереет уже. Поехали-ка, лошадей у коновязи оставим, а сами пойдем, хоть на ночлег зашибем. Ты поняла, что делать?

— Что? — переспросила Маша.

— Стой в толпе, как можно ближе к площадке, — проинструктировал мужчина. — Как только я начну искать партнершу для смертельного номера, высунься. Вроде из любопытства. Тут я тебя и подцеплю. Можешь краснеть и отнекиваться, но к стенке будь любезна встать, иначе без ужина останешься. Всё ясно?

— Всё… — Маше уготованная ей на сегодня роль вовсе не нравилась, но куда было деваться? Денег правда осталось в обрез, припасов и того меньше, а в лесу уже дичи не наловишь, она тут пуганая, в силки не идет!

— Ну так иди, — шлепнул ее Весь. Вроде в шутку, но довольно-таки чувствительно. — Погуляй, пока я публику разогрею, далеко только не уходи. Услышишь, как я начну с ножами работать, подходи. Ты девка крепкая, в первые ряды мигом проберешься! Ясно?

— Ясно, — мрачно ответила Маша и пошла прочь от телеги, даже Зорьку не погладила.

Конечно, далеко она не отходила, бродила поблизости, приценивалась даже кое к чему (предусмотрительный Весь повесил ей на локоть корзинку, тут все бабы так ходили, а где он ее раздобыл, неизвестно!), а потом отправилась в ряды, где артисты веселили народ.

Найти Веся труда не составило: именно там, где он пристроился со своими номерами, толпилось больше всего народу. Весь легко перенял стихотворный речитатив Маши, и теперь справлялся и без нее, завлекая людей, а если учесть, что делал он это, не прекращая кувыркаться или вовсе завязываться узлом, то и интереса было куда больше!

Маша, как было велено, протолкалась в первые ряды и встала с краешку, глядя за выступлением Веся. И ведь не подумаешь, будто аристократу плясать перед толпой простолюдинов — как нож острый! Так естественно у него все выходило, так легко, что Маша вдруг поняла — да ведь он и вправду пляшет! Или… разминается, так, что ли? Это ведь не танец, не пляска, а именно что разминка, Маша уже немного привыкла отличать, только толпе-то всё едино — катился бы артист кубарем, вставал на одну руку, ногами махал, узлом завязывался, с них и довольно… Оставалось только позавидовать такой гибкости да подумать, сколько труда в нее вложено! Маша бы ни за что так не изогнулась, а Весю это было вроде и в радость…

Девушка уже чувствовала, что скоро интерес толпы начнет ослабевать, и тогда Весь объявит следующий номер, и ей придется встать перед толпой и послужить мишенью для острых ножей. Впрочем, это ерунда, она знала, что Весь не промахивается, самой бы не оплошать, пропустив условный знак… которого не было. Вот ведь! Мог бы предупредить заранее!..

— А что, народ честной, не потешить ли мне вас пляской ножей, что в дальних странах повелители особенно любят? — задорно выкрикнул Весь, и Машаподалась вперед — не пропустить бы! А то вылезет вперед какая-нибудь невместно смелая дура, и что с ней делать прикажете? За косы оттаскивать?

А еще девушка чувствовала, что несмотря на весь этот задор, Весю до глубины души противно развлекать простой народ. Вот противно, и всё тут. Странное сочетание: он гордился своими умениями, тем, что мог бросать ножи, не глядя, на звук движения, что способен был, стоя на одной руке, второй жонглировать чем угодно, но… Напоказ выставлять все это ему было неприятно. Да, он использовал это, потому что ничего другого не умел, но каково ему приходилось?

Пожалуй, Маша впервые задумалась об этом. "А я-то сама что сделала, чтобы нам поскорее добраться до Повелителя? — подумала она и устыдилась. — Только и могу быть мишенью… для ножей и насмешек!" А могла бы посудомойкой наняться, да кем угодно, уж заработала бы! И в то же время она прекрасно понимала: простым честным трудом ей не заработать было столько, сколько собирали они с Весем однимвыступлением…

Отвлекшись, девушка не сразу поняла: что-то изменилось. К дощатому помосту, где по очереди выступали артисты, кто-то двигался, и толпа расступалась, не почтительно, но поспешно, и это Маше совсем не понравилось.

— Это кто ж у нас такой? — протянул чей-то глумливый голос, и девушка вскинула глаза.

Они замерли друг против друга: незнакомый молодой мужчина, чернобородый, с веселым, красивым, если б не портил его старый шрам на щеке, одним концом прячущийся в бороде, верхом на сером коне, и Весь — тонкий, будто напружиненный, явно почувствовавший опасность. За чернобородым следовало еще человек пять не то шесть, все верхами, и все несли на себе печать той непонятной Маше, но ясно видимой неприкосновенности. Кто они были, эти люди? Она примерно представляла, еще Раххан-Хо рассказывал, но… Что им понадобилось от бедного артиста?

— Новый артист, — угодливо подсказал кто-то из толпы.

— Артист? — удивился чернобородый. — Ну а что ж он стоит, как вкопанный? Эй, артист, покажи-ка нам пляску пьяного матроса!..

Под ноги Весю полетела монета. Как сумела разглядеть Маша, самого мелкого достоинства, но мужчина даже в лице не переменился. Вдруг обмяк, поплыл, чуть не упал с подмостков, босые ноги ударили в доски, выбивая ритм, толпа подхватила, хлопая в ладоши: такого исполнения пляски пьяного матроса тут еще не видывали!

Только Маше, наверно, заметно было, как побелели крылья носа у Веся, как ходят желваки у него на скулах. А что делать, назвался артистом, играй, что велят богатеи!..

— Молодец! — под ноги Весю, замершему на самом краю подмостков, полетела еще одна монета. — А давай-ка…

— Может, господин желает… — начал было тот, но один из спутников чернобородого, оказавшийся совсем рядом, наотмашь хлестнул наглого артиста по губам.

— Не разевай пасть, пока не спрашивают! — рявкнул он и тут же повернулся к хозяину в ожиданиираспоряжений.

Маша видела, как вздрагивают пальцы Веся, готовые прянуть к метательным ножам. Как раз шесть штук, по числу этих… этих… Только что дальше? Уходить огородами, бросив лошадей и пожитки? Скрываться теперь еще и как убийце? Он на это не пойдет, Маша понимала, но…

— А пусть он нам лягву покажет, — решил предводитель. — Давай, артист, расстарайся!

И Весь расстарался: прыгать на руках, связав ноги узлом, не каждый способен, но он владел своим телом превосходно. Еще и лицо состроил глупейшее, глаза выпучил, щеки надул, как есть лягушка!