Паранджа страха - Шарифф Самия. Страница 26

Как всегда, после двухчасового перелета мы приземлились в аэропорту Алжира. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, как все здесь изменилось. Невероятное количество женщин, носивших никаб, — теперь они одевались как иранские женщины, полностью закрывая лицо куском грубой ткани темного цвета. Мужчины одевались как афганцы: они носили длинные халаты-туники, белые или темные, покрывавшие широкие штаны в тон или контрастного цвета, а темная жилетка завершала наряд истинного мусульманина. Большинство мужчин носили бороды.

Что произошло с этой страной, с тех пор как я ее покинула, то есть вышла замуж? Я едва узнала старшего брата, который приехал меня встречать в своем алжирском одеянии. Когда-то он одевался, следуя последнему писку моды. Я была счастлива, что с ним приехал и наш кузен, вместе с которым я росла. Я протянула ему руку, но тот отказался ее пожать, сказав, что истинный веру-ющий не должен прикасаться к руке женщины, потому что это все равно что поддаться дьявольскому искушению. Если он это сделает, то свернет с пути, начертанного Аллахом.

— Но ты же мне как родной брат! Не вижу, чем я прогневлю Господа!

— Самия, ты искажаешь слова Аллаха! — с обидой в голосе воскликнул старший брат. — Даже живя во Франции, ты должна помнить нашу религию и не сворачивать с пути, предначертанного для правоверной мусульманки! И одеваться ты должна иначе. Отцу это может не понравиться.

То, что изменился отец, я понимала. Но что произошло с моим старшим братом? Когда-то он выступал за равенство полов, любил развлечения. Как он мог отказаться от радостей, которые дарит нам жизнь? А кузен, которого я знала, сколько себя помнила, отказался дотронуться до моей руки, потому что я являюсь дьявольским искушением? Уму непостижимо! Может быть, не стоило приезжать в Алжир? Я гнала эту мысль. Прежде всего я приехала повидаться со своим горячо любимым сыном.

Очутившись в доме моих родителей, Нора со всех ног побежала вверх по лестнице. Я вспомнила себя в ее возрасте на этой лестнице. Уже несчастную.

Нора бросилась в объятия своего старшего брата. Они были очень рады наконец-то познакомиться. Потом Амир подошел ко мне.

— Здравствуй, Самия, — сказал он.

Слышать, как мой сын называет меня по имени, было обидно.

— Не Самия, а мама.

— Вот еще, мама — вмешалась моя мать. — Тебе не кажется, что мама — это та, которая постоянно заботится о ребенке?

— Здравствуй, мама, — сказала я, чтобы не начинать спор при сыне.

— Здравствуй, дочь. Как доехала?

— Девочки были беспокойными. Они не привыкли к путешествиям.

— Ничего странного. Они ведь пошли в мать, — парировала она, явно стараясь подлить масла в огонь. — Вот когда мы брали Амира в поездку по Италии, он всегда оставался спокойным. Верно, что мальчики более спокойные, более сообразительные и более ответственные, чем девочки.

Ее слова больно ранили меня, но начинать битву было не время. Как-никак, я находилась на вражеской территории, где результат сражения предрешен заранее. К нам вышла моя младшая сестра Амаль. Ей уже исполнилось двенадцать, и я с трудом ее узнала. Зато сразу обратила внимание на отблеск печали в ее глазах. Когда она родилась, я спросила мать, что значит ее имя. Ответ был вполне в ее духе.

— Это значит «надежда». Я назвала ее так в надежде не иметь больше девочек.

Я нежно обняла свою сестру, почувствовав, как она нуждается в этом. Так хотелось узнать, как ей живется!

Я сказала, что могу спать в ее комнате, на что она с радостью согласилась.

Настало время поприветствовать отца. Он постарел, осунулся, черты его лица стали более резкими.

— Здравствуй, отец!

— Здравствуй, Самия, — сухо ответил он.

Я села, надеясь на большее внимание. Он как обычно смотрел телевизор.

— Почему ты не уходишь? Тебе надо денег?

— Мне ничего не надо. Просто хочу знать, все ли у тебя в порядке.

— Не беспокойся. Со здоровьем проблем нет. Чем дальше от меня ты с мужем и чем меньше я о вас слышу, тем лучше себя чувствую.

Я не настаивала. Понимание между нами, даже самое призрачное, было невозможно в принципе. Я поднялась, но отец велел мне задержаться.

— Надеюсь, ты совершаешь молитву пять раз в день [6]и слушаешься мужа!

Я не молилась, но признаться в этом не осмелилась.

— Как хорошая супруга, я слушаюсь мужа и делаю все, что он требует.

— Это хорошо. Сейчас ты в Алжире, дома, и одеваться ты должна соответственно. Пока ты живешь во Франции, я не вмешиваюсь, но здесь отвечаю за тебя перед Богом. Закрывай лицо, когда будешь выходить на улицу.

Я кивнула и поспешила в кухню, боясь, что он опять станет расспрашивать о молитве. В кухне при виде играющего с сестричкой Амира мое сердце согрелось! Я села на свое прежнее место за большим столом, и воспоминания нахлынули на меня.

Здесь, в отчем доме, я прошла через многие испытания, но все-таки не такие жестокие, как те, которые выпали мне с мужем. Жизнь казалась более спокойной и легкой вдали от Абделя. Каким бы ничтожеством ни считали меня родители, здесь я могла спокойно спать до утра.

Унижениям и насилию, которым подвергал меня Абдель, не было предела, а мать твердила, что тем самым он выполняет свои обязанности, и если я умная, то только выиграю, позволив ему это. В чем-то она и была права, но мое тело импульсивно вздрагивало, когда муж прикасался ко мне. Я не любила Абделя, а он требовал заниматься с ним сексом днем и ночью. Я не имела права заснуть первой и проснуться позже него. Я должна была догадываться, когда же мсье захочется заняться любовью, и оставаться в его распоряжении всю ночь пролет. Поступая так, я получала право на титул послушной жены и на место в раю. Надо было свыкнуться с мыслью, что, обслуживая мужа и бегая перед ним на задних лапках, я попаду в рай! Но я не хотела бегать на задних лапках ни перед мужем, ни перед родителями, ни перед кем бы то ни было еще.

Мне так хотелось обладать силой воли и волевым характером, но максимум, что я могла сделать в данной ситуации, так это наблюдать. Мне не хватало духу. Я много думала, но мало делала, потому что много делать просто не могла.

Вечером моя сестра рассказала мне о своей несчастной жизни. Впрочем, родители относились к ней терпимее, чем ко мне, о чем я ей сказала. Например, ей позволяли приглашать в дом подруг, тогда как мне это было заказано.

— Даже если ты не согласна с их поступками, надо просто забыть о плохом и сделать вид, что во всем с ними согласна! — говорила моя сестра — более прагматичная, она избежала многих испытаний выпавших на мою долю.

День пролетел быстро: я пользовалась каждой минутой, проведенной с моим сыном и семьей.

Теперь религиозные обряды исполнялись с особым рвением. По пятницам [7]отец с моими братьями облачались в белые джелабы и шли молиться. Каждый день, когда наступало время молитвы, отец собирал всю семью.

Я присоединялась к родным, стараясь не привлекать внимания. По вечерам он читал нам проповеди, во время которых мужчины сидели впереди, а женщины сзади.

Отец говорил, что Аллах определил каждому свою роль в жизни. Лично я понимала это так: мужчина исполняет роль властелина женщины, а женщина — роль рабыни. Роли распределены Творцом, который решил, что отцы и мужья отвечают за дочерей и жен, часто за многих жен.

Чтобы не надевать никаб, я предпочитала оставаться дома. Пятнадцать дней я не высовывала нос наружу, вела себя как маленькая послушная девочка, какой всегда и была. Сын называл меня Самией, и я принимала это, потому что не могла не принимать. По мнению моей матери, я не имела права решать, как воспитывать моего сына, то есть уже ее сына.

Мой отец — мог ли он повлиять на мужа, чтобы тот позволил мне спокойно спать по ночам? Я не решалась затевать подобный разговор, боясь его реакции. Впрочем, терять было особо нечего, и я осмелилась попробовать.