Изнанка мести (СИ) - Великанова Наталия Александровна. Страница 76

М.Ю. Лермонтов

Они неслись по дороге быстрее ветра, и Вика окончательно заледенела, несмотря на куртку и тёплые брюки, которые дал ей Дима, а она натянула прямо на платье, задрав подол к талии. Она слышала скрип в костях, когда пыталась шевелить пальцами.

Слезы жгли глаза. Вика вдруг совершенно отчетливо увидела, что пора проститься с иллюзией, от которой ей следовало отказаться ещё полгода назад. Отбросить веру в то, что кто-то может защитить её от беды. От этого ночного кошмара пробуждения не будет, не будет утешительного шёпота, что она в безопасности, что это всего лишь плод её воображения. Рассчитывать ей было абсолютно не на кого. Никогда и никому она не должна признаваться, что её ребенок от Ярослава.

Там, на свадьбе, она тихонечко объяснила Ольге, что давно так много не ела, поэтому её и вырвало. Подруга поверила. Она хлопотала вокруг неё, и Вике было ужасно неудобно. К счастью, Дима приехал быстро. Она надеялась, что сумеет ускользнуть незаметно, предупредит только Ольгу, но Ярослав стоял у лестницы вместе с женихом и невестой, когда она, слегка поколебавшись, выглянула из комнаты. Отступать было поздно, и ей пришлось вытерпеть взгляды мужчин, пока она объяснялась с Ольгой. Вика не смела поднять глаз, но они не пощадили, оставив их наедине. Теперь противный осадок натужных слов чувствовался мылом на губах. Единственное, что радовало, это то, что утомительный бесконечный день, на который утром она возлагала такие надежды, закончился.

Дима, заводя мотор, внимательно посмотрел на неё. Так, как делал это сто раз за последнее время. Она чувствовала, что он видит её насквозь.

– У меня есть к тебе серьезный разговор, – строго сказал он, протягивая шлем. Сама не зная почему, Вика не хотела и даже боялась его вопросов. Однако она так отяжелела от раздумий, что забыла придумать подходящий предлог и выпроводить спасителя, не приглашая в дом. Они открыли дверь, и Вика принялась было топить печь, надеясь согреться. Но окостеневшие пальцы плохо слушались, а Димка, в отличие от обычного, не торопился помочь. Ему, как всегда, было наплевать на холод. Его беспокоило что-то другое, Вика спиной чувствовала пристальный взгляд гостя.

Усевшись на проваленный диван, Дима, не откладывая в долгий ящик, спросил:

– Расскажи, что ты ела вчера?

– Что ела? – Вика опешила, глянула на него через плечо. Она ожидала чего угодно, но только не расспросов о давешнем рационе.

– Да! – ни намека на улыбку не появилось на Димином вечно небритом лице.

– Я уже и не помню, – пожала она плечами и нырнула в чулан за соляркой. Вчера, накануне свадьбы, они допоздна проболтали с Ольгой, до еды ли им было?

– Может быть, ничего не ела? – он сверлил её глазами, и было в них раздраженное нетерпение.

– Конечно же, ела. Макароны у Ольги. А утром яйца жарила, – Вика пожала плечами и опустила глаза.

– Ты знаешь, что это все ложь, но продолжаешь упорствовать. Почему? – Кажется, он злился, и в этот момент она воочию убедилась, что они с Ярославом братья. Те же жёсткие складки у губ, те же резкие повороты корпуса, тот же наклон головы, брови, сведенные над переносицей: только не рыжие – пшеничные. На несколько секунд она замерла, провалившись в резкие слова Ярослава «сколько? – проклятие! – шлюха…». Опомнившись, обиженно развернулась к нему всем корпусом.

– Что ложь? Ничего не ложь! Правда!

– Правда? Я расскажу тебе правду! – от всплеска эмоций он вскочил. – Я давно начал подозревать, что всё не так прекрасно, как ты хочешь показать. Мой брат, будь он неладен, обобрал тебя до нитки. У тебя нет денег даже на еду. Ты мяса не видела уже сто лет! – Дима вопил так, словно обвинял её. – Почему ты не попросила денег у меня? Я ведь тебе друг. Не враг ведь? Да что там попросила? Почему не берешь, если я даю. Как я тебе только не предлагал! Сам и через Ольгу. Да, наша семья обидела тебя. Но не равняй меня с Ярославом! Я – не он! Я ведь не равняю тебя с твоим дедом!

– Дим! – попыталась унять его Вика.

– Подожди. Это ещё не всё. Ты была с моим братом уже после развода? Да?

У Вики глаза расширились от ужаса, но прежде чем она успела сообразить, что ответить, он выкрикнул: – Да? Можешь не отвечать. Я знаю. Он имел наглость приходить к тебе. Ведь ты теперь его ребенка ждешь?

Вика испугалась, что по её обомлевшему лицу он поймет, что прав. Она замерла, но с Димки внезапно схлынуло.

– Вика, я ведь врач, несмотря на то, что кажусь тебе весельчаком. Я имею здесь опыт. А опытный человек видит то, что другим не под силу.

Да какое он имел право так говорить с ней? Она вдруг почувствовала прилив злости: отшвырнула спички и бумагу.

– Перестань нести всякую чушь! Если бы этот ребёнок был от твоего брата, стала бы я жить в этом доме? Собирать старые газеты? Колоть дрова? Ходить по полу, где щели размером с пролив Босфор? Воду таскать? Мыться в ржавом корыте? Ты ополоумел? Прекрати задавать вопросы, ответы на которые сам знаешь! Я не обязана отчитываться перед тобой. Как и ни перед кем! Да, я беременна! – она почти кричала. – Да, я была дурой и два раза наступила на одни и те же грабли по имени – мужчины. И да! Я ношу ребенка. От такого же бесстыдного ублюдка, как твой брат. Да, я позволила ему воспользоваться собой, как в свое время позволила твоему брату! Что ты мне предлагаешь? Попросить у тебя помощи? Может быть, захочешь содержать нас? Да, у меня нет денег. Мне нечего есть. Может быть я гордячка, какой не должна была быть! – Вика брызгала слюной, но ей было наплевать, – просить мне не у кого. Хороши вы друзья! Ты мне друг? Да, последнее время ты поддерживал меня. Но что это за человек, который позволяет другому сесть в лодку, зная, что этой лодке тонуть! Ты не мог не знать про ненависть отца к Беловым. Ты знал, что Ярослав женится, чтобы посмеяться надо мной. И даже не намекнул мне. Пусть не словом! Сделал бы вид, что в вашей семье – я чужая! Нет, ты улыбался и приветствовал! Чтобы больнее было падать! Ты, твой брат – одного поля ягоды! Просить у вас денег? У тебя? Неужели ты думаешь, что мне не хватает еды? Я так больно ударилась, что ещё не скоро захочу дышать, не говоря про то, чтобы питаться. Твой брат отдал мне столько барахла, которым в своё время задаривал меня, что я могу безбедно жить еще три жизни! – она замолчала, презирая себя за вспышку. За слабость. Отвернулась, чтобы Дима не увидел проглоченные слёзы. – Уходи, – выдавила она, мечтая остаться одной, свернуться на печке, пожалеть себя, заштопать прорехи в душе.

– Вика…

– Уходи, – повторила она менее уверенно, быстро обернулась и схватила его за куртку. – Обещай мне, что ты никому ничего не расскажешь. Обещай! Прости, что я тебе наговорила, только не рассказывай никому! – тараторила она сиплым голосом, – сейчас я не готова к новым насмешкам и вопросам «кто?» да «почему?».

– Вика, – он, кажется, пытался успокоить ее, – Вика, прости!

– Обещай! – она уже рыдала в голос. Сил не было выдержать это бесконечное напряжение. Сначала Ярослав язвил, обвинял её в связи с Димкой, придирался к одежде, обжигал ледяным презрением и оскорблял, жестоко целовал и насмехался, теперь его брат сыпал укорами, что она мало ела и забеременела. В чём она виновата? В чём? В том, что полюбила? Что не могла разглядеть шарлатана? Что ютилась в жалком пристанище и мерзла? Будет ли на этом свете хоть один человек, не осуждающий её за все смертные грехи? Хоть кто-то, кому она сможет довериться? Вика зарыдала сильнее, вспомнив про Ольгу, отбывающую сегодня в Европу. Она даже подруге не рассказала ничего! Она превратилась в прокаженную, которой никогда нигде не будет пристанища!

– Вика, я никому ничего не скажу, – он прижал её. – Успокойся. Прости меня. Я виноват. Успокойся. Мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо.

Он гладил её по голове, спине, шептал слова утешения, не выпуская из рук. Вика не могла унять судорог. Сегодня всё шло наперекосяк. Ярослав собирался жениться! Он больше никогда не посмотрит в её сторону! У её ребенка не будет отца, братьев, сестёр! Ей никогда не быть счастливой! Ей всю жизнь придется одной тащить эту ношу! Ей одной! Ничего не исправить!