Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна. Страница 68

Подпоручик Мухамметдинов, еще прошлым утром бывший относительно мирным студентом Алуштинского Экономического Колледжа, понял, что расскажет все. Последние два часа были для него настоящим адом. Несколько человек погибли на его глазах, одного он убил сам, и только чудо избавило его от смерти. Быстрая кулачная расправа над подозрительным капитаном сломала подпоручика. Кроме этого странного Верещагина он был здесь единственным белым офицером, и когда двое — майор и лейтенант — направились к нему, все его мысли были заняты одним: убедить их, что он здесь случайно.

— Палишко, Васюк, — сказал майор. — Здесь есть кто-то из той группы?

Под пристальным взглядом лейтенанта подпоручик побледнел.

— Не-а, — сказал Палишко. — Только тот покойник. Вот, смотрите, — он протянул майору идентификационный браслет.

«На нем ваше имя и личный номер», — вспомнил Мухамметдинов проповедь дрилл-унтера. — «На случай, если дело пойдет плохо — группа крови. И на случай, если дело пойдет совсем плохо — вероисповедание. Так что сейчас по списку скажете мне, в кого вы верите…»

— Константин Томилин, 714006\VS, нулевая, православный, — прочитал майор. — Как его остальные называли?

— Костя, — прапорщик шмыгнул носом. — И Дядя Том. Я еще спрашивал у него, — кивок назад, — почему Дядя Том, он объяснил — потому что фамилия…

— Значит, настоящая… — рассудил майор. — Не хотел бы я, чтоб меня под выдуманной фамилией похоронили. Надень ему обратно, Сережа. — майор потянул ид-браслет Палишке.

— Ну, а ты что мне скажешь? — его зрачки уперлись в подпоручика.

— Ахмат Мухамметдинов, 800512\YH.

— Откуда?

— Из Ялты.

— Да хоть из Магадана! Вы нас гнали?

— Д-да…

— Сколько вас?

— Человек триста…

— Батальон?

— Д-да…

— Где они?

— Не знаю…

Палишко вернулся, гадко улыбаясь и поигрывая шлемом.

— Еще один герой нашелся?

Ахмат почувствовал, как немеют губы.

— Я правда не знаю! — быстро крикнул он. — Он… вызвал их сюда.

— Кто?

Ахмат кивнул на Верещагина.

— Давно?

— Нет… Не знаю, я не смотрел на часы. Мы еще там были, пока не… Не отступили.

— Минут сорок, — прикинул майор.

— Уходим? — спросил Васюк.

— Куда? Ялта вся под ними. Закрепимся здесь и вызовем помощь.

— Как?

— Кверху каком. Что ты знаешь про вот это вот? — Майор обвел рукой окружающее.

— Ни хрена он не зна… — сказал Верещагин. Конец фразы смял ботинок рядового Анисимова.

— А ты молчи, — майор даже не оглянулся. — Палишко, отведи его в кабинет, чтобы не маячил.

Подозрительного капитана уволокли прочь. Он успел сказать подпоручику что хотел: держаться версии «ничего не знаю». Глупо, решил Ахмат. Во-первых, он человек и ему страшно. Во-вторых, он и в самом деле ничего не знает, и жалеет об этом, потому что у него даже нет сведений, которыми можно заплатить за избавление от побоев.

— Еще раз: что ты знаешь про помехи? — спросил майор, присаживаясь перед подпоручиком на корточки и пристально глядя ему в глаза.

— Ничего, — покачал головой поручик.

— Так уж и ничего? Послушай, Палишко, этого орла: вышка работает на всю железку, а он ничего не знает. Отвечай быстро, где все это включается, где выключается?

— Там комната есть… — сказал Ахмат. — А может, и не комната… Но это все заперто. Человек. Он сидит, включает и выключает…

— Что, до сих пор сидит?

— Да, наверное… Я его видел один раз. Такой высокий, в очках.

— Был такой, — согласился майор. — Значит, никуда не делся, сидит там?

Ахмат кивнул.

— А какие-то запасные системы… Кабеля, люки?

— Я ничего не видел. Некогда было…

— Верю, верю. И как же с ним связывался твой командир? Как он вызвал помощь?

— У него был уоки-токи…

— Что?

— Рация.

— Такая? — Майор показал «уоки» убитого Томилина, раскуроченную пулей.

— Да, сэр…

— Н-непонятно… — Майор осмотрел игрушку. — Что-то ты врешь. Радиус действия у этой штучки — семь километров. Они бы уже здесь были… Что-то ты врешь…

— Я правду говорю! — Мухамметдинов не на шутку испугался.

— Значит, связывался по такой штучке?

— Он ее об стенку разбил.

— Это он зря. Ну ладно, подпоручик. Сиди смирно, не дергайся — останешься жив.

Ахмат кивнул. Он хотел остаться в живых. Очень хотел.

Да…

О дальнейших событиях известно только в самых общих чертах. Те их участники, кто остался в живых, предпочитают помалкивать, потому что история приключилась уж больно безобразная. Хотя главного, самого факта, имевшего место быть, не замолчишь — огласка была широкая. Даже не то слово…

Жестокость на войне — дело скорее обычное, чем из ряда вон выходящее. Жестокость противника обеими воюющими сторонами всячески педалируется, а жестокость своих — замалчивается, отметил честный Оруэлл, вспоминая войну в Испании. А историю пишут победители.

Но вот как раз этот момент и победитель обошел стороной. А на прямые вопросы отвечал: в каждой роте нашего батальона состоит на вооружении огнемет — для того, чтобы сжечь заживо стрелка в ДОТе, который иначе — никак не взять. Будут еще какие-то вопросы о жестокостях?

Поэтому придется реконструировать события, отчасти руководствуясь логикой происходившего, отчасти — немножко фантазируя…

…Его привели в кабинет, посадили на стул.

— Кто ты? — спросил майор.

— Артемий Верещагин, 197845\XD.

— Да хоть папа римский. Сигнал к началу боевых действий — твоя работа?

— Какой сигнал?

— Товарищ майор, можно я ему врежу? — спросил Палишко. Верещагин его не видел, он стоял сзади, но голос лейтенанта выдавал нетерпение.

— Ты там часом не облизываешься, товарищ лейтенант? — спросил Арт. — Небось, в детстве котят мучил?

Удар был воистину палаческим — под лопатку, в нервный узел. Лейтенант в свое время натренировался на «молодых».

Руки моментально отнялись, налились жидким азотом от ногтей до хребта. Ткнувшись головой в колени, зажмурив глаза, Арт грыз губы.

— Этому у вас учат, товарищ майор? — выдохнул он, распрямившись наконец. — Или… талант-самородок?

— Палишко, не трогать! — гаркнул майор. — Пока я не скажу! Ты что, не видишь, что он нарочно тебя выводит?

Арт почувствовал теплую влагу на спине, чуть ниже средоточия боли. Значит, не кулаком, если рассекли и одежду и кожу.

Мгновенный ужас: он понял, что терпеть это — невозможно. Это выше всех человеческих сил. Через какое-то время он расскажет все, он видел это ясно, как падающий с обрыва человек видит камни под собой. Это — свершившийся факт, только отсроченный во времени. Вопрос в одном — насколько отсроченный. Сколько он сможет отыграть. И хватит ли отыгранного времени Карташову, чтобы пройти четыре километра, отделяющие его от вершины? Вся подлость ситуации — в том, что этого не узнаешь, пока не пройдешь весь путь до конца…

— Слушай сюда, — сказал Лебедь. — Ты дурил нас полдня и ночь. Ты навел беляков на нашу засаду. Твой человек забивает эфир помехами. Из-за тебя мы здесь в окружении. Ты уже вот так наработал на девять грамм, и если хочешь к стенке — так прямо и скажи. Не хочешь — отвечай на мои вопросы. Код от замка в аппаратную?

…И главное — решаться нужно будет каждый раз…

— Шесть цифр из десяти.

Новый удар швырнул его на пол и развернул лицом вверх. Палишко стоял над ним, и пряжка ремня, обмотанного вокруг ладони, поблескивала тускло, как чешуя копченой скумбрии.

— Мы с тобой не в спортлото играем, — пояснил лейтенант, поднимая опрокинутый стул. — Садись.

Арт перевернулся на живот, подтянул колени, упираясь лбом в пол, рывком поднялся и сел, умудрившись не промахнуться мимо стула.

Почему-то вспомнился лондоновский «Мексиканец». Потом вспомнился собственный поединок с дрилл-фельдфебелем Сахно. В своем роде это тоже был вопрос времени: ему засчитали победу, потому что после трех минут боя он все еще стоял на ногах. Хотя — с вывихнутой рукой — был уже не боец, и изначально понимал, что выиграть вчистую не мог, а — только так, протянуть время, пользуясь то ли даром, то ли проклятием стайерской выносливости.