Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович. Страница 18

Аида Плаховна спустилась. Зигя перестал обгрызать ногти и нетерпеливо подпрыгнул, замахав руками. Окружавшие его комиссионеры метнулись в разные стороны. Один замешкался и потерял голову, причем даже не в переносном смысле.

– Ну, чего расскакался? – добродушно спросила у него Мамзелькина.

– Бабуль, се-нить шладкое! – басом заныла «детка».

Аида Плаховна хмыкнула и достала из рюкзака яркую коробку.

– Вот дожила: взятку дали на старости лет. Один откупиться хотел, – пояснила она Нате.

– И вы взяли?

Мамзелькина не спорила.

– Взяла-то я, ясный пень, взяла… – хихикнула она. – Да ты, малый, не стесняйся! Больше загребай! Я сладкое-то не особо…

Гигант засопел и, ломая картон, принялся сгребать конфеты и засовывать их в рот, капая шоколадной слюной. Карлику это не понравилось. Он подскочил и принялся бить его по пальцам.

– Зигя! Не трогай! А у меня ты разрешения спросил? – орал Пуфс.

Мамзелькина небрежно оттолкнула его сухонькой ручкой.

– А ты, зигзаг батькович, не суйся! Без тебя разберемся! Кушай, дитятко, кушай! – сказала она с непередаваемой старушечьей интонацией.

Чувствовалось, что Плаховна благоволит к малоумному гиганту и не переносит карлика.

Прасковья толкнула ногой Ромасюсика, засмотревшегося на поедавшего шоколад гиганта.

– Аида Плаховна! Покажите им, что мне показывали! – попросила она.

Рука Мамзелькиной снова скользнула в рюкзак. На сей раз из него извлечен был свиток. Едва показавшись, он стал стремительно раскручиваться и в одно мгновение занял весь операционный зал. Многие метры списка обрушивались на пол извилистыми волнами. В одну минуту они покрыли пол на высоту колена.

Сколько же там было имен! Десятки и сотни тысяч. Не только славянские, но и индийские, китайские, английские. Выведенные мелким канцелярским почерком с кокетливыми завитушками. Изредка попадались и высохшие брызги крови – должно быть, писарь, утомленный каждодневной рутиной, поленился промокнуть их и подчистить ножичком.

Прасковья и Зигги Пуфс внимательно смотрели на закручивающиеся волны свитка. Лица у них были ожидающие.

– Где же это было? – рассеянно бормотала Аида Плаховна, близоруко, но одновременно с чудовищной скоростью просматривая список. – Ага! Вот!

Свиток внезапно перестал раскручиваться. Мелкие буквы увеличились и выпрыгнули из него:

Мошкин позеленел и тихо произнес: «Ой, мама!» Он уже подсчитал, что ему предстоит мучиться целых пятьдесят восемь минут. Чимоданов принялся с негодованием бормотать, что у него нету никаких гранат, но внезапно о чем-то вспомнил и смущенно умолк.

– Ого! Сколько деталей! – умилился Ромасюсик, пробежав глазками по буквам.

– Лигул сам все продумал. Охота ему было в мою работу влезать! Теперь грузись вот: весь этот народец отлавливай: Прошкин, Зуев… за руль сажай, – неодобрительно отозвалась Плаховна. Как профессионал, она не переваривала стороннего вмешательства.

Поняв, что ее в списке нет, Вихрова довольно хмыкнула и удержала в стоячем положении сползавшего на нее Мошкина.

– Печальный денек будет тридцатого июля! Надо не полениться и купить что-нибудь траурное, – заметила она.

– И не говори! Я и сама об этом подумываю! – согласилась с ней Мамзелькина.

Свиток прокрутился строчек на двадцать вниз.

– Так и знала, что у него фантазия иссякнет! На Грошкиных и Брошкиных весь израсходовался! «Газеля» ты наша! Вот оно – в чужую работу лезть! – торжествуя, сказала Аида Плаховна.

Теперь уже Мошкину пришлось поддерживать Нату.

– Что такое «на усм. исп.»? – трусливо спросила она.

– «На усмотрение исполнителя», – охотно расшифровала Плаховна. – Это означает, что я сама вправе определить способ. Я, благородно сказать, ишшо не думала. Не боись! Упакуем в аккурат как на почте!

– За что вы нас так? – простонала Ната.

Мамзелькина печально зарумянилась и высказалась в духе, что она вовсе не зверь. Просто однажды ошиблась с выбором профессии.

– Но Аидушка!..

– Я уже которую тыщу лет Аидушка!.. Не подлизывайся! Мое дело сторона! Надоть значить надоть! – твердо отрезала Плаховна.

Голос у нее стал сух и негибок, как старая подошва. Да, к Арею старушка, возможно, относилась неплохо, в меру алкогольной дружбы. На остальных же сотрудников симпатия «Аидушки» не распространялась.

Мошкин обреченно подумал, что для Мамзелькиной «надоть значить надоть» уже конечная инстанция. Есть приказ – значит нужно топать и выполнять. Хотя именно такое простое поведение является наиболее оптимальным в большинстве запутанных ситуаций. Если, конечно, изначально выбрал себе верное начальство.

– И вам не жалко нас будет? – с отчаянием продолжала Вихрова.

«Аидушка» пригорюнилась и погладила ее по ручке.

– Куды ж не жалко? Все ж таки свои, не чужие! Ужо помянуть, конечно, придется – тут без медовухи никуда, – сказала она с предвкушением пьянки.

– Потерпите немного, Аида! Ваша голова нужна нам светлой! – льстиво произнес Зигги Пуфс.

Заметно было, что мостик его отношений с Плаховной еще не выстроен. Усмотрев в «светлой голове» льстящую ей двусмысленность, Мамзелькина задребезжала невидимой копилочкой и согласилась погодить.

– Ужо погожу… До тридцатого-то числа! – пообещала она.

Петруччо ощетинился, как противотанковый еж, встретивший противотанковую ежиху. Раз по-хорошему не получается – надо идти напролом.

– ПОДЧЕРКИВАЮ! У нас есть эйдосы и права! – заявил он.

– Права у водителя автобуса! А у вас так, правишки! – поправил Тухломоша, невесть откуда высовываясь и исчезая прежде, чем Чимоданов успел выбросить кулак.

– У нас есть эйдосы! – упрямо повторил Петруччо.

Зигги Пуфс пакостно ущипнул бородку. Во всех чертах жирного его личика прыгало торжество.

– Не заблуждайся! Вы до сих пор сотрудники мрака! Свет, возможно, оспорит ваши эйдосы, а вот жизнь наверняка не оспорит. Вы наши со всеми потрохами! – произнес он резким и тонким голосом, похожим на скрип дверных петель.

В бюрократическом его тоне было столько уверенности, что сердце обвалилось у Мошкина в груди. Он понял: так и будет. Действительно, какой смысл свету бороться за их жизнь, когда с каждым днем они все больше запутываются в сетях мрака, себе же делая хуже? Потуг бросить и исправиться нет.

– Это нечестно! Я теперь гранату даже и в руки не возьму! Лучше бензопилой себе их отпилю! – отчаянно сказал Чимоданов.

– А я на улицу не выйду! Засяду с утра тридцатого на крыше многоэтажки! Туда трейлеру не проехать! Не надо было предупреждать! – заупрямился Мошкин.

Мамзелькину угрозы не смутили.

– И, родной, пустое болтаешь! – сказала она небрежно. – Это уж мои заботы! Хоть руки отпили, хоть в сейф запрись и на дно морское сховайся! И там тебя найдут водитель Прошкин, старший санитар Фулер и врач-реаниматор Цветкова И.И.

Чимоданов горестно оскалился. Он понял вдруг, что все это правда. Тупик. Что ни делай, куда ни прячься – они в руках мрака.

– Эх! Сесть бы на атомную бомбу, пульт в руку и поджидать Мамзелькину! Только косой замахнулась – чик! – нажать на кнопку, – сказал он.

Аида Плаховна покачала головой.

– Ты опять ничего не понял! В ту секунду, как ты нажмешь на кнопку, – я и приду.

– Нас хотят убрать из-за Мефа? Из-за него, да? – обреченно спросил Мошкин.