Долина теней - Чинчин Скотт. Страница 49

– Тилвертон погибнет! – кричал кто-то.

– Нам всем надо уйти в Арабель или Вечернюю Звезду! – выкрикивал другой прихожанин.

– Да! Гонд не заботится о нас, и скорее Азун защитит Кормир, чем это сделает бог!

Голос жреца поднимался над выкриками, растекаясь новой речью против тех, кто отступился от веры в Чудотворца.

– Тилвертон непременно будет проклят, если мы оставим надежду! Разве бог Гонд лишил меня возможности лечить? – восклицал священнослужитель.

Вскоре проповедь закончилась, и Келемвар услышал шаги на лестнице. Он потянулся за мечом.

Увидев, что в комнату вошел измотанный словесными боями с прихожанами жрец, воин сразу опустил оружие.

– Ты желал видеть меня? – спросил священнослужитель, преодолевая последнюю ступеньку лестницы и без сил оседая на пол.

Не поднимаясь с кровати, Келемвар повернулся лицом к жрецу и вздохнул:

– Ты много сделал для меня, и я очень благодарен тебе за это.

– Филанна была права, – улыбнулся священнослужитель. – Действительно неважно, веришь ты в Гонда или нет. Я отвечаю за то, что служитель бога использует данные ему заклинания, чтобы лечить нуждающихся в помощи.

– А добрые люди Тилвертона, похоже, не ищут подмоги, – заметил Келемвар.

– Да, – кивнул священнослужитель. – Они теряют веру в Гонда. Я единственный, кто может вернуть богу его паству.

– Но если тебе это не удастся?

– Тогда город погибнет. Только этого не случится. В конце концов, они послушают меня.

– Разумеется, – согласился Келемвар. – Но если бы жители Тилвертона узнали, что Гонд оставил и тебя тоже, а вся твоя лечебная магия заключена в камне, который ты носишь при себе, они бы вообще не стали слушать тебя. И отреклись бы от Гонда навсегда.

Верховный жрец встал:

– Лечебная магия принадлежит мне. Камень – это дар Чудотворца, напоминающий добрым людям Тилвертона о том, что бог не забыл о них. Я…

– Делай то, что я скажу, – прорычал Келемвар. – Или я выдам тебя жителям Тилвертона. Даже если я ошибаюсь, они поверят мне, а не тебе.

– Чего же ты хочешь? – понурил голову жрец.

– Мне нужно, чтобы ты помог кое-кому, кто пострадал гораздо сильнее меня. Я обещал беречь его и должен сдержать слово.

– Сомневаюсь, что он верует в Чудотворца, – вздохнул священнослужитель. – Но разве это имеет значение?

Описав внешность Кайрика, Келемвар направил жреца в «Щедрую Флягу». Священнослужитель как раз выходил из комнаты, когда вернулась Филанна.

– Я пришла, чтобы отвести тебя к месту твоего ночлега, о храбрый воин, – сообщила она, беря Келемвара за руку и увлекая за собой.

Адон блуждал по улицам, пытаясь найти подходящего собеседника. Даже узнав, что на прошлой неделе в городе случилось несколько кровавых убийств, жрец продолжал бродить по Тилвертону. У него были заботы поважнее.

Как и молодой человек, который, невзирая на сильный дождь и град, по-прежнему сидел у дверей «Щедрой Фляги», все прочие жители города давали на вопросы священнослужителя одинаковые равнодушные ответы. Тилвертонцев не волновало ничего, что не касалось их лично.

Поклонение богам способствует росту человеческой души, рассуждал Адон, шагая по улицам. Поклонение богам – это высшее призвание, какое только можно представить. И вот оно превратилось в источник страданий и горечи, из которого пьют лишившиеся радости и рассудка жители Тилвертона.

Пытаясь заговаривать с каждым встречным, Адон шел по улицам Тилвертона, как вдруг слова, услышанные в мрачных покоях замка Килгрейв, снова всплыли в его памяти.

«Истина – это красота, а истина – красива. Обними меня, и ты узнаешь ответы на все свои вопросы».

То, что в истине есть красота, Адон знал точно и оттого так верил в богиню Красоты. Поэтому он провел ночь, отчаянно пытаясь вернуть огонек надежды в глаза несчастных прохожих. Ему показалось, что в глазах женщины, слушавшей перед самым рассветом проповедь Адона, мелькнул слабый проблеск, и сердце священнослужителя наполнилось радостью.

– Добрая женщина, боги не покинули нас. Сейчас больше, чем когда-либо, они нуждаются в нашей поддержке, нашей вере и нашей любви. Своими руками мы можем приблизить золотой век красоты и истины, когда боги снова подарят нам свою милось. В эти мрачные времена, когда вера подверглась жутким испытаниям, нам нельзя колебаться, надо найти утешение в вере и преодолеть все трудности. Тем самым мы заплатим богам дань куда большую, чем содержит в себе самая истовая молитва! Сьюн не нашла меня, но я не отказался от надежды явиться пред очами своей богини.

Положив руки на плечи женщине, Адон вдруг ощутил сильный соблазн встряхнуть ее изо всех сил, чтобы узнать, поняла ли она хоть что-нибудь из его слов.

Женщина пристально смотрела на жреца, и слезы бежали из ее глаз. Адон порадовался тому, что его слова коснулись сердца собеседницы и что она вроде бы приняла их.

Но тут женщина произнесла:

– Ты говоришь так, будто пытаешься убедить себя самого. Уходи. Ты не нужен здесь.

Затем женщина оттолкнула юного священнослужителя и, рыдая, закрыла лицо руками. Слезинка скатилась по щеке Адона. Отвернувшись, жрец уныло пробрел прочь и вскоре скрылся в темноте.

Келемвар проснулся и обнаружил, что Филанна ушла. Та половина кровати, на которой спала жрица, уже остыла. Воин вспомнил нежные поцелуи и крепкие объятия Филанны, но вскоре забыл о ней. Его разум упорно возвращался к одной и той же теме.

Миднайт.

Ариэль.

Воин выполнил свой долг перед чародейкой, но никак не мог забыть ее.

Келемвар знал, что верховный жрец уже посетил Кайрика, и надеялся, что утром вор сможет выехать из города вместе с Миднайт, хотя сам Келемвар уже не будет сопровождать их.

В конце коридора, в который выходили двери спальной комнаты, послышался шум. Келемвар натянул на себя кольчугу и, взяв меч, поднялся с благоухающей ароматами постели священнослужительницы. Жрица привела воина в комнату на верхнем этаже мастерской своего брата, воспользовавшись черной лестницей. Ни одного слова не сказали они друг другу, да и не было нужды в словах. Подобные встречи имеют свой особый, чувственный язык, и Келемвар знал, что под утро он покинет Тилвертон и не вспомнит больше о жрице.

Воин был совершенно уверен в том, что и Филанна отнеслась к их ночи любви точно так же.

Келемвар приоткрыл дверь спальни, но быстро подался назад, когда увидел Филанну, стоявшую в конце коридора. Лунный свет, проникавший сквозь огромное открытое окно, омывал обнаженное тело женщины. Широко раскинув руки, она пританцовывала на холодном ночном ветерке. Колышущиеся от сквозняка занавески нежно ласкали тело жрицы.

Воин уже собрался было закрыть дверь и вернуться обратно в постель, когда вдруг послышался мужской голос, распевавший песню на странном языке. Келемвар вышел в коридор и остановился, увидев стоявшего рядом с Филанной седоволосого человека из храма, того самого, который назвал его братом и исчез.

Филанна ритмично двигалась под звуки песни. Ее глаза были открыты, однако она не заметила приближения Келемвара. Мужчина продолжал напевать, но его взгляд теперь остановился на воине. Серо-голубые глаза седоволосого ярко сверкали, несмотря на тьму, скрывавшую его лицо. Фигура мужчины темным силуэтом вырисовывалась на фоне ярко освещенного луной окна.

Воин приблизился к Филанне, и мужчина замолк.

– Возьми ее, – сказал он. – Я не желаю ей вреда.

Филанна рухнула на руки Келемвара, и тот осторожно положил ее на пол.

– Кто ты? – спросил воин.

– Меня называют многими именами. Как ты хочешь звать меня?

– Я задал тебе простой вопрос.

– Но на него нет простого ответа, – вздохнул мужчина. – Ты можешь называть меня Торренсом. Имя ничуть не хуже, чем другие.

– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался Келемвар, крепко сжав рукоять меча и ощутив, как нечто темное и тяжелое шевельнулось внутри него.

– Я хотел пригласить тебя на мой пир. Смотри.