Проходящий сквозь стены - Сивинских Александр Васильевич. Страница 15

Он плеснул себе кофе и опустил к чашке глаза.

– Сулейман-ага, – потерянно пробормотал я. – Уважаемый! – Он обжёг меня коротким взглядом, полным печали и гнева. Подумал, что я продолжаю язвить. – Я это… Господи, да не высыпаюсь я, вот и всё! Мне же необходимо много спать, иначе надорвусь. Ведь не железный я, не каменный. Даже не дух. Человек. Всего лишь.

– Паша, – мягко сказал он. – Я всё понимаю. Пойми и ты. Надо потерпеть. Ты молодой, сильный, выносливый, ты справишься. А отдохнёшь, когда окончательно отвяжемся от аспидов и с Софьей закончим. Обещаю. Но сейчас по-другому просто нельзя. На кон поставлено слишком многое. Ну, по рукам?

Я кивнул и ожесточённо принялся намазывать на круассан масло.

Разговор с шефом здорово выбил меня из колеи. Настолько, что, встретив Жерарчика, я вместо ставшего уже привычным приветственного пинка совершил небывалое: машинально подхватил его на руки, погладил и сунул за пазуху. Бес притих в полном недоумении.

– Когда мы должны быть у Софьи?

– В десять.

– Правильно, в десять, – задумчиво сказал я. – Сейчас половина седьмого. А я уже больше часа на ногах.

– В такую рань? С ума сойти! – сочувственно пискнул кобелёк.

– Ты прав, – согласился я. – Это невообразимо. Зато, с другой стороны, времени впереди навалом. Поэтому я немедля иду домой. Мне срочно требуется принять душ и переодеться. Представляешь, я спал в одежде!

– С ума сойти! – снова воскликнул Жерар.

– Только я тебя умоляю, не нужно делать этого прямо сейчас, – попросил я и неожиданно для себя добавил: – Хочешь пойти со мной?

– А можно? – скромно спросил бес.

– Пожалуй, – признал я, прислушавшись к собственным чувствам. Мне действительно не хотелось сейчас оставаться одному. И мне действительно было приятно тепло его маленького лохматого тельца. Я повторил: – Пожалуй, да. Но обещай, mon enfant [11], что будешь смирным. Особенно на язык.

– Яволь, сагиб! Замётано, – с вспыхнувшим энтузиазмом тявкнул он и задвигал хвостом. – Я буду смирней немой от рождения курицы, несомой на заклание. Я буду как в рот воды набравшая рыба. Я прикушу язык и ни за что, ни за что не разину пасть, ибо уста мои затворены печатью молчания. Кстати, Паша, это мне только чудится или от тебя на самом деле неописуемо, совершенно охренительно пахнет бабой?

Полностью восстать из руин мне, к сожалению, так и не удалось. Ни бравурная громкая музыка (я запустил «Легендарные марши третьего рейха»), ни переодевание в свежую одежду, ни даже контрастный душ не возвратили душевного равновесия. Жерар добросовестно пытался развеселить меня анекдотами и забавными историями из своей долгой жизни. Врал он при этом, по-моему, безбожно. Но добился того лишь, что выдав: «А ещё был случай. Одна довольно именитая поэтесса, моя тогдашняя хозяйка, а шёл, сколько помню, год 1965-ый, дожив до весьма уже преклонных лет полной затворницей, вдруг страстно взалкала чувственной любви. И непременно с чистым впечатлительным юношей…», – был послан по известному адресу. С множеством мелких уточняющих маршрут подробностей.

Спохватился я чересчур поздно. Пройдоха бес в мгновение ока уловил суть моего бешенства и противно захихикал.

– Башку оторву! – растерянно пообещал я.

Презрев угрозу, псина повалился на спину и принялся дрыгать лапами, взвизгивая совсем по-человечески: «Так ты что, девственность потерял? Нет, серьёзно? Со старухой? А мы-то все завистливо думали, что Паша у нас Дон Жуан де Казанова! А оказалось-то… Ой, не могу!»

Веселился мерзавец так заразительно, что и я, в конце концов, не вытерпел – подхватил, захохотал вместе с ним.

– Учти, зверь, – сказал я несколько минут спустя, волевым усилием возвращая лицу суровое выражение. – Об этом никто не должен знать. Приказать не могу, но прошу. Язык у тебя, конечно, как помело, и всё-таки. Войди в положение. Должна же быть какая-то мужская солидарность. Договорились?

– Какой разговор, чувачок, мы же напарники! Будь спокоен, я – могила. Склеп! – выпалил он одним духом, старательно тараща на меня честнейшие глазки. Сразу сделалось понятно, что доступ в «слеп» будет открыт полный, причём для каждого желающего. С пространными комментариями экскурсовода по поводу захоронений. – А она была очень старая?

– Кто? А-а… Да нет, – сказал я небрежно, стремясь хотя бы этим подретушировать свой порядком поблекший портрет, на котором ещё вчера блистал великолепный boulevardier [12]. – Совсем не старая. Вроде Софьи Романовны. Только чуточку стройнее. В общем, крайне худая. И довольно красивая.

– Тощие – они в постели самые злые, – со знанием предмета заявил бес. – Верно тебе говорю. А ещё…

Я взял его за загривок и, несильно встряхнув, сказал:

– Достаточно. Избавь меня от необходимости выслушивать эту похабень, – я смягчил интонацию, – напарник.

После чего погладил по головке и добавил ласково:

– А то утоплю ведь, как обещал. Тогда уж точно воды в рот наберешь.

– Ладно, ладно, молчу, – пискнул бес. – Только перестань, пожалуйста, держать меня на весу. Да поспеши, пока не стошнило. Я высоты и качки боюсь.

Пришлось опустить его на пол.

– Спасибо вам огромное, – сказал он ворчливо и, лизнув себе бочок, спросил: – Знаешь, кого ты мне сейчас сильно напомнил?

– Ну?

– Шефа. Один в один. То злишься, то хохочешь, то сотрудников тиранишь. Интересно, ты специально стараешься его копировать, или это получается бессознательно? Думается мне, ты был обделён в детстве родительской нежностью, поэтому до сих пор ищешь во взрослых мужчинах замену недолюбившему тебя отцу.

– Сулейман не мужчина, – отмахнулся я. – И вообще, угомонись, психоаналитик доморощенный.

– Вот, помню, точно также и Фрейд мне говаривал. Помалкивай, дескать, пёсик. Кто из нас врач – ты или я? А потом взял, да и опубликовал мои выкладки под своим именем.

– Ну, зверь, – сказал я потрясённо, – ты уж совсем заврался.

– Можешь не верить. – Кажется, он по-настоящему обиделся.

Дулся Жерар весь день. Даже Софья заметила, что между нами кошка пробежала.

– Что натворил этот проказник?

– Есть отказался. Сухой корм ему, видите ли, опротивел.

– Но Поль! Ведь он прав. Вот ты мог бы кушать ежедневно одни сухари?

– Я – другое дело. Человек, венец творения, тонкий инструмент эволюции. А он всего лишь животное. Кроме того, я покупаю ему самое дорогое питание, специально для некрупных пород собак. Лучшие ветеринарные врачи гарантируют, что оно полезно и полностью удовлетворяет потребности организма. Не хочет доверять опытным собаководам, дело его. Будет голодать. Тоже полезно.

– Голодать он не будет, – твердо сказала Софья. – Я найду для него что-нибудь особенное. От чего он не сможет отказаться. Согласен, Жерарчик?

Бес изо всех пёсьих сил начал демонстрировать полное и безоговорочное согласие сожрать из её рук что-нибудь особенное.

– Видишь, Поль?

– Да он же просто в вас влюблен, – сказал я. – И я его вполне понимаю.

– Ах, Поль, – она погрозила мне пальчиком. – Будь осторожен. Я могу рассердиться. Флирт с работодателем выходит далеко за пределы твоей компетенции.

– Готов рискнуть, – сказал я. – Но не делать комплиментов очаровательной женщине, тем более, комплиментов заслуженных – выше моих сил.

Она с улыбкой отвернулась.

Случился этот разговор часу в двенадцатом, а до того я успел пройти процедуру знакомства с домом и челядью Софьи Романовны. Дом, симпатичный двухэтажный особнячок (этакое шале альпийского стиля), расположенный в центре небольшого садового участка и окруженный приличной высоты новеньким кирпичным забором, был, очевидно, в недалёком прошлом детским садом. Прислуга же, которую Софья отрекомендовала «мои надежные друзья и помощники», вполне возможно, трудилась в этом детсаде, подбирая тогдашним хозяевам сопельки и кормя их кашкой. Во всяком случае, дамы. Горничная и кухарка.