Проходящий сквозь стены - Сивинских Александр Васильевич. Страница 17

– Конечно, не без того! – с непонятной мне радостью воскликнул Жерар. – Посмотри, страсти приближаются уже по накалу к испанским и средневековым. Скоро должны начаться конфликты. Ах, как это чудесно! Яд и кинжалы!

– Скорее, ругань и драки, – поправил я. – Вокруг, как можно заметить, отнюдь не средневековая Испания.

Жерар точно не слышал. В кои-то веки я не трясу его, как погремушку, заставляя немедленно умолкнуть, а прилежно слушаю! Этим нужно было пользоваться. И он пользовался:

– Чтобы оставаться добрым товарищем каждой из соперниц, я же вижу, Пашенька, тебе приходится постоянно маневрировать. Проявлять настоящие чудеса изворотливости. Куда там героям Бомарше! Как ни удивительно звучит, но это здорово играет нам на руку! Совершая маневры, ты… – Бес заговорил, делая таинственные, полные потаённого смысла паузы. – Совершенно неожиданно… должен оказаться… В мягких объятиях просто Танюши! И… И лучше бы неоднократно.

Я от возмущения просто онемел. Так вот куда он клонит, кобель паршивый! Опять за старое. Ну, постой…

Жерар продолжал вдохновенно вещать, упиваясь собственным красноречием:

– Конфликт естественным образом исчерпается, а мы получим союзницу. Да ещё какую! Горничная, Паша, это же почти что стопроцентный доступ к любым секретам любой семьи. К личным дневникам, коробочкам с лекарствами и ящикам с бельём. Горничная вхожа в такие места, в которые нам не попасть ни при каких обстоятельствах! Будуар, ванная, наконец, дамская, прошу прощения, комната…

Увлечённый открывающимися перспективами, пёсик окончательно забыл о необходимости соблюдать бдительность. За что немедленно поплатился, будучи в очередной раз бит. Надеюсь, из окон за экзекуцией никто не наблюдал. Впрочем, сирени скрывали нас достаточно надёжно.

Потом бес, жалобно постанывая, зализывал раны, а я, устыдившись собственного гнева, виновато оправдывался.

– Ну, прости. Ну, сорвался. Так ведь сколько можно? Запарили уже твои намёки. Реально запарили. И почему ты, псиная душа, считаешь меня каким-то извращенцем? Геронтофилом каким-то. Единственный позорный факт биографии не может служить основанием для выводов о моей окончательной порочности. Я вполне нормальный молодой человек, интересующийся в первую очередь сверстницами. У меня, к твоему сведению, есть Аннушка, куколка моя. И ещё сестрички-мелиссы Лада и Леля. Которых я давеча встретил вторично – и славно пообщался, между прочим. Без всяких двусмысленных маневров с их стороны. Жив-здоров, как видишь.

Бес прекратил вылизываться и с сарказмом заметил, что касаемо макошевых отроковиц, ещё разобраться надо, кто у кого есть. Если они до сих пор не сотворили кое с кем простодушным страшного, то исключительно оттого, что держат вышеназванного кое-кого за неприкосновенный запас. На случай чёрного (в особенности сам знаешь, для кого) дня. И когда однажды прелестные рыбачки останутся без улова потребных мужеских тел, то упомянутый простак послужит им сырьём для омерзительных манипуляций. И, мучительно погибая, вспомнит, конечно, своего маленького неоценённого друга, но будет поздно. А о куколке Аннушке Жерар, коли на то пошло, вообще впервые слышит. Однако заранее готов к тому, что она стократ опаснее Лады и Лели вместе взятых.

– Впрочем, – блеснул он глазками, – познакомь?

– Pourquoi pas? [13] – ответил я как можно более небрежно. – Как-нибудь…

– Сегодня. – Бес, чутко уловив в моём голосе слабину, стал твёрд.

– Почему нет? – повторил я.

Чем ближе мы подходили к «FIVE-O’CLOCK», тем меньше у меня оставалось решимости сделать первый шаг к более близкому знакомству с Аннушкой. Ну что я ей скажу? Как? Подстеречь её у служебного выхода после завершения смены и хлопнуть по попке: «Хелло, бэби! Как ты смотришь на то, чтобы потусоваться со мной в “Папе Карло” этой ночью?» Или пасть на колено прямо посреди торгового помещения: «Мадемуазель, я потрясён вашей ангельской красотой! Позвольте стать вашим рыцарем?» Бред. Кроме того, и в первом и во втором случае существует вполне реальная опасность схлопотать по шее от охраны.

Кроме того: вдруг у неё имеется возлюбленный? А ведь наверняка имеется.

– Сучка ты, Жерар, хоть и кобель, – тоскливо сказал я.

– Тяв-тяв! – довольно подтвердил бес, нагло пристроившийся у меня на сгибе левого локтя.

Я ущипнул его за что пришлось и вошёл в магазин.

Аннушка, куколка моя, с доброжелательной улыбкой рассказывала что-то немолодому, плешивому и обильно потеющему толстозадому дядьке, делая жесты в сторону одетого с иголочки манекена. Дядька был очень большим, в шёлковой гавайке, мятых шортах и дурацких жёлтых шлёпанцах на босу ногу. У него были тугие щёки чревоугодника, похожий на кукиш подбородок и могучий рубильник с торчащим из ноздрей густым волосом. Он походил на разжиревшего облезлого попугая. В руке он крутил ключи от машины. Демонстративно так крутил. Ну, ещё бы – брелок у ключей был золотой с «Мерседесовской» символикой. На манекен престарелый попугай не смотрел вовсе, а пялился выкаченными бледными гляделками на Аннушку. Причём с видимой похотью.

Мне сразу же захотелось настучать ему по башке чем-нибудь тяжёлым. Отобрать ключики мерсюковские да кэ-эк вмазать по родимчику! Разиков пять. Можно больше.

– Это она, – сказал я одними губами, отвечая на нетерпеливые подёргивания Жерара. – И, кажется, её нужно спасать.

Бес мой, оказывается, придерживался того же мнения. Он встрепенулся и, совершив самоотверженный прыжок, очутился на полу, возле толстых икр носатого владельца «Мерседеса». Звонко пролаяв, бросился бежать.

«Стой, дурашка!» – закричал я с паникой в голосе, устремляясь вдогонку.

Поднялась суматоха. Полусогнутый на манер буквы «зю», с вытянутыми руками, я носился между манекенов и вешалок с одеждой, умоляя пса вернуться. Тот задорно гавкал, подпрыгивал, крутился как заведённый, и возвращаться решительно не собирался. Сперва вся эта кутерьма была спектаклем исключительно двух актёров, но постепенно к нам подключились продавцы, некоторые посетители и – что самое приятное – Аннушка.

Ей-то терьер и попался.

– Спасибо, – сказал я, принимая у неё всё ещё дёргающего конечностями беса. Посмотрел на бэджик и добавил: – Анна Антоновна.

– Вообще-то, вход в магазин с собаками категорически запрещён, – строго сказала она, ероша Жерару шерсть между ушей. – Вы должны были видеть сообщение на дверях. Штраф – пятьсот рублей.

– Так то с собаками, – сказал я. – А это кто? Это ж чудовище мелкое. Монстр какой-то термоядерный. Катастрофа хвостатая. Про мелких чудовищ в сообщении, между прочим, ничего не сказано.

– Это самое… – подал голос забытый всеми попугай, зазвенев своими ключами, точно дурак из ярмарочного балагана – бубенцами колпака. – Девушка… Мы с вами ещё не…

– Долли, – сказала Аннушка, обращаясь к одной из подошедших умиляться Жераровой внешности девушек-продавцов. Долли своей мордашкой, хранящей чуточку испуганное выражение, и мелкими кудряшками удивительно походила на хорошенькую беленькую овечку. Я поневоле стрельнул глазами окрест: не найдётся ли поблизости овечки-близняшки. Не нашлось. Впрочем, полное имя девушки по сообщению нагрудной нашивки было Долорес. Долорес Кудряшова.

– Долли, поговори, пожалуйста, с этим господином, – попросила Аннушка Кудряшову-в-кудряшках. – Дело в том, что мне срочно нужно определить, стоит ли штрафовать этого молодого человека…

– Которого, между прочим, скучные документы зовут Павлом, а друзья – Полем, – вставил я, широко улыбаясь.

– …Которого вдобавок зовут Полем, – с готовностью согласилась она, – за вход в наш мирный магазин с действующим термоядерным взрывом. И если стоит, то на какую сумму.

– В самом деле, – сказал я, интенсивно кивая. После чего (эх, была – не была!) взял Аннушку под руку и мягко повлёк в сторону. – В самом деле, разобраться необходимо. Причём спешно. Однако же и скрупулезно. – Я добавил вполголоса: – Может быть, мне ещё премия полагается. За освобождение красавицы от не слишком приятного для неё общества чрезмерно привязчивого дура… хм… клоуна.