Бремя империи - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf". Страница 117

Чтобы не произошло, как бы ни закончился мятеж — такими, как прежде мы уже не станем никогда. Это, то что происходит здесь и сейчас — будет стоять перед нами до самой смерти…

Неприятности начались, когда мы уже почти доехали, до цели оставалось меньше километра. Мы вовремя их увидели и уже начали поворачивать в боковой переулок, когда это произошло. Несколько боевиков, одиннадцать человек — целый джамаат — стояли у перекрывшего улицу большегрузного трейлера и слушали двенадцатого — по виду эмира. Тот же, встав на подножку кабины грузовика что-то вещал, эмоционально размахивая свободной рукой. У всех боевиков — автоматы, у одного за спиной — гранатомет РПГ с уже вставленной в него длинной рубчатой городошной битой осколочной гранаты. С другой стороны трейлера стреляли — стреляли хладнокровно и расчетливо, одиночными выстрелами в несколько автоматов — но боевики на это не обращали ни малейшего внимания, их от пуль прикрывал огромный полуприцеп фуры.

До них было метров двадцать, мы уже поворачивали в переулок когда это случилось. Эмир, казалось сознанием паривший в неведомых высях, вдруг обратил свой взор на сворачивающий в двадцати метрах от него в переулок черный седан Даймлер и что-то гортанно крикнул, указывая рукой на нас. Боевики обернулись — синхронно, как на параде — в нашу сторону, наткнувшись взглядами на торчащий из окна ствол.

Тут нам повезло. Мы сворачивали налево, и все боевики как раз оказались на моей стороне. И более того — к стрельбе я уже был готов, а они — нет. Это и оказалось решающим…

Хорошая, все таки эта штука — МАСАДА, новая штурмовая винтовка армии САСШ, не то что многократно проклятый и самими американцами М4. Отдача почти как у М4 и слабее нашего Калашникова, и не поперхнулся — целый магазин одной очередью высадив. М4 скорее всего отказал бы.

Прежде чем разгоряченные проповедью эмира боевики сообразят, что делать, я упер откинутый приклад автомата в бицепс, второй рукой зажал цевье автомата в оконном проеме автомобиля и нажал на спуск. Целился я, как и учили нас целиться в этом случае в морском корпусе — по центру, примерно в живот. Автомат при стрельбе длинными очередями подбрасывает вверх, поэтому, если пули пойдут выше — там грудь, горло, голова — все убойные зоны. Если занизишь — попадешь по ногам. Не бог весть что, но преследовать тебя противник не сможет, а на это и рассчитано. Так стрелять — очередями на весь магазин — можно лишь в чрезвычайной ситуации, если отрываешься от преследования. Во всех других случаях стрелять надо одиночными или короткими очередями, «двойками», тщательно при этом целясь.

Длинная очередь свалила восемь, а то и девять боевиков сразу, они стояли плотной группой и так и попадали под градом пуль — один на другого, не успев ничего предпринять, не успев даже выстрелить. Пуля попала и в эмира — краем глаза увидел, как он оседает, цепляясь за кабину грузовика. Оставшиеся в живых боевики попадали на землю от открыли огонь по уже вошедшей в поворот машине.

Но учили этих тварей изрядно, не знаю кто — но научили. Те, кто остался в живых, упав открыли огонь не по салону машины, не попытались прострелить бензобак — они хлестанули очередями по самой доступной в их позиции цели — по колесам. Обездвижить машину — а потом разбираться с теми, кто в ней. И это у них получилось, я понял это потому что машину внезапно и резко бросило влево, машина шкрябнулась о стену дома, с трудом выправилась…

— Колесо пробили!

— Вижу! Жми!

Глянул вперед — не проехать, тем более на трех колесах. Весь переулок каким-то дерьмом завален.

— Двадцать метров вперед и стоп!

Пока ротмистр, судорожно компенсируя рулем рысканье машины, тащил ее вперед, я перезарядил автомат, магазин бросил на пол. Еще два полных — всего девяносто патронов. Негусто — но есть еще пистолет и при оказии можно разжиться трофеем. Чего-чего — а этого то добра сейчас в городе хватает.

— Стоп!

Не дожидаясь остановки машины, пинком распахнул дверь, выскочил на ходу, разворачиваясь и приходя на колено. И вовремя — в переулок выскочил боевик. Невысокий, худой, с мальчишеской фигурой. Скорее всего, это и был мальчишка — одурманенный проповедями экстремистов он сам просился на джихад и взрослые взяли его. Доверили автомат — наверное, первое в его жизни взрослое, настоящее оружие. А теперь те же самые взрослые — те, кто к этому моменту оставался в живых — отправили его первым в переулок. Под пули.

В другом случае, при других обстоятельствах убить этого пацана было бы грехом. Но не сейчас — сейчас четырнадцатилетний экстремист с автоматом не менее опасен, чем сорокалетний. Он выбежал в переулок, держа перед собой автомат и совершенно не прячась — его не учили, как поступать в этих случаях. Он был легкой целью — а мне нужно было несколько секунд, что оторваться от преследователей. И я выстрелил в него — увидев целящегося в него с колена человека, он затормозил, вскидывая автомат и прицеливаясь в меня — но выстрелить не успел. Красная точка в прицеле моего автомата точно показывала на его грудь — и я выстрелил одиночным. Пацан упал лицом вперед, где стоял, прямо на свой автомат, для которого он был слишком мал и с которым он жалко смотрелся…

Черт бы все побрал…

Вскочив, я бросился к двери — это был черный ход одного из домов, по питерской моде все дорогие дома делали с черными ходами. С размаху саданул ногой по деревянной двери, обернулся и выстрелил в ту сторону, где лежал убитый мной пацан еще раз, осадив оставшихся в живых боевиков и подарив себе еще несколько секунд. С ходу проскочил внутрь.

— За мной!

Спасительная теснота подъезда. Узкие лестничные пролета, прихотливые кованые перила. Выбитые стекла, через которые несет гарью. Мертвый дом в мертвом городе.

— Держи дверь!

— Есть!

Учится понемногу. Хотя тут научишься — тот, кто не учится уже на улице, изрешеченный пулями лежит. Война учит быстро. И жестоко.

Площадка между первым и вторым этажом. На такие вот площадки обычно из дома изгоняли курильщиков. Вот, точно — на перилах висит небольшая, заполненная окурками пепельница. На втором этаже три глухие двери выходят на небольшую площадку, одна из них выбита. В квартире никого нет — иначе бы уже выскочили на шум.

Выглянул во дворик с площадки между первым и вторым этажами, окинул его взглядом, пытаясь определить, нет ли опасности. Темень — хоть глаз выколи, освещения больше нет нигде, на улицах подсветка есть хотя бы от костров, пожаров и трассирующих пуль, а тут вообще ничего. Небольшой тихий уютный внутренний дворик, скамейки, несколько припаркованных машин. Припаркованные машины — это хорошо, да ведь времени возиться с тем чтобы завести нету. Дорога каждая секунда. Самое главное — почти невидимые в темноте выходы из дворика, целых два. Это еще несколько секунд форы для нас, пока преследователи будут думать, в какой из них мы проскочили, мы уже…

Первая оконная рама с застрявшими в ней острыми осколками стекла вылетела со второго пинка, вторая — с первого…

— Пошли! За мной!

Прыгаю в темный колодец двора, остро, каждой клеткой тела чувствуя свою уязвимость в этот момент. Если в одном из окон сидит автоматчик — он не мог обратить внимание на вылетающие во дворик остатки оконных рам. Сейчас любой оконный проем может заговорить огнем — охнуть не успеешь.

Тихо. Наверное, лимит неприятностей на этот час исчерпан.

— За мной! Тихо! Маску одень!

Мы — всего лишь боевики, у нас такое же оружие, такое же одеяние, такие же маски на лицах. Мы — одни из вас, мы свои.

Одним броском через двор добегаем до крайнего от стены выхода — просто черного проема в стене. Надеваем маски, сбавляем шаг. Господи, кто сделал эту дурацкую, из какого то дешевого синтетического материала маску? Кожу лица просто жжет, отвлекаешься от всего. Явно в Индии сделана, САСШ и Великобритания превратили Индию в дешевый сборочный цех для продукции, возводя фабрики и заводы с потогонной системой труда и платя работникам сущий мизер. Их дешевые и погано, даже хуже чем в Китае сделанные товары можно было встретить на любом прилавке в САСШ или Великобритании. В нашей стране их не закупали, предпочитали Китай, там хоть японские управляющие за качеством худо-бедно следят и себя не позорят. Так эти твари нам свое барахло теперь вот в таком виде завезли. Нет, это просто невозможно. Снять бы эту гадость — да нельзя…