В объятиях принцессы - Грей Джулиана. Страница 41

Наглец.

Лорд Сомертон стал медленно и громко аплодировать. Маркем и Пенхэллоу одновременно подняли головы. На их лицах застыло одинаковое изумление.

Как приятно.

Граф облокотился о перила.

– Хорошо сказано, Пенхэллоу. Вы почти убедили меня в чистоте своих помыслов.

Пенхэллоу пришел в себя первым и весело поприветствовал хозяина:

– Ну вот, в нашей истории появился и злодей. Добрый вечер, Сомертон. Сегодня вы уже сворачивали головы щенкам?

Негодяй.

Сомертон начал неторопливо спускаться по лестнице, прислушиваясь к эху своих шагов по мраморным ступенькам.

– Да, это действительно превосходный план, Пенхэллоу. Но в нем вы упустили один важный элемент. – Граф остановился на последней ступеньке.

– Правда? – усмехнулся Пенхэллоу. – Как же это я допустил такую непростительную небрежность!

Чертовски красивое лицо у этого ублюдка. И поза расслабленная, свободная… Сомертон ненавидел каждую клеточку этого наглеца, каждый изящный изгиб ухоженного тела, каждый шелковистый волос, каждый белый зуб. Всеми обожаемый Пенхэллоу родился под счастливой звездой. Элизабет было достаточно одного взгляда, чтобы влюбиться.

Сомертон подошел к нему и встретил открытый взгляд карих глаз.

– Самый важный элемент, если уж быть точным, – сообщил он.

– Хм. И какой же?

– Меня.

Пенхэллоу щелкнул длинными элегантными пальцами и насмешливо заговорил:

– Вас? Конечно! Какая непростительная небрежность с моей стороны. Лорд Сомертон… дайте подумать… Ах да! Полагаю, вы должны вернуться в Англию и посвятить остаток жизни добрым делам, в надежде обеспечить для себя более высокий круг ада, чем тот, что забронирован для вас сейчас. – Он бросил взгляд за плечо графа, где стояла Луиза. – Полагаю, ваш секретарь с удовольствием вам в этом поможет.

Какого черта это значит? Что сказал ему Маркем?

– Мистер Маркем – человек высоких моральных принципов и безупречной верности, – любезно проговорил Сомертон. – В отличие, к примеру, от моей супруги.

Пенхэллоу улыбнулся:

– О, в безупречной верности нет никаких сомнений. Хотя у меня другое мнение относительно моральных принципов.

– Что вы хотите сказать? – воскликнул Маркем.

При звуке негодующего голоса Луизы Сомертон почувствовал невыразимую нежность и обернулся к ней. Ее брови были нахмурены, губы сжаты.

«Отойди в сторону, мой дорогой Маркем. Позволь мне довести этот бой до конца».

Луиза, казалось, прочитала его мысли. Она сделала шаг назад и устало опустила голову.

А Сомертон снова обратил взор на Пенхэллоу.

– Вы – самодовольный хлыщ, – любезно сообщил он.

– Каждому свое.

– Да, кстати… – Сомертон посмотрел вверх. – Вас нисколько не интересует, где находится и что делает украденная вами шлюха? – Он слегка выделил слово «шлюха», желая испытать самообладание противника.

Но Пенхэллоу лишь слегка приподнял красивые брови.

– Ей-богу, старина, я не улавливаю вашей логики и потому не вполне понимаю, о ком идет речь. Вы же не можете говорить об ангеле – леди Сомертон, – честь которой я поклялся защищать до последнего вздоха?

– Именно о ней.

– Но это значит… Подождите, старина… Ничего не складывается. Если графиня, которая называет только одного счастливчика своим возлюбленным, да и то лишь после того, как решилась покончить с фарсом, называемым браком… если ее назвать шлюхой, тогда… – Он постучал пальцем по виску.

После того как она решилась покончить с фарсом, называемым браком? Что Пенхэллоу имеет в виду? Не хочет же он сказать, что… Но ведь Сомертон своими глазами видел его выходящим из дома на Честер-сквер. Видел и портрет Пенхэллоу в шкатулке своей жены.

– Продолжайте, Пенхэллоу.

– Простите, но как тогда назвать вас?

Эти слова нанесли Сомертону точный удар. Между ребер прямо в сердце.

Как назвать вас. Как назвать вас. А как можно его назвать?

– Меня? – воскликнул он.

– Да, вас. Не станете же вы отрицать, что на всем протяжении вашего брака имели плотскую связь с множеством других женщин? – Пенхэллоу покосился на Маркема, и его чувственные губы скривились в ехидной усмешке. – Или, скажем так, с множеством личностей?

От ярости у графа потемнело в глазах. Как несправедливо мимоходом задеть и Луизу, которая так много выстрадала. Она и сейчас страдает. Тот факт, что негодяй вроде Пенхэллоу позволил себе облить грязью Луизу, находившуюся под его защитой, вернул Сомертона к мыслям о зверском убийстве. Он сжал кулаки.

– Что вы сказали, сэр? Наглый щенок! Повторите!

– Да ладно вам. Об этом все знают. Лично я считаю ваше поведение в высшей степени распутным.

Маркем, стоя за спиной Сомертона, возмущенно ахнул. Граф услышал этот звук, несмотря на шум в ушах, и попытался взять себя в руки.

«Успокойся. Соберись».

Благоразумие, а не эмоции. Именно они способны уничтожить все надежное и полезное. При общении с любым другим человеческим существом их следует всячески избегать. Тот, кем владеют эмоции, всегда слабее.

Пенхэллоу стоял перед ним, спокойный и улыбающийся. Само совершенство. Но ведь он тоже не идеален, разве нет? Он мошенник, завсегдатай борделей, совратитель чужих жен. Об этом все слышали. Этот малый не скрывал свои похождения. Пусть Сомертон грешен, но он не единственный грешник в этой комнате.

Он улыбнулся:

– Знаете, Пенхэллоу, в народе говорят, что горшок над котлом смеется, а оба черны. Вы со мной согласны?

– Простите, не понял.

И граф почувствовал себя на коне. Сцепив руки за спиной, он сделал шаг к Пенхэллоу:

– Это же так просто, друг мой. В скольких чужих постелях вы побывали в последние годы, Пенхэллоу? Речь идет о десятках или о сотнях?

– А, вот вы о чем. Ну, это просто. Ни в одной.

Сомертон демонически захохотал:

– Ни в одной? Ха-ха! Смешно. Великий Пенхэллоу, мечта лондонских женщин!

– Мне жаль вас разочаровывать, старина, но вы, как говорят в том же народе, лаете не у того дерева. Ваши обвинения не по адресу. После того как я встретил леди Сомертон, я не знал других женщин.

Нотка искренности в его голосе заставила Сомертона замолчать.

– Невозможно, – через несколько мучительно долгих секунд пробормотал он.

Пенхэллоу пожал плечами:

– Увы, это факт. Пытался несколько раз, знаете ли, но ничего не вышло. Не мог выбросить ее из головы. Ни одна женщина на свете не может с ней сравниться. Да, знаете, однажды у меня едва не получилось! Я выпил бутылку или даже две… точно не помню… бренди, нашел сговорчивую вдовушку… – Он задумчиво улыбнулся. – Но и тут облом. Надо же такому случиться – нос к носу столкнулся с графиней Сомертон на пороге итальянской гостиницы. Представляете? Даже я, до бровей налитый бренди, понял: не судьба.

Мир Сомертона закачался, рухнул и начал снова строиться, но как-то по-новому. Пенхэллоу – достойный человек? Ведет непорочную жизнь? Из-за любви к Элизабет?

– Невозможно, – прошептал он.

Этого не могло быть. Ведь все в жизни Сомертона, все его деяния, планы, оправдания собственного поведения основывались на вероломстве Пенхэллоу. Но если Пенхэллоу сохранял целомудрие, когда женщина, которую он любил, вышла замуж за другого, – совершенно неуместное и ненужное воздержание… Если Пенхэллоу так же хорош изнутри, как внешне… Тогда он, Сомертон…

Грязен, порочен, достоин презрения.

– Это невозможно! – не выдержал Маркем. – Всем известна ваша репутация. Вы хвастались своими победами во всех лондонских гостиных!

Пенхэллоу взглянул на Маркема с доброй улыбкой.

– Понимаете, друг мой, я не хотел, чтобы надо мной смеялись. Надо, знаете ли, соответствовать окружению. – Он снова перевел глаза на Сомертона: – А знаете, старина, ведь все это время я был вернее Лилибет, чем вы. – Он сделал шаг к Сомертону, словно наступая. – Это я называю иронией. Вы со мной согласны?

– Больше шести лет? – В голосе Сомертона звучала мольба. Он отчаянно надеялся, что Пенхэллоу ему возразит.