В объятиях принцессы - Грей Джулиана. Страница 46

Его лба коснулась нежная рука.

– Они задернуты, – проговорил знакомый голос. Голос Маркема, только мягче и добрее, чем обычно.

– Они не задернуты. Там щели. А в них свет.

– Боюсь, с этим я ничего не могу поделать. Ты сильно ушиб голову, и свет еще какое-то время будет резать глаза.

Удар по голове. Теперь он вспомнил. Берег реки. Элизабет, Пенхэллоу, его сын, Олимпия.

И сразу нахлынуло ощущение потери. Он тонул в нем, не мог дышать.

Маркем.

– Где я? – прошептал он.

– Мы все еще на вилле Анджелини и останемся здесь, пока ты не сможешь путешествовать.

Конечно. Он знал это. Головная боль, тошнота, головокружение. Кто-то будил его, давал воды, и он снова засыпал. Потом его опять будили. Слишком скоро.

Сотрясение мозга. Кажется, доктор это так называет. У него непорядок с мозгами.

Он подвинул руку, лежащую на простыне, и ее сразу накрыли тонкие длинные пальцы.

– Ты давно здесь? – спросил он.

– Я никуда не уходила.

Прошло еще какое-то время, он опять открыл глаза, и на этот раз свет не вызывал такую резкую боль. Теперь мысли послушно следовали одна за другой, ну, или большинство из них. Он на вилле Анджелини. Он проиграл сражение. И у него повредились мозги. Рядом с кроватью стоят розы. И Маркем тут.

Он закрыл глаза и позвал:

– Маркем!

– Сэр?

Послышалось шуршание одежды, и его руки коснулись ее пальцы. Он сжал их, проверяя силу.

– Теперь ты должен называть меня Луизой, – сказала она.

– Ты всегда будешь для меня Маркемом.

Она не ответила. Сомертон открыл глаза. В комнате царил полумрак, но он разглядел ее силуэт. Она сидела совсем близко.

– Знаешь, Маркем…

– Луиза.

– Луиза, рассудок ко мне вернется?

– Конечно. Я в это верю. Еще неделя, и мы сможем отсюда уехать.

Неделя. Черта с два он проведет в этой постели еще неделю.

– Где мой сын? – спросил он, и при слове «сын» на него навалилась черная тяжесть, густая маслянистая субстанция горя, поражения, потери, понимания своей неправоты.

– Филипп со своей матерью и лордом Пенхэллоу находятся неподалеку. Насколько я понимаю, они ждут окончательного решения лондонского суда, чтобы пожениться.

– Она ждет ребенка.

– Да, я знаю.

– Это, разумеется, его ребенок. Это хорошо… Хотя я на мгновение подумал… – Он отвернулся. – Был небольшой шанс… Я вел себя плохо, недостойно. Когда я понял, что она беременна, и она сказала, что это ребенок Пенхэллоу, у меня в голове помутилось. Нет, я бы не ударил ее. Никогда. Я просто хотел… не знаю, чего я хотел. Возможно, убить себя.

– Вы часто вели себя плохо, милорд, но, думаю, теперь вы избавились от этой вредной привычки.

Сомертон снова закрыл глаза.

– Да. Она получит все, что захочет. Только пусть разрешит мне иногда видеть его. Моего сына. Я должен знать, что у него все в порядке.

У его губ оказался стакан. Сомертон послушно выпил воду и заснул.

В его руке маленькая ручонка.

Это было первое, что он отметил, когда открыл глаза. Он повернул голову и увидел встревоженные глазенки сына. На мгновение Сомертону показалось, что он смотрит на себя, только маленького.

– Филипп.

– Ты проснулся, папа?

– Да. Почему ты здесь?

Послышался шелест шелка и женский голос:

– Я привезла его, милорд. Он хотел вас видеть.

Сомертон закрыл глаза.

– Элизабет.

– Папа, мне очень жаль, прости меня, пожалуйста, – торопливо заговорил Филипп. – Я не хотел толкать тебя. Я только хотел, чтобы ты бросил нож и не сделал больно дяде Роналду.

– Ты все правильно сделал, малыш, – прошептал Сомертон. – Храбрый мальчик.

– У тебя сильно болит голова, папа?

Голова у Сомертона раскалывалась на множество частей.

– Вовсе нет. Я просто отдыхаю.

О господи! Сомертон явственно ощутил прикосновение к руке маленьких сухих губ. К костяшке большого пальца. Открыв глаза, он увидел макушку сына.

– Мне так жаль, папа.

– Все в порядке, малыш. – Он поднял руку и погладил сына по голове.

Тихо заговорила Элизабет:

– Филипп, дорогой, ты позволишь мне поговорить с твоим отцом наедине?

Филипп снова поцеловал костяшку большого пальца и исчез. На стул у кровати Сомертона опустилась Элизабет. В ее красивом теле теперь жил ребенок ее любовника, а лицо сияло счастьем и здоровьем.

– Прекрасно выглядишь, – сказал Сомертон.

– Ты тоже выглядишь лучше, чем когда я видела тебя в прошлый раз.

– Я поправляюсь. Полагаю, тебе нужно мое благословение? Хочешь убедиться в моем согласии?

Женщина заколебалась.

– Мне жаль, что все так вышло. Поверь, я понимаю, что была неправа, решив бежать, но ты… но мы…

– Мы никогда не подходили друг другу.

– Да. – Она опустила голову и внимательно рассматривала свои руки.

Сомертон отвернулся, взглянул на полог над кроватью и положил на грудь руку, которую поцеловал Филипп.

– Я вел себя дурно. Так сказал Маркем.

– Он прав. Но я тоже виновата. Мы оба совершили много ужасных ошибок, и я надеюсь… я надеюсь… – Ее голос сорвался.

– Я приношу свои извинения, – сухо сказал Сомертон. – Если тебе нужно мое благословение, считай, что получила его. Выходи за него замуж. Надеюсь, он сделает тебя счастливой.

– Я тоже надеюсь, что ты когда-нибудь найдешь свое счастье.

Сомертон почувствовал жжение в глазах и собрался с силами:

– Берегите моего сына. Вы оба.

– Обязательно. – Элизабет на мгновение коснулась прохладными пальцами лба Сомертона и тут же встала. – Я хочу тебе сказать вот что: Филипп никогда не слышал ни одного дурного слова о тебе ни от меня, ни от него. И не услышит. Все остальное зависит от тебя.

Сомертон взглянул на костяшку пальца, которой касались губы сына.

– Если я когда-нибудь смогу вам чем-то помочь, только скажите.

Женщина не ответила. Он слышал, как она что-то прошептала Филиппу.

– До свидания, папа, – сказал Филипп от двери.

– Будь здоров, Филипп.

Дверь закрылась. Сомертон отвернулся к стене и смотрел на темную деревянную панель, пока не уснул.

– Когда ты говорил, что мы уедем отсюда, Маркем, что конкретно ты имела в виду?

Это было на следующий день после визита Филиппа с матерью или, может быть, через день. Сомертон потерял счет рассветам и закатам в темной комнате. Сейчас он сидел на кровати не в силах ни читать, ни встать без посторонней помощи, в общем, он не мог ничем заняться и стал нервничать.

– Я – Луиза, милорд. Пора выпить немного бульону.

– Я не инвалид, – огрызнулся граф.

– Прощу меня простить, милорд, но вы хуже инвалида. Вы даже не можете ходить, ни на кого не опираясь. А уж характер… Никакой инвалид до такого не додумается. – Она вздохнула и отставила в сторону бульон. – Впрочем, ничего другого я и не ожидала.

– Ты уклоняешься от ответа, Луиза. У меня есть дела, требующие моего внимания. Дурные дела, как ты понимаешь, которые я могу поручить только самому себе.

– Милорд, у меня есть предложение. – Она сцепила пальцы на коленях и опустила голову.

Сомертон пристально уставился на девушку. В комнате было темно, хотя сегодня в нее допустили немного больше солнечного света. Граф заметил, что Луиза больше не покрывает волосы помадой, и они, хотя все еще очень короткие, падают ей на лоб. На ней была свободная белая рубашка без жилета. И она хотела, чтобы он называл ее Луизой.

Все это были подсказки.

– Какое предложение? – подозрительно спросил он.

Луиза вздохнула и расправила плечи:

– В последние дни я все время думала о сложившихся обстоятельствах.

– Не сомневаюсь, Маркем.

– Окончательное решение о расторжении брака будет принято лондонским судом через три или четыре недели.

– Да.

– Возможно, после этого будет возможно… Вы должны подумать…

– Маркем!

Она секунду помедлила и встретила его взгляд с королевским высокомерием.