Мир вечного ливня - Янковский Дмитрий Валентинович. Страница 83

– Живой, – буркнул Валера. – Охренели вы с такими фокусами. Думал, шутите про погоню…

– Конь пусть думает, у него голова большая. До Сергиева Посада дотянешь? До больницы, в смысле.

– А есть выбор?

– Нет, – честно ответил я.

– Ну и не парь мозги, – сквозь зубы закончил беседу Валера.

Крепкий парень, надо признать. Я начал испытывать по отношению к нему неподдельную симпатию. Еще до одури захотелось курить, так что я не выдержал и остановился на краю дороги. Вышел, достал сигарету из пачки, размял, звякнул крышечкой зажигалки… Хорошо. Катя тоже вышла и закурила.

– Ну, мать вашу, мне, может, тоже кто даст сигарету? – обиженно донесся из салона голос Валеры.

– Совсем, блин… Машину забрали, помяли, чуть не угробили…

– Тебе нельзя курить, – отозвался я. – И так на грани шока, а еще периферийные сосуды сузятся.

– Иди в жопу! – Валера поднялся с сиденья и, морщась, приоткрыл дверь. – Сигарету дай. И вообще, чего ты из себя корчишь? Блин, не плечо бы, так я бы с тобой поговорил.

По дороге проносились машины, то и дело обдавая нас упругой волной ветра.

– Лучше покажи плечо, – я шагнул к нему и осмотрел место попадания пули.

Чиркнуло самую малость, но, когда речь идет о пуле, там и самой малости иногда достаточно для летального исхода. Боль, страх, потеря крови, шок. Вот четыре фактора, которые могут превратить легкое ранение в роковое. Удивительно, какое число людей умирает именно от страха. Одного парня, из срочников, сильно контузило взрывом снаряда. Он лежал на спине, был в сознании и все время плакал. Шептал, что не чувствует тела. Конечно, он и не слышал ничего, в том числе и себя. Я кричал ему, знаками пытался объяснить, что с ним ничего страшного не произошло, что это не надолго, что скоро прилетит вертолет. Я показывал ему пальцем, как крутится вертолетный винт. А он шептал, что ему оторвало половину туловища, что он чувствует, как жизнь вытекает из него вместе с кровью. Он бледнел все сильнее и через двадцать минут умер, совсем чуть-чуть не дождавшись прилета врачей. А ведь в него даже не единого осколка не попало!

Внезапная словоохотливость Валеры меня насторожила – очень уж напоминала она первую стадию шока. А шок – страшная вещь. От страха или боли периферийные сосуды сжимаются, и тканям перестает хватать кислорода. В ответ на это организм начинает спасать сам себя, оказывая самому же себе медвежью услугу – тонус сосудов увеличивается многократно, и начинается их спазм, что еще сильнее усугубляет ситуацию. Резко уменьшается объем циркулирующей крови. Кровоснабжение мозга и сердца остается прежним, а вот почкам, печени и кишечнику начинает катастрофически не хватать кислорода. Организм решает, что произошла серьезная кровопотеря, и начинает перекачивать жидкость из межклеточного пространства в кровь. Это накручивает шоковый цикл еще сильнее. В панике сосудистое русло резко расширяется, из-за чего настолько же резко падает давление крови и еще сильнее снижается объем циркулирующей крови. И так до необратимых изменений. Тут не до шуток – спасать человека надо.

Я взял Валеру за запястье, пощупать пульс, но он вырвал руку.

– Блин, да не лапай меня!

– Дурак ты. Руку дай. В гроб захотел раньше времени?

– А ты что, доктор?

– Хреноктор.

Я таки поймал его за руку и нащупал пульс. Хреновый пульс. Да и рука холодная. Точно шок. А средство против него одно – полная анестезия, чтобы свести на нет дурацкие защитные реакции организма. Лучше всего для таких целей подходят опиаты. Вот герыч бы подошел в самый раз. Но это доза для Ирины.

– Черт меня подери! – не выдержав, ругнулся я вслух.

Располовинить? А если не хватит этой половины ни для Валеры, ни для Ирины? Что я буду делать тогда? Ну почему же всегда так хреново бывает! Почему всегда жизнь ставит перед таким выбором, когда, что ни выбери, все равно не миновать дерьма?

– Чего там? – насторожился Валера, еще больше бледнея.

– Да ничего, это я так, о своем. Плевая рана.

– Ни хрена себе! Половину плеча разнесло!

– Не гунди! – остановил я его. – Кость не задета, кровища не хлещет. Где у тебя аптечка?

– Сзади. Слушай, что-то мне хреново как-то… Блин, пальцы ломит.

– Забей. Это самовнушение, – ответил я, открывая коробку автомобильной аптечки.

Анальгин, валидол… Это все пустое сейчас. В жгуте надобности тоже нету. Вот шприц-тюбик промедола выручил бы сильно, но автомобильная аптечка все же не военный медпакет. У нас государство скорее угробит сотни людей в год, позволив им умереть от шока на дорогах, чем пустит промедол в свободный оборот. А ведь на войне промедол у каждого в кармане, и ничего, повальной наркомании не обнаружено. Как будто гражданские дурнее военных. Бред! Кто хочет обдолбиться, найдет где купить, а вот когда возникает необходимость и нет под рукой препарата, тогда труба.

Найдя бинт и вату, я примотал к плечу Валеры тугой тампон, чтобы уменьшить кровотечение. Сейчас ему каждая капля жидкости на вес золота и даже дороже.

– Ты что, блин, правда доктор? – заинтересованно наблюдал он за мной. – Ну и денек сегодня. Или ты секретный агент, как Шварценеггер в «Правдивой лжи»? Хотя для агента ты мелковат.

«Болтай, болтай, – думал я, затягивая бинт. – Сейчас тебе надо. Потом тебя еще заставлять придется языком шевелить, потому что если без анестезии уснешь, то не проснешься уже никогда».

Валера об участи своей не догадывался и продолжал тараторить. В первой стадии шока всегда распирает, по себе знаю. А потом угнетение всех систем и… Меня чаша сия миновала, а вот некоторых хороших друзей не удалось спасти.

В общем, как со мной это бывает в критические моменты, я заметался. Мысленно заметался – со стороны незаметно. У меня в голове проносились то образ шприца с героином, то дергающийся в конвульсиях Валера – бледный и некрасивый. То Ирина… Мне стало страшно.

Катя заметила мою внутреннюю панику. Как, интересно? Никогда ведь не замечал никто. Хотя что стоит разглядеть внутреннюю панику человеку, который видит духов на ветках деревьев? Она взяла меня за локоть и отвела в сторону.

– Что такое? – спокойно спросила она.

– У Валеры первая стадия шока. Это очень плохо.

– Умрет?

– Если не сделать полную анестезию, то скорее всего до больницы не довезем. Кислородное голодание внутренних органов, судя по пульсу, уже началось.

– Ты хочешь героин не Ирине, а ему?

– Нет… Черт! Я его едва знаю, а с Ириной мы огонь и воду прошли. Но не могу позволить погибнуть парню по нашей вине.

– Погоди…

– Что вы там шепчетесь? – Валера встал на ноги и шагнул к нам, не сгибая дрожащих коленей. – Что, хреново со мной, да? Да не молчите!

– Да, – выдавил я из себя. – У тебя шок.

– Э, блин… Вообще-то я сегодня не рассчитывал в ящик сыграть. Что вы там говорили про герыч? У вас есть, что ли? Так колите!

– Эта дурь для спасения другого человека, – ляпнул я.

– Да? Серьезно? – Валера сделал еще шаг, но пошатнулся. – Для другого, говоришь? Вы вперлись ко мне в машину, из-за вас меня подстрелили, а герыч для кого-то другого? Блин, я не хочу умирать!

Его голос дрогнул, и я понял, что ничего меня не остановит от того, чтобы отдать эту дозу ему. Еще неизвестно, поможет ли героин Ирине. В конце концов, это только теория, голая теория Кати. Хочется верить, что если усыпить погибшего во сне человека, то он вернется в сферу взаимодействия и можно вытащить его оттуда живым. Но, скорее всего, это чушь. Вернуться ведь можно только в тело! А если оно растерзано? Валера же может умереть прямо у нас на глазах, причем по нашей же вине. Вот и весь принцип выбора. Я подумал, как бы оценили мой выбор Цуцык, Андрей, Макс… Как предательство, скорее всего. Но для них Искорка уже безвозвратно мертва. И решение принимать мне, только мне, и никому больше. Точнее, нам с Катей. Я постепенно учился думать во множественном числе.

– Давай шприц! – обратился я к девушке.

– Да какой шприц?! Там же порошок, его еще развести надо. Вода нужна, столовая ложка, зажигалка…