Серебряные рельсы (сборник) - Чивилихин Владимир Алексеевич. Страница 21

Кошурников забылся под эти крики, под писк патефона. «В поле» он не замечал воскресений – все дни там походили друг на друга. А здесь неумолчный гомон отдыхающих людей напоминал, что есть такой день на неделе, когда можно петь, плясать и дурачиться, и никто за это не осудит.

Вдруг он резко поднял голову – за кустами наступила неожиданная, пугающая тишина. Женька недоуменно смотрел на него. Серые, чистые, как небо в тот день, глаза сына запомнились навсегда. Кошурников вскочил, побежал вдоль берега к людям. Он быстро вернулся, выплеснул в реку улов, заторопил сына. Женька стал деловито собираться. Он ни о чем не спрашивал: если отец что-то делает, значит, так надо.

Вагоны пригородного поезда были набиты битком. Встревоженные женщины, враз посуровевшие мужчины перебрасывались короткими фразами. Женька слышал: «война», «Гитлер», «фашисты». На вокзальной площади Новосибирска шел митинг. Кошурников с сыном постояли в толпе, но до трибуны было слишком далеко, и они ничего не услышали.

Дома их встретили огромные черные глаза матери, которые не отрывались от Кошурникова, пока он переодевался.

Отец уже был у двери, когда она спросила:

– Пошел?

Кошурников кивнул, хлопнул дверью и загромыхал сапогами по лестнице. Вокруг военкомата стояла густая толпа. Женщин здесь не было. Кошурников пробился к столам, стоявшим прямо на улице. Но ему сказали, чтобы он пока занимался своим делом. Он побежал в институт. Начальник огорошил:

– Собирайся в Кулунду, Михалыч. Срочно, к осени, нужен проект участка Кулунда – Барнаул. Людей у тебя, чувствую, будет вдвое меньше обычного.

В Кулунде он получил первое боевое крещение. Не легче было Кошурникову и в горах Кузнецкого Алатау. Потом это задание, самое важное и трудное за всю его изыскательскую жизнь. Однако надо было выдержать это, как должны были устоять люди там, на западе, где не выдерживало – гнулось и горело – железо…

На рассвете они полезли дальше по скалам. Что еще им готовит этот мрачный бесконечный порог? Не преждевременно ли они радовались вчера? Может, щербатые, нависающие скалы образуют ниже ненавистный изыскателям и строителям «прижим»? Нет, не видно, чтобы горы вплотную подступали к реке. Только в самом конце порога выдается будто бы скалистый мысок. Это уже не страшно.

Но Казыр гневался здесь справедливо. Каменные щеки сжимали реку, в десять раз уменьшая ее ширину. Тесный километровый коридор в иных местах поворачивал под острым углом, и брызги тут вылетали даже вверх. Ничем это будущей дороге не грозило, она по-прежнему хорошо укладывалась по террасе. Однако Щеки, вначале порадовав инженеров, нанесли им все-таки коварный удар.

В расширениях коридора вода крутилась на месте, перемешивалась, кидалась на отвесные скалы, но в двух узких местах взбитая пена застыла, как мороженое молоко, и вода стремительно проскакивала под крепкими ледяными перемычками. Значит, на Казыре начался ледостав. Зима, необычно рано наступившая, все-таки догнала изыскателей…

«Почему так рано? – думалось Кошурникову. – Ведь, по сводкам, здешние реки встают примерно через две недели. Может, будут еще оттепели? Берега чистые – ни одной примерзиночки нет, а тут перехватило. Место здесь узкое, и пену взбило – вот в чем загвоздка. А вдруг в этом году ранняя зима? Чем черт не шутит? Что тогда делать? Выйдем мы или…»

Один Кошурников понимал всю опасность их положения. Стоять и смотреть сейчас на лед было нельзя – начнутся ненужные разговоры, и кто-нибудь из ребят выскажет то, что он сам от себя скрывал. Сказал:

– Километра три будет от лагеря? Что ж, начнем вещички таскать.

Они вернулись к месту ночевки, подхватили на плечи по мешку и пошли назад, обходя камни, поваленные деревья, кусты. Вскоре Кошурников с самым тяжелым мешком обогнал их. Ребята остановились отдыхать.

– Ты так делай, как я, – говорил Алеша. – Наметил впереди колдобину либо камень и дуй, пока не дойдешь. Не обращай внимания, что плечи больно. Дошел до места – следующий ориентир намечай. И шаги считай. Все полегче…

Костя носил вещи наравне с Алешей. Он совсем оправился от болезни, даже сморкаться перестал. Но как все-таки тяжел этот мешок! Поднимешь – ничего, все начинается потом. На отдыхе ноги бессильно подгибались и дрожали. Казалось, их уже никакими силами не распрямить. Но Костя ни за что на свете не бросил бы сейчас работу! Особенно тяжелым был конец пути. К этому моменту деревенела спина и глаза совсем заливал соленый пот. Но главное, к реке в этом месте спускалась крутая скала. Мелкие, покрытые инеем камни скользили под ногами, и Косте казалось, что здесь куда разумнее катить мешок. Но этого было делать нельзя – порвется, посыплется все. К концу второго рейса он уже шел, почти ничего не видя, слизывая с губ соленую влагу, которая натекала и натекала со лба…

– Ты хорошо роешь, старый крот! – услышал он голос Кошурникова. – Давай-ка сюда свой мешок. Последний?

Костя мотнул головой, пошел дальше, а Кошурников шуршал камнем сзади и просил:

– Ну, брось дурака валять. Костя! Давай подсоблю. Я же отдохнул уже. Вот упрямец! Ну, ладно, разжигайте там костер, а я схожу греби и подгребки заберу, чтобы не вырубать завтра – только одни проушины топором долбить целый час надо. Ведь мы посеяли где-то долото…

«21 октября. Среда

Изумительно красивое место этот порог! Вчера мы видели только его начало. Дальше, через небольшой промежуток, всего метров 600–700, река снова входит в узкие щели и течет почти на протяжении целого километра по извилистому узкому коридору. Ширина коридора местами достигает вряд ли более 10 метров.

Очень интересно здесь во время паводка, когда вода заполняет этот коридор до самого верха, а он в некоторых местах достигает глубины 20 и более метров. В таком высоком подъеме воды я убедился по наносам, которые лежат на верху скал, ограждающих коридор.

По левому берегу есть разрубленная дорога, которой пользовались для перетаскивания лодок волоком, в обход порога. Сюда заходили минусинские охотники-соболятники лет 20 назад. Сейчас тропой никто не пользуется, и она местами завалена и заросла. Тянется эта дорога только в пределах самого порога, а дальше нет, и вот здесь с вещами идти очень плохо. В конце порога с левого берега вплотную к реке спускается скала – единственное препятствие для трассирования линии левым берегом. Здесь на протяжении метров 70 нужно или рубить полку, или идти в тоннель той же длины, или выше в пазухе класть линию на подпорную стенку длиной тоже 70 м при высоте 8 м. В этом отношении правый берег здесь лучше.

В пределах порога на всем протяжении имеется терраса, по которой можно легко уложить трассу.

В полной гармонии с красотой природы и геологическое строение образующих порог скал. Я здесь собрал очень интересные образцы горных пород. Имеются граниты, серые крупно – и мелкозернистые, исключительно красивые розовые граниты и гранит-порфиры, зеленые серпентины и змеевики.

Ночуем ниже порога Щеки. За целый день только и сделали, что перетащили свои монатки на 3 км.

С плотом пришлось проститься. Как будто получается то, чего я больше всего боялся. В пороге в двух узких тихих коридорах река стала. Забило шугой, и вряд ли до весны растает. Если так будет дальше, то перспектива у нас не особенно завидная…»

Неужели они не убегут от зимы, наступающей так необычно рано? Кошурников долго сидел и думал. Планируя работу на завтра, вспомнил Громова и его советы насчет того, где за Щеками лучше всего делать плот. Громов почему-то говорил, что плот надо вязать ниже Мастки, притока Казыра. Что за непонятный совет? Ведь если так, то нужно будет тащить на себе вещи еще километра полтора! И так устали все до изнеможения. Костя спит у костра, даже не пошевельнется. А морозит! Надо будет накрыть парня, а то опять простынет.

Начальник снял с себя полушубок, надел телогрейку и плащ, набросил теплую овчину на Костю.

– Старый крот, – сказал он шепотом, – хорошо роешь…