Серебряные рельсы (сборник) - Чивилихин Владимир Алексеевич. Страница 95

Под эту песню я даже всплакнул немножко по пьянке. Не очень скрипи, постарайся понять.

2

Еще раз прошу не осуждать за внезапный отъезд. Эта перемена для меня была просто необходимой. Я не мог больше без привычной тяжелой работы и друзей, занятых вместе со мной этой работой, мечтал освободиться от изнуряющих душу мелких «шабашек» и неуверенности. И еще одно, очень важное, – не мог я основывать семью без копейки в кармане, это было бы как-то не по-мужски. Утешаю себя надеждой, что все это ты воспримешь как надо.

Что такое Сарысу? Поднятый высоко в горы крохотный поселочек – знакомая мне метеоплощадка, только что построенные служебные и жилые помещения. Сооружали их по договору наши «хозяева», как мы их называем, – горняки, нанявшие нас, гидрометеослужбу, для борьбы со снежными лавинами. «Хозяев» от нас не видно, но день и ночь снизу доносится приглушенное расстоянием урчанье машин и бульдозеров.

Только тут я и понял причины особой срочности, с какой собирали сюда народ. Станция не могла быть официально открыта без полного штата, нельзя было подписать соответствующие документы и начать финансирование. Однако это не все – началась очень снежная зима, лавины угрожают дороге, идущей по склону и к горным разработкам у подножия хребта.

У нас, наверху, – большой снегосборный бассейн, переходящий в несколько каменных лотков. Одна лавина уже сошла. На руднике засыпало двух рабочих, одного так и не удалось спасти. Моральная ответственность за эту трагедию лежит в общем-то на нас – лавинщики не успели дать предупреждения. Лавина была могучая. Разнесло на шурупчики-гаечки грузовик, по щепочке склад, а бак бензохранилища закинуло в такую дыру, что его не вытащить никакими силами. Ребята, которые спускались туда, рассказывают, что лавина, будто автогеном, срезала вкопанную в землю якорную рельсу, но мне что-то не верится в такое.

Горы очень хороши в эти дни! Ясное небо, и на его фоне вздымаются каменные стены страшенной высоты. Величие этих гор как-то успокаивает и поднимает во мне силы. Наверно, мне эти горы были нужны не меньше, чем ты. Надеюсь, понимаешь меня и ревновать не будешь.

Наши хозяева неплохо подготовили помещения, оборудование и инвентарь – видно, им тут без нас никуда. Уйма приборов, потому что станция будет пристально изучать здешние снега, хотя главная цель диктуется горняками: мы должны им обеспечить безопасную работу. Начальник наш – Георгий Георгиевич Климов, или Гоша, как мы его меж собой зовем, – задумал создать тут типовую оперативную снеголавинную станцию. Он чуть постарше меня, но успел куда больше. Уже давно закончил университет и не первый год работает в горах. Мастер спорта, восходил на Хан-Тенгри. Горка еще та – без пяти метров семитысячник! Увидел меня с чемоданчиком и гитарой, обошел вокруг и спросил, что я такого умею делать. Я сказал, что до армии и в армии был радистом, потом работал на двух метеостанциях. «По горам лазил?» – «Не тигр снегов, конечно, – сказал я, – однако лазил в Саяне и тут немного с геологами». – «А в свободное от работы время что будете делать?» – «Не знаю». – «На гитаре играть?» – «Что надо будет, то и буду делать!» – разозлился я. «Вот это разговор! – сказал Гоша и протянул мне руку. – Я за широкую специализацию». Короче, знакомство состоялось. Посмотрим.

Я собрался устроить себе здесь особого рода проверку и еще раз утвердить себя в жизни. Два слова о самом главном. Знай и помни: мое отношение к тебе не изменилось, только укрепилось. Как бы я хотел, чтобы ты уловила и почувствовала направленный острый луч, состоящий из моих мыслей, мечтаний, надежд. Почему-то я очень верю, что он пробивается к тебе через хребты и снега. Это как радиоволны: когда их энергия рассеивается, они затухают, а направленный пучок способен прострелить огромные космические пространства.

С нетерпением жду твоего письма. Ребята говорят, что почту надо таскать вниз, к горнякам, а там довольно регулярная связь. Здорово все-таки – я оказался в свойской компании хожалых ребят, которых мне так не хватало.

Пора спать, хотя вообще-то парней надо постепенно приучать к моим ночным бдениям. Попробую и тут заниматься, не знаю, что получится.

Вчера подписали акт о сдаче нашей станции в эксплуатацию. Гоша разлил на всех флягу спирта, мы промолчали, а он посмотрел на нас, пробормотал: «Не думал, что вы такие алкаши», – и достал еще одну емкость. Ты только не пугайся и не злись – начало всякого большого дела положено спрыснуть, да и досталось нам в переводе на водочный эквивалент всего-то граммов по двести. Сегодня голова немного побаливает – такую боль всегда вызывает спиртное на большой высоте. Сообщу тебе для успокоения, что Гоша объявил на станции сухой закон, и это совсем не плохо.

У нас начались будни – инструктажи, изучение техники безопасности, знакомство со снаряжением, аппаратурой, районом. Гоша прочел нам вводную лекцию о лавинах.

Для меня интересны даже всякие мелочи нашей работы, подробности, о каких я раньше и не слыхивал. Что ты знаешь, например, о снеге? Я вот всю жизнь бездумно наблюдал, как он падает или тает, катал из него снеговиков, ходил по этой мягкой поверхности на лыжах, превращал снег, если не было воды, в суп или чай, тысячи раз фиксировал показания снегомерных реек и сообщал эти сведения тому, кому они были нужны. А снежинки, оказывается, бесконечно разнообразны по форме – столбики, звездочки, пластинки, крупа, иглы, зерна, градины, пространственные древовидные кристаллы, наподобие той ледяной веточки, о которой я писал тебе с Каинды. Для нашей службы очень важно знать, как ведет себя тот или иной снег: пушистый, игольчатый, метелевый, осевший, фирновый. Вот, например, есть такой вид старого снега – «глубинный иней», состоящий из прозрачных ледяных кристаллов, ажурных пластинок, призмочек и пирамид. Этот снег-плывун очень неприятен для нас, и мы должны зорко следить, когда и где он начнет образовываться, потому что снежная толща может неожиданно соскользнуть по нему, как по маслу. И снег никогда не лежит просто так, в нем все время что-то происходит под влиянием солнца, ветра, собственного веса, влажности и температуры воздуха.

Новизна обстановки увлекает, но все время думаю о тебе. Мечтаю о том, чтобы появился в районе станции какой-нибудь местный шайтан или наш русский черт. Наподобие Вакулы, я бы постарался его взнуздать, чтоб слетать на нем к тебе. Глупые мечтания! А пока жду весточки от тебя и Маринки.

Взяла ли ты в Москве мои письма? Знаешь, я писал их в разном настроении, и ты уж, пожалуйста, не скрипи на меня, если прочтешь что-нибудь такое, что потянет тебя на скрипенье. И вообще хорошо бы договориться на будущее. Когда мы будем вместе, ты уж давай раз в месяц, а еще лучше раз в квартал, устраивай мне грандиозный скандал, пусть даже с битьем посуды, только не издавай свои скрипы через день или чаще. Понимаешь, для тебя такие слабенькие разрядки будут малоэффективными, а у меня к ним может выработаться иммунитет. Согласна с доводами?

Да, за шкафом у тебя лежат проволочные конструкции. Не пугайся, что они сложные, зато они красивые. Это я в последние дни фантазировал – гнул и варил подставки для цветочных горшков. Жаль, не успел покрасить, хотя краску принес, она в нескольких пузырьках за тумбочкой. Если ты сама не покрасишь, пусть лежит все до весны.

Вчера вечером после нашего торжества ребята заставили меня взять в руки гитару. Гоша презрительно сказал: «Только не надо туристических песен, р-р-ро-мантических». – «Почему?» – спросил я. «От них тошнит», – сказал Гоша, и все заговорили о туристах, которые летом выберутся куда-нибудь на недельку-две, а потом целый год орут про тяжелые подъемы и опасные переправы. Это, конечно, не романтика, а ее эрзац, и у нас на сей счет двух мнений не было.

Пел много, был в ударе, и ребята все время просили что-нибудь «душевное». Пришлось даже достать свои тетради с песнями. И Гоша слушал. Молчал, молчал, потом сказал: «Ну, теперь хорошо, а то у нас был только виолончелист». Я не понял: никакого инструмента, кроме моей гитары, я на станции не заметил. Под конец я спел песню, которую мне переписал Карим, она из какого-то нового кинофильма. Ты, наверно, уже слышала ее.