Бульдог. Хватка - Калбазов Константин Георгиевич. Страница 24

– Говори, – устроившись в кресле и сложив пальцы перед собой домиком, приказал Петр.

– Два дня назад, двадцать девятого августа, Фридрих без объявления войны вторгся в Саксонию, – доложил князь.

На то, чтобы доставить вести от посла в Берлине, гонцу в лучшем случае потребовалось бы десять дней. Для самого скоростного посыльного судна, а это без ложной скромности мог быть только русский корабль, четверо суток. Однако Туманов говорил о двух сутках, но заслуги его ведомства, не сумевшего загодя установить час наступления, тут никакой. Вот если бы они заблаговременно выведали о намерениях Фридриха, тогда другое дело. А так глава Канцелярии докладывал об уже свершившемся факте.

Разумеется, о готовящемся ударе им было известно, и сведения поступали с завидной регулярностью. Но конкретный день и час хранились в тайне. Нужно отдать должное Фридриху, он был способен действовать сколь решительно, столь же и стремительно. Точно так же внезапно его войска могли прийти в синхронное движение, действуя четко и слаженно.

Столь скорая доставка сведений стала возможна благодаря введенной уже лет пять назад линии гелиографа. Всего их было пока четыре. От Петербурга они протянулись до Риги, Москвы, через Киев до Петрополя в Крыму и до Екатеринбурга. Последняя линия появилась благодаря личным вложениям Демидовых и была продолжена до их родовой резиденции в Невьянске.

Это была первая коммерческая линия связи, и, похоже, она приносила прибыль. Никита Акинфиевич, младший из сыновей, которому достались основные заводы демидовской империи на Урале, в отличие от двух старших братьев, оказался настоящим наследником славных деда и отца. Кстати, у него вышла тяжба с братьями, считавшими, что их доля наследства не соответствует справедливому разделу. Однако Петр предпочел принять сторону покойного Акинфия Никитича, утвердив его последнюю волю. И видит бог, пока об этом не пожалел.

Так вот. За два дня корабль был вполне способен достичь Риги. Оттуда же в течение буквально пары часов весть добиралась до Петербурга. Конечно, телеграф управился бы куда как быстрее, но, как говорится, за неимением гербовой пишут на простой. И потом, даже несовершенный гелиограф оказался настоящим прорывом. Передаче сообщения могли помешать только две причины: захват либо уничтожение сигнальной вышки или же туман. В ночное время сигналы передавались без труда посредством специальных фонарей, с зеркальными отражателями и открывающимися шторками.

– Н-да. Вообще-то об этом мне должен сообщить президент коллегии иностранных дел, – задумчиво постукивая пальцами о пальцы, произнес Петр.

– Уверен, что он уже несется сюда со всех ног, – согласился Туманов. – Просто я подумал, что ты все одно вызовешь меня, государь.

– Предпочитаешь держать руку на пульсе, – намекая на вездесущую агентуру КГБ, ухмыльнулся Петр.

– Всегда питал слабость к почтовым станциям. Но коль скоро появились сигнальные вышки… Нужно идти в ногу со временем, не то отстану, и погонишь ты меня с моего теплого местечка поганой метлой.

– Не дождешься.

– Нешто и тебе потребны не умные, а верные? – делано удивившись, взметнул брови Иван.

– Желательно и то и другое. И коль скоро, по моему убеждению, ты отвечаешь обоим требованиям, слушаю твои выводы.

– Ну, выводы делать пока рано. Все только началось. Но я предполагаю, что через несколько дней Август Третий уже по привычке вновь лишится своего королевства и даст деру в Польшу. Хорошо все же иметь два королевства. Если отберут одно, можно с комфортом устроиться в другом.

– В Саксонии он Август Второй.

– Да какая разница, – пренебрежительно махнул рукой Иван.

– Не язви.

– Да куда тут язвить, тут плакать нужно. Может, мы не того посадили на польский трон.

– А ты предпочел бы Лещинского?

– Ну, в итоге французы вроде как оказались нашими союзниками, – дернув себя за кончик носа, произнес Туманов, имея в виду, что Лещинский был ставленником Франции.

– Не ерничай. А вообще у меня нет никакого желания лезть в этот бурлящий европейский котел. Подозреваю, что там будет очень весело. И каша будет вариться не один год.

– И что собираешься предпринять?

– Во-первых, я немедленно объявлю войну Пруссии. Во-вторых, вызову господина Апраксина и прикажу этому старичку принять командование над Лифляндским корпусом, переименовав его в Первую Западную армию. Пусть готовит ее к походу, со всем тщанием и старанием, ни на минуту не забывая, что жизнь солдата величайшая ценность.

– Апраксин? Да он и через год не сможет выступить в поход. Мир праху Андрея Ивановича, но он принял слишком уж большое участие в судьбе своего пасынка.

Все именно так. Когда Степану Федоровичу было пять лет, его матушка второй раз вышла замуж, за небезызвестного начальника Тайной канцелярии, а затем и КГБ, Ушакова Андрея Ивановича. Ну как тот мог не поучаствовать в судьбе пасынка, которого взял под свое крыло Миних. В армии конечно же происходили коренные перемены, но, несмотря на реформы, кумовство в той или иной степени все равно присутствовало.

Апраксин все же не был полной бездарью. Если ему отдать четкий приказ и он точно будет понимать, чего от него хотят, то задачу выполнит. Вот только нельзя от него ожидать инициативы и уж тем более стремительности действий. Он не был способен подстраиваться под быстро меняющуюся обстановку. А уж если события начинали нестись вскачь, так и вовсе впадал в ступор, не в состоянии охватить происходящее.

Его стихия не действующая армия, а гарнизонная служба, где все течет размеренно и требуется заведение четкого порядка. Собственно говоря, именно на такой должности он и служил, будучи начальником столичного гарнизона. Именно его стараниями все полки были расквартированы и устроены с удобствами, а жители наконец вздохнули свободно, лишившись своих служилых постояльцев. Нет, указ о постое войск вовсе не был отменен, мало ли как оно все обернется. Но на практике все солдаты и офицеры были обеспечены казенным жильем. Если же кто из офицеров предпочитал проживать за пределами гарнизона, то снимал жилье за свой счет.

– Апраксин хорош по-своему. И именно потому я и отправлю его в Лифляндию.

– Англичане?

– Угу. Как только станет известно о начале войны, английский посол сразу же начнет просить об аудиенции. Более того, начнет настаивать на исполнении условий конвенций.

– Ну тут мы чисты. Конвенции подписаны только на случай нападения на Ганновер Пруссии.

– Тем не менее перестраховаться не помешает. К тому же Степан Федорович сможет хорошо подготовить армию к походу. Да и назначение генерал-полковника Апраксина будет всеми воспринято вполне нормально.

– Угу. Только не Румянцевым.

– А что Румянцев? Он командующий первой дивизией Лифляндского корпуса, генерал-майор Пригожин второй, морским соединением командует контр-адмирал Спиридов. Петр Александрович во главе только потому, что кто-то должен быть старшим. Ну и сидит там дольше всех. Апраксин же будет назначен главнокомандующим. А если Румянцева, как и его батюшку, гордость обуяет и он начнет нос воротить, я ему его окорочу. Донеси до него эти слова. Гордые все, и плюнуть-то не в кого.

– Я все понял, государь.

– Вот и ладушки. Сам же знай: Апраксин раньше лета к походу подготовиться не успеет, и это нас устраивает как нельзя лучше. Вся вина за затягивание выступления ляжет на его плечи.

– Но если дойдет до дела… – Иван многозначительно покачал головой, имея в виду всю несостоятельность генерал-полковника как главнокомандующего.

– Ну, до того как армия выступит в поход, времени более чем достаточно.

– Кхм. Только уж ты, государь, не забудь напомнить ему о величайшей ценности солдатской жизни. А то как бы Степан Федорович не решил выслужиться. Все же ты в турецкие кампании делал ставку на быстроту и напор. Опять же шведский инцидент.

– Не переживай, не забуду. Во всяком случае, пока в мои планы вовсе не входит вести в Европе победоносную войну во имя интересов хитросделанных австрийцев и французов. Первые не больно-то спешили прийти к нам на помощь в войне с Турцией, вторые и вовсе долгие годы этих самых турок натравливали.