Цепные псы пантеонов - Чубаха Игорь. Страница 33

Следующим ярусом замка выше открылась дверь, и три дамочки втолкнули спеленанного пленника в зал.

– ...Система наружного защитного периметра свернута, – как раз закончил доклад портрету в ореховой раме начальник штаба «Старшей Эдды» Джи-Джи Олифант.

Дамы провели Серегу в центр зала, нажали на плечи, чтоб стал на колени.

– Одну минуточку! – заерзал опутанный лентой и ничего не видящий пленник. – У меня есть, что вам предложить. Слыхали про «Эрмитажные списки», из-за которых Шрам выпустил кишки Вензелю [19] ?!

Начштаба беззвучно вытащил из ножен парадную шпагу и протянул мегере с зататуированными руками. Гребаха Чучин на портрете не пошевелил и бровью, он взирал на происходящее с благостной патриаршей улыбкой.

– «Эрмитажные списки» – это компромат убойной силы. Это списки чиновников, продававших в годы СССР сокровища «Эрмитажа» на Запад! Половина этих чиновников сейчас на таких должностях, что голова закружиться! И они, считай, у нас в кармане, пикнуть не посмеют!!! Понимаете, какие здесь возмо!?...

Дама высоко занесла татуированную руку и рубанула шпагой чуть ниже затылка пленника. Кровь обагрила алую ленту, сталь и серую от напряжения руку дамочки. Кровь парящей струей брызнула на палисандровый паркет, и, казалось, будто сам паркет прыгнул навстречу струе, мучимый великой жаждой. Гребаха сделал лишь один чуть заметный жест указательным пальцем правой руки и миллионы пауков обштопали присутствующих коконами в долю секунды.

А снаружи все выглядело еще фантастичней. Черный ворон спикировал на флюгер главной башни и вцепился намертво. В замке разом погасли все окна и бойницы. Замка не стало, вместо него, словно на гигантском рекламном панно, прямо в воздухе возникла рунами огненная надпись «Старшая Эдда», но и она тут же погасла.

И там, где прежде стоял замок, осталась лишь втоптанная в весеннюю грязь прошлогодняя трава.

Глава 8

Все на изменах

Запах здесь царил умопомрачительный: отбросов, какой-то ядреной и жутко вредоносной химии, и пробившейся сквозь залежи мусора травки-муравки. Даже в обличье непритязательной чайки Антон дышал через раз, чтоб не вытошнило, а вот Зигфельду эти проблемы были побоку. Побоку они были и остальным чайкам, в бессчетной массе прописавшимся на свалке и по мере наглости кормящимся от здешних щедрот.

– Посмотри, вон та парочка птичек за объедки не дерется, да и косится на меня со значением! – щелкал клювом подозрительный Антон.

– Спокуха, все равно простому смертному от «Старшей Эдды» не скрыться. Рекорд – сорок семь часов тридцать шесть минут.

– Чей рекорд? – Антон нашел себе удобный насест – надломанный венский стул – не в центре, но и не на окраине королевства чаек. И теперь единственное, что он видел – чайки, чайки и еще раз чайки, маскирующие свалку живым ковром.

– Одному бурятскому шаману повезло, да и то – у парня в предварительном зачете числился удачный побег из сталинского лагеря, – призраку Эрнсту фон Зигфельду, чтоб общаться с Петровым на равных, приходилось сидеть на треснутом корпусе монитора. Частенько задевающие, точнее, шинкующие астральное тело, будто капусту, птичьи крылья настроение Эрнсту не портили. Он их словно не замечал.

Где-то далеко загребал свежий мусор в кучу бульдозер. За бульдозером кралась когорта бомжей и бросалась грудью на все, мало-мальски достойное внимания: антикварные обломки чего-то там, пустые бутылки с дохлыми жуками внутри, металлический лом... Это была, наверное, самая крупная из городских свалок. И, понятно, что главными обитателями здесь были не бомжи, а вороны, чайки и крысы. Каждый вид имел здесь столь многочисленную популяцию, что даже не рисковал затевать друг с дружкой войны.

– Это в какой же древности происходило–то? – Антону было не по себе. После атаки завороженных птичек над Невой ему повсюду мерещились измены. Он нервно водил клювом во все стороны, будто евоное птичье либидо припирает брачный период.

– Лет пятьдесят с гаком тому.

– И рекорд не побит?

– Слишком хорошо умеет «Старшая Эдда» ловить простых смертных. А ведь не ради комфорта она в город переселяется, ты – слишком ценный объект, чтобы не бросить на поиски резервы по максимуму. Твой легендарный яд способен весь небренный инферн-мир с ног на голову перевернуть, как тут Гребахе Чучину оставаться в сторонке?

– Хочешь сказать, что я зря здесь пропитываюсь вонью среди миллиона прочих гумозных чаек? Меня отыщут, где бы я ни ныкался?

– Почему зря? Рекорд мы, конечно, не побьем, но, благодаря мимикрии, на парочку часов дольше воздухом свободы подышим. И есть процентов десять вероятности, что волхв-дивизион здесь «Эдду» опередит. Это, все таки, почти Питер, здесь территория, контролируемая нашими, а не «Эддой», – Зигфельд зевнул, будто разжевывает азбучные истины.

– Всего жалких десять процентов?

– Если сами не подсуетимся, то всего десять, ведь волхвы про яд ни ухом, ни рылом. И суетиться нам надо очень осторожно, никто в дивизионе даже того не знает, что мы в бегах. Дивизион сейчас паникует только по одному поводу – пытается отгадать, какого лешего «Эдде» не сиделось спокойно на своих болотах, и ищет-рыщет, куда «Эдда» собственно, переехала. Это ж такой шанс для волхвов – прихлопнуть «Эдду» одним точечным ударом оружия массового инферн-поражения.

Метрах в пяти одна дотошная чайка раскопала особенно душистую кучу объедков, и за богатство тут же вспыхнула драка, пух полетел по ветру. Из-за забурлившего клекота пришлось чуть ли не орать благим матом, чтоб расслышать друг друга.

– А почему же мы не суетимся? У тебя есть какие-нибудь явки, пароли дивизиона?!

– Откуда? Если б я что-то такое знал, «Старшая Эдда» легко нашла бы способ выковырять секреты из моей головы даже после смерти! Поэтому все встречи, получения задач, шифровки в нашем мире дозволены только через курьеров.

– А форс-мажор?! – вообще-то, если честно, Антону не хотелось ни обратно в «Эдду», ни в неведомый волхв-дивизион. Но сообщать о своих желаниях-планах-надеждах призраку-попутчику Петров не спешил.

– Верно. Есть один план на самый крайний случай. – Кажется, принял сетования ботаника призрак за чистую монету. – Только тебя в «Эдде» раскололи, оборачиваешься чайкой и мчишь на свалку! Закрой клюв, это шутка. От своих мы отрезаны надежно. Волхвы знают, что я погиб на посту – где-то стоит горшок с кустиком герани, и когда мне наступили кранты, он должен был увянуть. А значит, любая моя попытка выйти на связь будет квалифицирована отцами-волхвами, как провокация. Рыпнемся, сначала зачистят, потом спросят.

Смертные чайки наспех поделили свежие объедки, и гам немного стих.

– Погоди, погоди, ты уверен, что вон та стая чаек не приворожена на охоту за нами?.. Уверен?.. Ладно, тогда поясни, как нам сделать так, чтоб твои волхвы сначала спрашивали, а потом уж стреляли?

– Ни в коем случае не называть себя Зигфельдом или его знакомцами. Можно для начала попробовать выдать себя за готовых перевербоваться дэв-янычар или неприкаянных хеллоуинщиков, можно – за буддистских бродяг «перекати-поле».

Как сумел, Петров птичьей мимикой изобразил, что перспектива не похожа на вкус мармелада.

– А если купиться на посылы того загадочного гражданина из ночного метро? Он вроде сулил покровительство...

Здесь призрак уже окончательно не сдержал презрительную мину, мол, если мы начнем шакалить за крышу по таким подворотням, то лучше сразу сдаваться:

– Ты правильно понял, что он тебе втолковывал? Анонимный фрукт ведь весьма доходчиво объяснил, что будь ты хоть с тысячей разных оборот-браслетов, одиночке выжить в инферн-среде невозможно. Или ты приткнешся к какому-нибудь пантеону, или тебя приткнут по категории «раб». А вот о чем он умолчал, так о том, что чем ниже твое место в пирамиде пантеона, тем твоя доля незавидней. И я, наверное, без физического тела стал глуховат, и что-то не расслышал, чтоб тебе предлагали скипетр и маршальский шарф. – Это так неприятно, когда вампир оскаливается в презрительной улыбке. Пусть даже это всего лишь тень вампира.